Подбегаю к окну, ручка оплавилась и не даёт повернуть ее хотя бы на миллиметр. Хватаю с пола деревянную подставку для ног и бью в окно, раз, другой, понимая, что ещё немного и я останусь тут навсегда.

Наконец, стекло поддается, его поверхность покрывается паутиной трещин, а затем оно падает, накрывая мои босые ноги осколками. Я выбиваю нижние, чтобы перелезть, не распоров живот, и плюхаюсь вперёд, падая на вытянутые руки.

Из окна валит дым, я перекатываюсь на спину, и дышу, дышу, прогоняя через лёгкие кислород. Нет сил двигаться, но понимание того, что я могу быть здесь не одна, заставляет вставать на негнущиеся ноги и идти дальше.

Кто-то ударил меня по голове, вряд ли это был Рома, иначе бы он не лежал там мертвый. И это явно не Регина, значит, на даче был кто-то еще, кто-то, кто развел пожар и заблокировал выходы, чтобы мы сгорели там, скрывая следы преступления.

Человек, который решил отомстить нас всем за смерть своей сестры.

Я должна была погибнуть здесь вместе с Ромой, но на моем месте отказалась Регина. А враг может быть все ещё здесь, он может видеть меня.

Я бегу к беседке, на столе — сумка Регины. В поисках телефона я засовываю туда руку, но достаю паспорт. На автомате открываю его, листая страницы, и смотрю на фото.

Мы похожи. Фото в паспорте точно сделано с меня, есть небольшие различия, но…

Я кашляю, сгибаясь пополам, а потом меня рвет, долго, болезненные спазмы сжимают желудок. Может, угарный газ, а может — сотрясение.

Я оборачиваюсь, слыша сирену пожарных машин. Голоса соседей, кто-то пытается тушить пожар с другой стороны дома. Сжимаю в руке чужую сумку, делая сложный выбор, самый сложный на свете, от которого зависит моя дальнейшая судьба

А потом отступаю к задней калитке, пятясь лицом к дому, туда, где сгорел мой последний близкий человек.

— Рома, извини, — фраза вызывает нервный смех, — но мне надо…

Я бегу. На соседнем участке никого, я краду чужие кроксы, умываюсь в уличной бочке нагревшейся за день водой. Она пахнет ржавчиной, но я делаю несколько глотков, почти не ощущая вкуса, плевать уже.

Из поселка я добираюсь до города пешком, чужая обувь мала и натирает пальцы. У меня нет ключей от дома и появляться там нежелательно. Я пахну костром и копотью, мне нужно переждать немного, только где?

И я еду на старую бабушкину дачу, — туда, где буду скрываться до тех пор, пока не узнаю, что меня похоронили вместе с Ромой. Меня, а не Регину.

Наверное, это первая удача, если так вообще можно сказать.

Меня официально нет в живых, а значит — нет никакого смысла дальше вести охоту. Но оставаться здесь нельзя. Есть еще таксист, который привез Регину, и может рассказать, что в пожаре погибла другая девушка.

Или тот, кто ударил меня по голове, поймет, что из троих осталось только два тела, и кто-то из нас жив.

И тогда я решаю, что нужно бежать. Без денег, с чужим паспортом, в новую жизнь, где у меня будет шанс на то, что убийца не приедет за мной.

Скитаться, перебиваясь копейками, ночуя на вокзалах, прячась от внимания полиции, до тех пор, пока у меня не появится свой кров, а чужая личина настолько срастется с моей, что я и сама перестану считать себя Ангелиной. Ее больше нет.

И мне все это удается, ровно до тех пор пока за две недели до нового года, спустя столько лет, возле старой школы мне навстречу не попадается Вадим.

Ручку двери в палату дернули, я встрепенулась, — может, удасться крикнуть, попытаться хотя бы?

Но Вадим не дал, накрыл мое лицо подушкой, вытащив ее из-под моей головы так резко, что я ударилась затылком о железную перекладину изголовья.

Я изловчилась, успев повернуть голову в сторону и просунуть одну руку, чтобы сделать маленькую щель, закричала, но голос тонул в плотной подушке.

— Тихо! — Вадим надавил на меня всем телом, перекрывая доступ воздуха, — или сдохнешь прямо сейчас!

