— Я не с золотой ложкой во рту родился.

— Я ничего о тебе не знаю.

Хотела, чтобы это звучало нейтрально, а получилось по-дурацки как-то, жалостно. Отвела быстро взгляд, уткнувшись в свой стаканчик, засунула ложку в рот, но Ланских на такое не купится никогда.

Я кожей чувствовала этот выжигающий взгляд, что исследовал меня сейчас.

— Не смотри так, — попросила его, вынув ложку изо рта.

— Почему?

— Смущаешь, — отшутилась я неловко, хотя в моем ответе было больше правды, чем шутки. Ланских действительно смущал. Даже несмотря на то, что мы с ним ночь в кровати одной провели, а до этого сексом в разбитой машине занимались.

Но когда вот так вот, напрямую, в лоб, все равно не по себе.

— Я пробовал тебя на вкус в самых интимных местах, Регина, — голос его сейчас звучал мягко и ласково, как разговаривают с детьми, объясняя им прописные истины, осталось только за ушком меня потрепать, — и ты меня тоже.

Я закашлялась от возмущения, посмотрела на него, а он улыбался!

Не только глазами, на его красивом выразительном лице зацвела по-мальчишески широкая улыбка.

— Ты издеваешься?!

— Ни капли. Веду к тому, что поводов для стеснения нет уже давно. Это ведь не в твоём духе.

И я против воли ему улыбнулась вдруг. Ланских протянул руку, сжимая мои пальцы. Здесь, в нашей с ним общей спальне, места было не так много, мы почти всегда касались друг друга, но сейчас его прикосновения воспринимались естественно и приятно.

Он сжал сильнее, притягивая к себе, и поцеловал меня в губы. Лёгкий поцелуй, без продолжения, но и его хватило, чтобы внизу живота разлилось приятное тепло.

— Я ещё не наелась, — шепнула ему, увеличивая между нами расстояние, а Ланских ответил:

— Я тоже, — и столько всего вложил в свой ответ, что я зарделась. Ему моя реакция понравилась.

Ланских снял чайник, разлил кипяток по кружкам, бросая туда чайные пакетики, одну протянул мне.

Я приняла осторожно, кружка была горячей и жгла пальцы, почти так же сильно, как и прикосновения его крепких пальцев к моему запястью.

Я сделала первый глоток, обжигая язык, после еды пить хотелось очень. Замерла, борясь со слезами из глаз, и следующий сделала аккуратнее, дуя на воду.

У растаявшей из снега воды, а может, у заварки, был странный вкус, но ни меня, ни Ланских это не останавливало. Мы пили медленно, по глоткам, не торопясь. Время в этом доме текло совсем иначе, все казалось неторопливым, ленивым.

Не было причин куда-то спешить.

— Надо ещё вскипятить воды, — Ланских поднялся, сливая остатки из чайника в свободную чашку. Я поджала ноги, освобождая ему пространство, подо мной тут же протяжно скрипнули пружины кровати. Прошлой ночью я спала как убитая, и на них внимания не обращала, а сегодня уже успела заметить, как реагируют они на каждое движение.

Ланских вышел, а я смотрела ему вслед, держа опустевшую уже кружку. Удивительно, что он, рафинированный бизнесмен, айтишник, сейчас прятался на даче и лазил по чужим домикам в поисках еды.

И делал все это с такой же непринужденностью, с которой решал повседневные дела, на работе например.

Генератор запнулся, словно ему не хватало сил работать, я с опаской подошла ближе, вглядываясь в черное его туловище.

— Не вздумай выключаться, — как к живому, обратилась к нему я, — а не то мы умрем тут от холода и это будет на твоей совести.

Ланских вернулся с полным чайником снега, к его приходу машина, выдававшая нам тепло, дернулась ещё несколько раз и замолкла.

— Дизель кончился.

Я забрала из его рук чайник, пристраивая на неработающей печке.

— Совсем? Или только здесь?

— Есть небольшая канистра, ее хватит ещё на пару часов максимум.

— А потом?

Я старалась не волноваться, старалась, но черт возьми! Почему сейчас за окном не лето, когда можно ночевать под любым кустом, и единственной проблемой будут комары и мошки!

