Дети — это привязанность. Как бы хорошо я не относилась к Лёше, в случае, когда вопрос о моей жизни станет ребром, я смогу уехать. С трудом, но смогу. А с ребенком все это усложнится в тысячу раз, поэтому, как бы не заводил о детях речь Леша, я всячески с этой темы съезжала.

От моих объятий муж растаял и больше не вздыхал задумчиво, а потом и вовсе отвлекся на выполнение супружеского долга. Я и возражать не стала, когда подхватив меня на руки, в комнату понес.

Мы на диване легли, я снизу, Леша сверху накрыл. Губ коснулся, я глаза закрыла, а в самый ответственный момент о Ланских вдруг вспомнила.

Лицо его, так близко, глаза, которые раздевали взглядом, жар, исходящий от рук. Он пальцами своими почти коснулся тогда ведь меня, до самых потаённых мест, и от этого воспоминания снова заполыхало все тело.

К стыду своему, меня касался муж, но представляла я другого. И от этих фантазий не на шутку распалялась, заводило меня. Лешка думал — соскучилась, а я двигалась под ним с немым отчаянием, желая только одного, чтобы разрядка случилась быстрее.

Ещё несколько движений, и с губ сорвался крик, я почти дугой выгнулась, а потом без сил опустилась на место.

Оргазм оказался куда сильнее обычного. Я глаз так и не открыла, чтобы не смотреть на мужа, стыдно было, но телу — телу все понравилось.

На следующий день Лешка опять уехал с утра пораньше, на этот раз уже почти до самого нового года. Я изворчалась вся, пока вещи ему складывала. Вроде его повысили, сделали личным шофером Ланских, а он вдруг внезапно — в командировки.

Начальник-то на месте остаётся, во дворе меня караулит. Пока Леша был дома, Максим Евгеньевич не объявлялся.

Не хотелось, видимо, в морду получить.

Когда за мужем дверь захлопнулась, я привычно в окно выглянула. Один уехал, второй не приехал.

Усмехнулась даже своим мыслям, о вчерашнем сексе старалась не думать. Это всего лишь фантазии, никакая не измена. Я иногда Бреда Питта представляла, но жить с ним не мечтала же.

Нужно было из дома выйти, но я побаивалась. Та ситуация… Я боялась снова увидеть того мужчину, который поймал меня от падения. Увидеть и понять, что это не совпадение, узнать в нем свое прошлое.

Утешала себя эти дни: будь это действительно он, просто так бы меня не отпустил. Может, шею не сразу свернул на глазах у десятка прохожих, но пошёл бы следом или попытался выследить ещё как-то.

"А вдруг ему это не надо? Вдруг он и так знает, где ты живёшь?"

Мелькнула мысль и ушла, а страх остался. Я дверь входную подергала, замки проверяя. Дом казался безопасной крепостью только в присутствии мужа.

Но я решительности набралась, натянула шапку пониже, до самых бровей, вокруг лица шарф намотала и вышла из дома.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сутки, прошедшие с визита к Регине, дались мне тяжело.

Я разрывался между необходимостью решать рабочие вопросы, которых под конец года накопилось слишком много, и желанием узнать больше о Регине.

Но ещё больше — был измучен приступами головной боли, накрывшей меня к вечеру.

Она была уже привычной, эта боль. Всегда где-то рядом, готовая в любой неподходящий момент напасть исподтишка. Резко, внезапно.

Я не смирился с ней, просто был готов к тому, что скоро сожмет железными тисками, мысли станут густыми, клейкими и неразборчивыми.

Я надеялся только на одно: что в ближайшие дни мне не станет хуже. Что этот тонкий мешок в сосудах останется цел до тех пор, пока я не попаду на операционный стол.

Дата была уже назначена. С учётом всех праздников самое раннее, на что меня смогли записать, — одиннадцатое января. Раньше — никак, даже за огромные деньги, обещанные клинике и врачу лично. Немецкие специалисты остались для меня неподкупны.

