Я до сих пор помню, как во время пары распахивается дверь аудитории, в которой мы занимались. Катя, наша староста, обводит всех странным взглядом, не предвещаюшим ничего хорошего. Ручка выскальзывает из моих пальцев, когда она говорит:

— Сергей Коваленко взорвался в машине.

Все, что я могу — следить за тем, как шевялятся ее губы, бескровные, отливающие синим цветом. Я думаю о лице Лере, которая утонула и стала такой же блеклой, бесцветной русалкой, но никак не могу взять в голову, что теперь нет Сережи.

— Блядь, пункт назначения какой-то, — голос с задних парт, не могу различить чей, я слышу только слова.

— Устюгов! — преподаватель пытается напустить в голос суровости, но у него ничего не выходит, он и сам взволнован. За полгода — четвертая смерть, и все при странных обстоятельствах.

— Можно мне выйти? — я поднимаюсь, не дожидаясь разрешения, встаю из-за парты. Протискиваюсь мимо Кати, касаться ее неприятно, она принесла сюда дурные вести и кажется, что и сама перепачкана в чем-то грязном, отвратном. Беру куртку в гардеробе, накидываю ее на плечи, выхожу на крыльцо. С сосулек капает вода, тает снег, чирикают, одурманенные первым весенним теплом, воробьи. Жизнь продолжается.

Самое удивительное и самое страшное — чтобы ни случилось, а жизнь продолжается.

Ромы нет на занятиях, я не вижу его автомобиль на парковке. В последнее время они с Сергеем прогуливают учебу. Прогуливали, поправляю себя, все еще отказываясь верить.

В пятницу он приходил на учебу, позже ребята скажут — прощаться, потому что вел себя странно, был задумчивым. Я хотела поговорить с ним, но не получалось никак, а потом он уехал, соревнования были в самом разгаре.

Рома звонит мне первым, я уже держу в руке телефон, выбирая из списка номеров — его, когда фотография парня появляется на весь экран.

— Ты слышала? — глухой голос, точно в банку говорит.

— Слышала. Но скажи мне еще раз. Вдруг это неправда, — прошу его я.

Невозможно поверить. Красавец, ловелас, гордость института. Родители от него без ума, они прощают ему любы прегрешения и он беззастенчиво этим пользуется.

— Правда, — мрачно отвечает Рома. — Блядь, бред какой-то…

Это и вправду похоже на бред. Сережина машина ломается за день до этого и он берет у друга его джип с газовым оборудованием. Мне сложно представить лощеного, ухоженного Сергея на такой машине, у которой стоит газовой баллон, хоть я и понимаю, что он выглядит совсем не так, как старая «Газелька» соседа.

Но тем не менее, баллон взрывается, и Сережа — вместе с ним, прямо на трассе. Пожар тушат проезжающие мимо дальнобойщики, но моего друга этим не спасти.

Его хоронят в закрытом гробу. То, что осталось от моего друга, нельзя показывать людям, а мне и вовсе не хочется ехать и прощаться с деревянным ящиком, пусть даж он из самого лучшего дуба, в котором лежит то, что было раньше моим другом.

— На кладбище ходим как в булочную, — снова слышу шепот кого-то из группы, но мне все равно. Люди, кажется, стараются держаться от нас подальше, будто мы прокляты, а может, так оно и есть.

Лера, будь она неладна, утонувшая в речке русалка, успела проклясть нас, заразить спорами смерти, и хоть каждый из нас однажды встретится с ней, только наша компания мчится на встречу со свистом.

Я вижу маму Сергея, очень красивую, модельной внешности. На ее лице заморожены эмоции, она смотрит поверх людей, поверх надгробий, куда-то вдаль. Не рыдает, не бросается на землю. Кто-то восхищается ее выдержкой, но я знаю, что все это чепуха, она застыла, покрылась ледяной коркой, чуть тронет и треснет. Этот стылый холод, что пробирается по ногам от неживой земли, не прогнать ничем. Я пячусь, не отрывая от нее взгляд, натыкаюсь на людей, бормочу никому не нужные извинения, и сбегаю. Сбегаю, пока первый ком земли не полетел на полированную крышку с глухим стуком.

