Слушать о том, как они по очереди занимались сексом с Лерой, неприятно. Я не знаю, почему меня это задевает, если на то пошло, я бы могла легко переспать с каждым из них, но тогда разрушилась бы наша дружба, а этого допустить я не могла.

Мы со Львом встречаемся взглядом, он подмигивает мне, точно успокаивает. Из нашей компании он самый спокойный и рассудительный. И выглядит он соответствующе: здоровый, крупный. Ниже Сереги, но весит килограмм под сто. Настоящий Лев, даже волосы у него золотистые, с рыжим оттенком.

Я думаю, что ему вообще бояться нечего, его родители отмажут от любых проблем. Я точно не знаю, чем они занимаются, но их дом напоминает дворец, даже экономка есть, и в сыне своем души не чают. Он единственный из нас, кто идёт на красный диплом. Такому никто жизнь под откос не пустит.

— Кроме вас никого там в этих кустах не было? — спрашиваю Тему, он снова делает глоток из бутылки, допивая до конца, и отрицательно мотает головой.

— Бля, ребята, если кто-то из нас, самое время признаться, — голос Сергея звучит зло, он наклоняется вперёд, опираясь о колени, — и тогда можно будет придумать алиби, договориться, кто что видел.

Я смотрю на него в ужасе, предложение кажется абсурдным. Он готов прикрывать убийцу, думаю я, даже врать перед судом. Это мерзко и ужасно.

Но ещё хуже, если среди нас действительно человек, убивший Леру. Я смотрю на ребят, немая сцена затягивается. Неужели кто-то из них способен на такое?

Сергей, бабник и душа компании. Лев, монументальный и серьезный. Раздолбай Тема и спокойный, добрый Рома. Я знаю из уже несколько лет. Они не такие.

Или такие?…

Пауза затягивается. Никто не признается, все словно обдумывают слова Серёжи.

— Никто ничего не слышал и не видел, значит, — цокает он языком, — а ведь посадить могут всей толпой. Что будем делать?

— Надо просить помощи родителей, — вздыхает Лев, — если в результате вскрытия будет значится, что смерть естественная, дела не будет.

— Пока ее не похоронили, ещё есть время.

Я закрываю глаза, не в силах вслушиваться в то, о чем сейчас говорят мальчишки. И сразу вижу ее лицо. На нем нет ни страха, ни удивления. Кажется — лёгкая ухмылка. Будто умирая, она думала, что подкинула нам огромную свинью, отравив жизнь на многие годы вперёд.

Ей-то уже абсолютно все равно. А вот нам ещё предстоит хлебнуть дерьма по полной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

У признаний мерзкий вкус. У моих — пепла и мутной озёрной воды.

Облегчение придет лишь потом, когда горечь сказанных слов смоется с языка. Но не сейчас.

Я встретилась глазами с Максимом. Его мои рассказы будто и не трогали, на лице вновь никаких эмоций.

Я не знала, что он таит внутри себя, впрочем, его душа — последнее место, куда хотелось заглянуть.

Максим слишком циничен, чтобы переживать о гибели абстрактной девушки из северного городка. Иногда мне казалось, что его вообще мало что интересует. Кроме меня. Однако, иллюзий на счёт Ланских я не питала.

Он делал всё не просто так. И цену его помощи мне ещё только предстояло узнать.

Я вспомнила закрытые вкладки клиник, которые видела на его компьютере. Он искал их для себя или для кого-то другого?

Я помнила, что совершенно случайно стала свидетелем его странного поведения, больше похожего на приступ, тогда, на кухне. Его лицо совершенно точно было искажено от боли, такую гримасу ни с чем не перепутать. Мог он искать клинику для себя?

Меня так и тянуло задать Ланских пару неудобных вопросов, не имевших никакого отношения к моим проблемам, но я благоразумно промолчала. Сейчас его поддержка — единственное, что защищало меня от Вадима. И я не готова была остаться без покровителя, как бы мне не претила эта мысль.

Я уже натаскалась по всей стране, перебираясь с сухарей на воду. Не хочу начинать все заново.

Нужно, чтобы Вадима посадили. Вообще, я желала ему совсем не тюремного срока. Столько людей умерло от его рук; месть за сестру перешла уже в убийство ради убийства.