Я купил билеты, предупредил заместителя, что мои зимние каникулы плавно перейдут в двухнедельный отпуск. Взял с запасом — как мне пообещали, клинику я смогу покинуть на собственных ногах уже на следующий день.

Это казалось чем-то невероятным, избавиться от аневризмы. Перестать чувствовать себя больным и ограниченным длинным списком запретов.

Осталось только дотянуть жалких две недели. Четырнадцать дней, триста сорок часов до вылета, двадцать тысяч четыреста минут.

В минутах кажется, что это не такая большая цифра, тик-так, и одна прошла, вторая, третья.

Но мне столько всего успеть нужно было, а я лежал в своей квартире в темной тишине. Левый глаз снова почти ничего не видел. Под рукой — таблетки разрешённые, бутылка минералки, телефон. Если станет хуже, придётся сдаваться в местную больницу.

Больше всего я боялся не смерти, нет. Я боялся, что спасая меня, так поковыряться в мозгах, что я останусь живым. Просто существовать как личность перестану.

И все это время, что я не мог встать с кровати, я думал о Регине. Я так и не приблизился к разгадке ее тайны, ее нынешние фотографии не помогли найти сходство с кем-то из социальных сетей.

Зацепка могла крыться в документах человека, под чьим обличием она скрывалась, а ещё — ещё можно было выйти на след через того незнакомца.

Жаль, что я упустил его тогда. Сейчас разобраться в истории было бы гораздо проще.

Меня тянуло к ней со страшной силой. Сидеть во дворе, где с одной стороны автомобиль подпирают мусорные баки, зато с другой — видно ее окна.

Наблюдать за ней, но ещё лучше оказаться снова рядом, утолить мучительную тягу, коснувшись губ поцелуем.

Я не мог объяснить, почему Регина стала для меня такой особенной, почему меня клинило на ней, точно маньяка.

Это был дурман.

И он убивал меня куда сильнее, чем аневризма.

Мысли о ней заставили действовать. Я оставил Регину одну, без мужа и собственного присмотра, и в свете последних событий это было слишком опрометчиво.

Интуиция подсказывала, что ее нельзя оставлять одну. Сбежит.

Либо недавний визитер объявится опять.

Я уже был готов вернуть назад ее Алешеньку, отправить домой караулить свою жену, но в последний момент передумал. Был вариант проще.

Я с трудом сел, превозмогая боль; казалось, что в голову ввинчиваются тысячи раскаленных прутьев, пронизывая каждый квадратный сантиметр.

Не сейчас, как же это все не вовремя! Холодная минералка стекла в пустой желудок, теперь она казалась живительной влагой. Я дождался, пока тошнота отступит, нашарил рукой телефон. Свет экрана бил по зрительным нервам, резал глаза.

— Твою мать, — прошипел, пытаясь прочитать в телефонной книге имя нужного контакта. Глаза слезились, беспомощность и уязвимость настолько выводили из себя, что мне рычать хотелось и крушить все вокруг. Совершенно несвойственное мне проявление эмоций.

Но я чувствовал, что даже такое простое движение отнимает слишком много энергии. По спине лился пот холодными каплями, на лбу вышла испарина.

Наконец, я додумался включить голосовое управление:

— Вызови Токтарова.

У меня не было друзей, я считал это лишним. Тем более, обращаться к ним с просьбами никогда не стал.

Зато были в моем окружении люди, готовые за деньги выполнить любые поручения, а, главное, держать язык за зубами. Именно такие мне и нужны.

— Привет, — поздоровался, услышав короткое приветствие, сказанное резким мужским голосом, — у меня к тебе есть дело…

Снега выпало за ночь — по колено.

Я из подъезда вышла, с опаской по сторонам оглянулась. Никто не поджидал, во дворе вообще ни души, только дворник уныло лопатой махал. Снега было много, а он — один, оттого двигался дворник неторопливо, то и дело замирая с устремленным вдаль взглядом.

Я тоже с ним вдаль поглядела, а потом поняла, что дальше возле подъезда топтаться смысла нет. Побрела вперед, по протоптанным дорожкам на троллейбусную остановку.