Я теряю сон.

Я не могу есть.

Я не хочу ходить на учебу, потому что вдруг оказывается, что с теми, кто остался, у меня почти нет ничего общего.

Ромка не приходит. Не берет трубку, я пишу ему сообщения, я вижу, что он сидит онлайн, но Рома молчит.

Возможно, каждый из нас переживает потерю по-своему, но мне хочется опоры, я боюсь оставаться совсем одна.

Такое напряжение длится несколько недель, и все это время мне снится Сергей. Почему-то — именно он, ни Лева, ни Тема, я вижу его фирменную усмешку, которой он сводил девушек с ума, теплый взгляд кажется ледяным, неживым.

— Уйди, не мучай меня, — прошу я, просыпаясь ночами, и плачу.

Вадим почти не преследует меня. Возможно, он нашел утешение в том, что виновные в гибели его сестры отправляются на тот свет. А может быть…

Нет, нет, это все несчастный случай, убеждаю я себя, а сама продолжаю думать. Теоретически, Вадим легко мог испортить тормоза или каким-то образом привести в негодность газовое оборудование, — Сергей ездил в соседнюю область, путь ему предстоял долгий, можно было рассчитывать, что за это время неисправность обязательно даст о себе знать. Только действовать нужно было оперативно, как он мог знать о том, насколько Сережа берет чужую машину?

Вопросы, вопросы, одни вопросы, ничего ни с чем не вяжется. Я не Эркюль Пуаро, ни Шерлок Холмс, я не хочу искать убийц, все, что меня интересует — дожить до старости. Я не обязана расплачиваться за чужие преступления, твержу я себе. Я не убивала эту чертову Леру, и если Вадим подойдет ко мне снова, я крикну ему это в лицо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А на майские праздники нежданно объявляется Рома. Я его сначала не узнаю: за то время, что он не выходил на связь, парень совсем изменился. Отрастил длинные волосы, челка почти закрывает глаза, и он постоянно отбрасывает ее в сторону характерным движением головы.

Рома ждёт меня во дворе моего дома, на его лице лёгкая нотка презрения, ему не нравится здесь все. Бабушки, сидящие на лавках, белье, что сушится на натянутых меж деревьями верёвках, припаркованные бюджетные автомобили. Я вижу свой двор его глазами и мне становится неловко, точно я виновата в чужой бедности, точно она — что-то постыдное. Да, я пытаюсь всеми силами вырваться из этого места, но не хочу его стесняться, или считать этих людей хуже только потому, что они не живут во дворцах.

— Давно не виделись, — произносит он, я смотрю на него сверху вниз, но на лавку так и не сажусь. Я обижена на Рому.

Он не просто исчез после смерти Сережи, он бросил меня одну; то, что мы называли дружбой, не выдержало испытаний.

— Чего пришел?

Я скрещиваю руки на груди, раздумывая, не повернуться ли к нему спиной и не уйти домой. Но остаюсь.

— Ладно, не злись, — миролюбиво просит он, — это было трудное время. Родители услали меня подальше. Они… ну, понимаешь, они не верят, что все это случайность.

Я киваю, — мы и сами не верим, и я понимаю, почему они решили перестраховаться. Брата Леры никто не видел с тех пор, как погиб Сергей. Официально никто не связывает эти события.

Но мы — знаем.

— Думаешь, сейчас стало безопаснее?

Говорю это и замираю, холодок прокатывается по спине. Мы оглядываемся невольно по сторонам, оба, не сговариваясь, теперь двор выглядит враждебным. В тех кустах можно спрятаться, чтобы следить за нами, я замечаю незнакомый автомобиль возле первого подъезда, а на втором этаже кто-то наблюдает за нами из-за занавесок.

Все вокруг кажется чужеродным, даже если все совсем не так.

— Ничего я не думаю, — немного резче, чем нужно, отвечает Рома, — но я устал прятаться и бояться. Если это Вадим… Я эту суку убью голыми руками, пусть только приблизится.

У меня на этот счёт совсем другие мысли, но я молчу, решая, что не стоит делиться ими с Ромой, обидится.

Троих уже нет. Это не шутки.