Лёшина смерть совершенно точно была лишней в этом расстрельном списке.

Как только мысли зашли о муже, мне снова начало казаться, что все это неправильно и неправда. Что он жив. Я никак не могла поверить в его кончину.

Но Лёши нет, я видела нашу квартиру, с погромом и в его крови.

— Когда его разрешат похоронить?

— Пока этот вопрос открыт, — пожал плечами Максим. Ему не нравилось, когда я начинала говорить о муже, он даже и не пытался это скрыть. Но — отвечал, — мы сделаем все сами, от фирмы. Тебе не придется идти.

— Ты не хочешь, чтобы я присутствовала на его похоронах? — спросила растерянно. Максим взял в руки телефон, покрутил его между тонких пальцев.

— Это не безопасно.

— Но я должна, — мне хотелось спорить, топнуть ногой, любым способом донести до Ланских, как это важно — попрощаться. Только на него манипуляции не действуют, все привычные схемы не работают. Иногда мне казалось, что Ланских сам — талантливый кукловод, и я дёргаю руками под его управлением.

— Регина, — сказал Максим вкрадчиво, точно разговаривал со слабоумной. Его темные глаза сосредоточились на мне, а я хотела, чтобы он перестал так смотреть, — это глупо. Я не думаю, что твой муж хотел бы, чтобы с тобой что-то случилось. Но если ты хочешь делать все по-своему, то я тебя не держу. Остановка автобуса возле выезда из поселка, до города ты доберешься за полчаса.

Вот же чёртов сукин сын, подумала я с горечью. Он снова не оставил мне выбора.

Я молчала, а он ждал, внимательно меня разглядывая.

— Да, да, черт возьми, ты прав, — сдалась я, — это небезопасно и все такое. Но он же был моим мужем! Я хочу попрощаться.

Максим поднялся, прошел мимо меня. Я ощущала его за своей спиной, кожей чувствовала. Он подошёл ко мне близко, чужое дыхание щекотило кожу:

— Ты же все равно его не любила, Регина. Ты ещё не знаешь, что такое любить.

У меня от его слов во рту пересохло. Волоски на руках дымом встали, я ладонями провела, точно пригладить пыталась их, стереть мурашки. Ничего от его глаз не укрылось, наверняка, реакцию на свои слова он отметил.

— Много ты о чувствах знаешь, — резче, чем планировала, произнесла я. И громче, чтобы никакой интимности момента не осталось.

— Достаточно, чтобы уметь понимать, когда женщина делает ошибочный выбор, а потом долго сожалеет, но поменять ничего не может.

Я задохнулась от его наглости, развернулась к нему лицом. Теперь мы стояли близко, ещё немного — и соприкоснемся. Но сейчас я этого совсем не хотела, он задел меня за живое, ткнул пальцем в незажившую рану.

— Тебя я точно не выберу, — о последствиях своих слов даже не думала, просто ляпнула и все. В темных его глазах пряталось безумие, Ланских смотрел на меня, а мне отшатнуться хотелось назад, сбежать куда подальше от этого невыносимого взгляда. Но я держалась, собрав в кулак всю волю.

— А это и не важно, — медленно произнес он, касаясь костяшками моей скулы, — я тебя уже выбрал.

Сердце грохотало и грозило пробить грудную клетку. Мне съездить ему по роже, а я пошевелиться не могу, ноги как приросли к земле.

— Ты устала бегать и прятаться. И мужчину хочешь не глупого и бесцветного. Ты же не такая, Регина, — расстояние между нами все сокращалось, пока я не упёрлась грудью в подтянутый живот Максима. Он пальцами взял меня за подбородок, впрочем, довольно мягко, и заставил поднять голову выше, — я знаю, чего ты хочешь на самом деле. Я могу тебе это дать.

Голос гипнотизировал.

Все внутри резонировало на каждое его слово, и тянущая сладкая боль внутри живота разрывала меня на части, когда губы Ланских касались моих.

Этот поцелуй был головокружительным, он сминал под собой все баррикады, которые я пыталась выстроить.

Его язык мягко ткнулся в мой рот, и я сразу представила, что он делает тоже самое со мной своим членом. Картинка была такая яркая, что я застонала даже.