— Придется до заправки доехать. Нам нужно протянуть здесь ещё хотя бы пару дней, а потом мы сразу уедем.

— На заправку ты пешком пойдешь?

Автомобиль светить нельзя, это факт. Даже с другими номерами или их отсутствием, разбитое стекло слишком приметно.

— Здесь не так далеко. Возьму две канистры.

— А если по дороге с тобой что-то случится?

Я не понимала, на счёт чего волнуюсь сильнее. Что он не дойдет, оставив меня тут одну замерзать, или что с ним самим может приключится что-то неладное.

Слишком хорошо я помнила его внезапные приступы, только понять не могла, что их провоцирует.

— Все будет в порядке, тебе не о чем волноваться.

Максим подошёл ко мне, обнимая. Сегодня между нами было много подводных жестов, и как ни странно, это мне нравилось. Его объятия успокаивали. В конце концов, он мужчина, и раз взялся меня защищать, то пусть держит слово до конца.

Мы залили в генератор остаток дизеля, в комнате остро запахло топливом. Я открыла пошире дверь, выпуская одновременно с парами топлива и драгоценное тепло.

— Я скоро, — Ланских подхватил пустую канистру и ушел, я осталась одна.

От аромата дизеля кружилась голова, я накинула куртку, раздобытую Максимом, обулась и вышла в холодный дом.

Здесь было тихо и холодно, замёрзший дом вызывал смешанные чувства — для меня такие места всегда должны были быть тёплыми и наполненными жизни.

Подумав, я вышла на улицу. Открыла дверь, замерев на крыльце, выходившем в сад. Здесь было много деревьев, сейчас запрошенных снегом, виднелась теплица, сарай и туалет в конце участка. Тишина была абсолютной, сюда не долетали звуки генератора, пустое садовое товарищество ни издавало никакого шума, даже птицы не летали сверху.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не знаю, сколько я так простояла, глядя прямо перед собой и так и не решаясь спуститься с крыльца. Не хотела оставлять следы на нетронутом снеге, да и от дома уходить не хотелось. В нем было безопасно.

Потихоньку стало смеркаться, декабрьские сумерки опускались быстро. Без движения долго на холоде не простоять, и я вернулась обратно в нашу комнату. После свежего воздуха запах тут воспринимался ещё ярче, но это вынужденные неудобства. Зато тепло.

В комнате было темно. Я рискнула и отодвинула матрас в сторону, чтобы хоть немного стало светлее.

Села, устроившись удобно, и стала ждать. По ощущениям прошло уже несколько часов, не меньше, а Ланских все не шел. Я не могла думать ни о чем другом, кроме того, как он будет добираться. В расстояниях я не разбиралась, но примерно помнила, где располагалась заправка и сколько времени понадобится, чтобы до нее добраться и вернуться назад.

А что, если ему стало плохо? На обратном пути, а я сижу тут и ничего не делаю. Я вскочила, метнувшись по комнате, схватила куртку.

Слишком много времени уже прошло.

Распахнула дверь и вскрикнула от неожиданности.

Ланских стоял за ней, в двух руках — канистры, тяжёлые, доверху наполненные топливом.

— Куда собралась? — спросил, заметив в моих руках куртку.

— Уже никуда.

И снова он прожёг меня насквозь своим темным взглядом, я развернулась, бросая куртку на спинку кровати и ругая себя за излишнюю панику.

Все с ним в порядке, а ты просто дурочка, Регина.

Ланских оставил канистры за дверью, вынул из-за пазухи бутылку шампанского и поставил ее на табуретку, ставшую нам импровизированным столом.

— Это зачем? — удивлённо спросила, беря бутылку в руки. Шампанское было холодным, по стеклянному боку медленно катилась крупная капля конденсата.

— Новый год сегодня. Я подумал, без шаманского никак.



Пузырьки шампанского лопались на языке.

Оно кислым было, и я пила маленькими глоточками, морщилась, но все равно было хорошо.

Двенадцати мы ждать не стали, да и речи президента с боем курантов слушать было негде.