Я замерла, экономя силы, задержала дыхание. Кашель подступал к горлу, если я его не сдержу, то лишусь остатков кислорода в легких. Было страшно, сердце билось тревожно, ладони вспотели.

Длинные секунды, одна, другая, третья, а он все не убирал эту проклятую подушку, и я думала — не уберет, просто наврал, чтобы я не кричала и не мешала ему меня убивать.

Когда я уже начала задыхаться, он все-таки, ее убрал. Я сделала один глубокий судорожный вздох, от которого закашлялась, легкие и горло болели.

Я дышала глубоко, жадно, пытаясь компенсировать нехватку кислорода, и на Вадима совсем не смотрела.

Почему он медлил? Сейчас у него был шанс убить меня, а потом сбежать бесследно из отделения. Никто бы не свел концы с концами, даже если бы выяснилось, что никакая я не Иванова, и даже — не Регина…

Он отошел к столу, взял одной рукой стул за спинку и сел рядом, наклоняясь ко мне корпусом. Так близко, что хочется отодвинуться, забиться в угол кровати, лишь бы расстояние между нами стало чуть больше.

— Зачем ты убил Лешку?

Ни о чем другом я не хотела спрашивать. Только о Лешке…

Заигрался, забилось в голове, он перешел все границы, этот урод. Я и раньше не могла оправдать его местью, но Леша…

— Я не убивал твоего мужа, — произнес он спокойно, и это спокойствие поражало больше всего.

— Врешь! — мне хотелось ударить его по лицу, хотелось причинить ту же боль, которую он сделал мне. Это было невыносимо — дикое желание, с которым я справлялась с трудом, оно сосредоточилось на кончиках пальцев, сжатых непроизвольно в кулаки.

— Мне нет смысла врать, — отрезал он, — я не убивал твоего мужа.

— Тогда… кто? — я не могла лежать, не в том состоянии, в котором сейчас находилась. Села, с прямой, как палка, спиной. Мне нужны были ответы и я планировала их получить, — ты знаешь?

Я не верила ему до конца, но где-то, в глубине души, таился страх, что его ответ мне не понравится совершенно.

Что я знаю, кто настоящий убийца…

Нет, нет, он просто хочет меня запутать, Вадим — больной ублюдок, в его действиях нет никакой логики. Нельзя ему верить.

— Последний, с кем виделся твой муж — Максим Ланских.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это ничего не значит, — я упрямо мотнула головой. Если еще вчера я сама была готова подозревать Максима в чем угодно, то сейчас слышать это из чужих уст было больно и неприятно.

Он не мог. Он сказал, что не убивал…

Я глаза закрыла, надавливая на веки подушечками пальцев. Я выдохлась. Устала спасаться, бежать, бороться за свою жизнь. Наверное, пришло время скинуть мантию — невидимку.

Вадим рассматривал меня, я не видела, но чувствовала его тяжелый взгляд. Силой заставила себя посмотреть на него, думала, что увижу на его лице радость, довольство — он же достиг своей цели, сколько лет охоты за мной, и вот, теперь мы сидим рядом, убийца и жертва, охотник и добыча. Протяни руку, надави сильнее, сожми и все кончится, последний живой свидетель той истории отправится следом за твоей сестрой.

Что мы встретимся с ней в соседних адских котлах, я не сомневалась даже, я не была ангелом, она — тоже. Возможно, мы были даже слишком похожи с ней, только мне повезло на несколько лет больше.

Но Вадим не выглядел счастливым, как не пыталась, я не могла найти на его лице хоть капли радости.

— Что ты знаешь о Ланских? — спросил он.

— Ничего, — ответила я и улыбнулась, а потом хохотнула, — абсолютно, ноль, — сказала и показала ноль пальцами.

Вадим склонил голову на бок, разглядывая меня, наверное, думал, что я сошла с ума, я и вправду была близка к этому.

— Он сблизился с твоим мужем, чтобы стать ближе к тебе, — я кивнула, это не было новостью, — чем ты его соблазнила, Ангелина? Чем ты соблазняла их всех? Ради тебя они убили мою сестру? Она была тебе конкуренткой. А, может, ты сама сделала это?