Лифт, большой, грузовой остановился на первом этаже, Ланских зашёл внутрь, оборачиваясь, я поспешила следом, прижалась спиной к металлу кабинки лифта и замерла. Там, напротив, стоял Вадим. Он смотрел на меня, не мигая, а я не могла пошевелиться, глядя на него, как загипнотизированная, пока створки лифта не захлопнулись, отделяя нас друг от друга

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Боль была осязаема.

Моя — как раскаленный докрасна шар, состоявший из тысячи ядовитых игл. Он пульсировал, раздуваясь все больше, стремясь занять пространство вокруг. Давил на мозг, на глаза, застилая зрение красной пеленой.

В какое-то мгновение мне показалось, что я ослеп. Стоял в кабине лифта, уткнувшись невидящим взглядом в стену.

Все силы ушли на то, чтобы не показать свою слабость Регине. Она не должна была догадаться, не сейчас.

— Максим, — позвала она, голос осипший, точно сорванный криком. Я повернулся к ней в полоборота. Черт возьми, неужели заметила?

Блять, только не это.

— Что? — спросил, вышло грубо, зло даже.

— Вадим. Там был Вадим.

Я обернулся к ней.

Всполохи боли такие яркие, что кажется, будто они осветили узкий прямоугольник лифта, в котором мы находились сейчас вдвоем. Но все это — лишь в моей черепной коробке. Регина этого не видела, точно так же, как и я ее сейчас.

За моей спиной медленно открылись раздвижные двери лифта. Парковка, абсолютно незащищенное пространство из бетона, без окон, без охраны и возможности укрыться где бы то ни было.

Только я, Регина и моя аневризма, клешнями впивающаяся в мозг. Лишний элемент, диктующий правила игры, и у меня нет никакого другого выбора, как подчиняться.

Но мне нужно быть сильным, не только ради себя, ради Регины. Сейчас не время поддаваться собственным слабостям и, о боги, как же мне хотелось вырвать этот ебаный мешочек с кровью из своей головы, чтобы прочистить зрение, вернуть координацию.

Я поморгал, фокусируясь на Регине. Она так и стояла в кабине с видом потерявшегося в магазине ребенка. Огромные глаза, в которых застыл почти животный ужас, смотрели на меня в немой просьбе.

Я знал, что ей требуется защита. Протянул руку, сжимая холодную узкую ладонь в своей. У нее изящное узкое запястье, которое легко обхватить двумя пальцами, и надо бы быть бережнее, но я сжимал ее ладони сильно, ещё сильнее.

— Ты уверена, что это был он?

У меня не было поводов сомневаться в ее словах, к счастью, Регина не страдала паранойей, видя в каждом встречном лицо своего преследователя. Но уточнить стоило.

— На все сто процентов, — кивнула она.

Моя машина находилась недалеко, я прикидывал, сколько времени нам понадобится, чтобы добежать до нее и сколько — спуститься Вадиму на минус первый.

Фора у нас если и была, то совсем небольшая. Я почти дёрнул Регину за собой, следуя к своему парковочному месту, ее каблуки нервной дробью стучали по бетонному полу.

Слишком много ненужных звуков, подумал я, но терять скорость в угоду тишине, глупо.

Одному дьяволу известно, сколько сил мне потребовалось на то, чтобы добежать до автомобиля, ни разу не выдав, что происходит сейчас в моей голове. От перенапряжения холодный пот струился по спине, я щёлкнул пультом сигнализации, заводя двигатель автомобиля.

Здесь, на парковке, мой телефон не ловил. Если раньше это просто раздражало, то теперь отсутствие сотовой связи могло стоить нам очень дорого. Не дожидаясь, пока двигатель хоть немного прогреется, я рванул с парковки, надеясь, что отточенный годами работы здесь навык позволит выехать на улицу, не втесавшись не в один из столбов.

Я ехал почти вслепую.

Инстинкты обострились, оголяя каждый нерв, и на этот ментальный эксгибионизм уходили остатки сил.

Мы выехали из полумрака парковки на улицу, дневной свет, несмотря на затянувшее снежными тучами небо, ослеплял ещё больше.

Я чувствовал себя проклятым Эдвардом Калленом, который вместо того, чтобы блестеть подобно единорогу, слеп и плавился от солнечных лучей.

Мне пришлось остановиться, позволяя глазам хоть немного адаптироваться. Блядская аневризма.

— Почему мы остановились?

Регина, сидевшая на соседнем сидении, развернулась ко мне корпусом, я скорее чувствовал ее, чем видел.

— Глаза, — ответ почти сквозь зубы, — слишком чувствительны к перепадам.

— Давай я сяду за руль, — она почти протянула руку к рулю, но я откинул ее ладонь в сторону, слишком грубо для человека, мечтающего владеть этой женщиной безраздельно до конца собственных дней.

Я терял контроль и над эмоциями. Сегодня, когда она практически силком заставила меня выйти из кабинета, перед допросом главбуха, я испытал острый приступ злости. Возможно, именно он и спровоцировал головную боль.

Раньше такие мелочи не могли меня затронуть, но в последнее время я реагировал на все слишком остро. Поправка, — на все, связанное с Региной. До остального мне было сугубо фиолетово.

Я не хотел, чтобы она беседовала с главбухом наедине. Мое присутствие делало людей чуть менее болтливыми, заставляло думать, прежде чем говорить. Впрочем, я был уверен, Вероника Сергеевна не расскажет настоящих секретов, даже если и услышит что-то лишнее. Я плачу людям зарплату не столько за работу, которую они выполняют, сколько за безграничную и искреннюю преданность.

Но даже этого диалога с Региной хватило, чтобы сработал пусковой механизм, приводя бомбу в действие. Тик-так, раздавалось в голове, тик-так.

— Господи, Максим, он сейчас убьет нас здесь, прямо в машине.

Я плавно тронулся, доставая мобильный телефон и протягивая его Регине.

— Не убьет. Найди в записной книжке Токтарова и набери его. Поиграем с твоим поклонником в кошки — мышки.

Мне это не нравилось, Господи, как мне все это не нравилось.

Мы ехали по городу, я пыталась в зеркало заднего вида разглядеть машины, двигавшиеся следом.

— Не ерзай, — посоветовал Максим, я только вздохнула шумно.

— С этим сложно, — подумала, а потом добавила, — он мне показался. Специально.

Максим кивнул, сосредоточенно глядя вперёд. Обычно расслабленная манера вождения сменилась на более агрессивную, и поза стала другой. Он хмурил лоб, пальцы крепко держались за руль.

Я бы подумала, что он нервничает. Любой другой, только не Ланских. У этого парня не нервы, а стальные канаты.

Тогда в чем же дело?

— А если показался, — продолжила я, — значит, и сейчас нет смысла делать вид, что мы его не ждём на хвосте.

Звук собственного голоса успокаивал, я бы ещё говорила и говорила, как бывает со мной от жуткого стресса, но напоровшись взглядом на лицо Ланских, я предпочла заткнуться.

Десять минут назад он связался с каким-то Токтаровым, коротко сказал ему:

— Парень объявился. В офисе. Я выезжаю, — и распрощался.

Я гадала, кто этот человек и как он замешан в нашем деле, Ланских просвещать меня не собирался.

— Чего мы добиваемся?

— Мы ловим твоего Вадима, — я возмущённо фыркнула, услышав местоимение, которым одарил его Ланских, но тот продолжил, — сейчас ребята его упакуют, а мы пока попетляем по городу.

«Его поймают», — подумала я и задохнулась от нахлынувших эмоций. Весь этот кошмар кончится, Вадима возьмут и отправят в тюрьму.

Я на мгновение представила, каково это: жить без вечного страха. Не бояться темноты в своей квартире. Позволить себе завести собственный дом.

Тоска по Лёше накрыла второй; мы могли бы с ним жить дальше, без Вадима, возможно, я даже рассказала бы ему о себе всю правду.

И потеряла бы, подсказал внутренний голос. Леша был не из тех, кто легко прощает такие обиды.

В любом случае его нет. Вадима ещё не поймали. Рано делить шкуру неубитого медведя.

— Ты подготовился, — заметила я, когда молчание начало тяготить. Запорошенные снегом городские улицы мелькали за окном, мы проехали центр и двигались к спальным районам, в противоположную от моей квартиры сторону. Отсюда можно было сделать крюк и выехать на шоссе, чтобы отправиться к дому Ланских. Но пока мы просто ездили, наворачивая круги.