— Хочу, — кивнула я.

И он подул. А потом поцеловал в середину ладони, а у меня екнуло сердце. Даже со сладостью, даже с температурой — градусник показал тридцать девять и восемь — мое тело продолжало реагировать на этого невозможного мужчину.

Мы просидели так минут пятнадцать, пока не появился терапевт. Прослушал легкие, качая головой:

— Ну здесь однозначно — пневмония, по крови лейкоциты зашкаливают, нейтрофилы. Сейчас снимок сделайте и потом будем оформляться в отделение.

Я посмотрела на Максима с испугом: я рассчитывала, что врачи нас отпустят. Теперь уже и комната-пенал не казалась такой ужасной.

— Все в порядке, Регина. Тебе нужно будет остаться в больнице.

— А паспорт?

— Ты же знаешь, что с ним все в порядке, — спокойно ответил Максим, — ты здесь под другими документами. Тебе нужно прийти в себя до того, как мы улетим в Германию. Времени мало.

Я кивнула растерянно, у меня даже вещей с собой не было, ни чашки, ни тапок. Больница на меня всегда наводила такие мысли, сбивая с настроя.

— Ни о чем не переживай. Я приеду за тобой.

Врач откашлялся, привлекая наше внимание:

— Все, медсестра проводит на третий этаж. Приемное время, расписание передачек, все на стене при входе в главном здании, — обратился он к Максиму, — вещи заберите, они ей здесь не понадобятся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я надела больничные шлепанцы, сапоги с курткой протянула Ланских. Все это было так по-бытовому, так просто, точно мы были с ним семейной парой. Наверное, так нас и воспринимали люди.

А я не знала, кем считать Максима.

И радоваться ли нашей временной разлуке или нет.

Больничная суета лишила окончательно сил. После всех обследований, мне поставили капельницу и разрешили, наконец, уснуть.

В палате кроме меня была лишь еще одна пациентка — бабушка, маленькая и аккуратная. Ее совершенно белые волосы были сколоты с двух сторон заколками, а сама она без конца куталась в не по размеру большой теплый халат.

Тихо работал телевизор, прикрепленный на стену возле ее кровати, под бормотание голосов меня сново сморило в сон.

Я слышала, как ходит, тихо шаркая тапочками по полу бабушка, как заходит медсестра, чтобы проверить капельницу.

Слышала, но даже глаз не открывала, веки были тяжелыми. Организм требовал законное право на отдых: слишком долго я была в стрессе, чтобы это никак не проявило себя.

Окончательно я пришла в себя только когда по коридору прогрохотала тележка с едой и кто-то зычным женским голосом крикнул на все отделение:

— Ужин! Ужинать, девочки!

Приподнялась на локтях кое-как, во рту было сухо. Потерла лицо ладонями, откидывая остатки сна. Есть особо не хотелось, но я знала, что нужны ресурсы на восстановление.

Поднялась, нашла казенные тапочки. У меня не было ни тарелки, ни ложки, вообще никакой посуды. Вслед за бабушкой я вышла в коридор, когда тележка остановилась возле нас.

— Новенькая? — женщина в синем переднике споро наполняла протянутые тарелки, накладывая в них кашу и рыбу, рыбой пахло на все отделение, — посуды нет?

— Нет, — покачала я головой.

— Держи тарелку, потом вернуть не забудь. Чашки тоже нет?

Мне вручили и чашку тоже, куда плеснули черного чая, чуть больше половины. А сверху положили еще три куска ржаного хлеба, криво нарезанного.

Я шла осторожно к своей койке, боясь расплескать что-нибудь или уронить. Села, взбив подушку и засунув ее для удобства за спину.

— Садитесь, — бабушка — божий одуванчик показала на свободный стул возле стола, но я покачала головой:

— Спасибо, но я тут пока.

Вкус еды я почти не чувствую, рыба такая костлявая, что есть ее невозможно. Складываю аккуратной горкой рыбьи останки, а потом с удовольствием съедаю весь хлеб, до последней крошки, запивая его теплым сладким чаем.

Еще один рывок на то, чтобы отнести на место посуду и снова лечь, укрываясь колким больничным одеялом, которое ощущается даже сквозь простыню.

Больничный быт заставил страхи отступить на второе место, я расслабилась даже как-то, по крайней мере, могла спокойно спать. Где-то через час после ужина в палату заглянула санитарка:

— Иванова кто здесь?

Мы с бабушкой переглянулись, она плечами пожала:

— Нет такой.

— Да как так, вот — палат триста семь, ваша, Иванова Регина, муж вещи привез. Легла сегодня.

— Ннаверное, это я, — мой ответ выглядел глупо совсем, но я растерялась совершенно. Скорее всего, я тут лежу под чужой фамилией, но под какой — я не знала. Может, эти вещи передал Максим. А может — они чужие, и я сейчас буду рыться в пакете Ивановой Регины, которая лежит в другой палате.

— В смысле — наверное? — санитарка глянула на меня подозрительно, а бабушка божий одуванчик — с удивлением.

— Я замужем не так давно, — пришлось выкручиваться, надеюсь в мой паспорт заглядывать она не пойдет, — не привыкла к новой фамилии.

— А, тогда понятно, — успокоилась женщина, — других Регин-то у нас нету. Тьфу, напугала. Держи пакет, только спрячь все в тумбочку. Продукты подпиши сегодняшней датой и в холодильник убери. Все запомнила?

Я кивнула раз, затем ещё один, вглядываясь в содержимое пакета. Ворох вещей новых, с биркой ещё все. Белье, халат, футболка с пидамными штанами.

Посуда, упаковка чая, сок, печенья. Салат в упаковке, только из магазина ещё, две булочки с маком в бумажной хрусткой упаковке. От них пахло так головокружительно, что я не удержалась и надломила мягкое тесто, закинула в рот и замерла. Вкусно.

На самом дне лежал ещё один пакет, я развернула его, доставая небольшой телефон. Самый простой смартфон. Разблокировала, зашла в контакты. Там один только — МЛ.

Максим Ланских.

Я нажала на вызов, поднимаясь одновременно. Вышла в коридор, закрыла плотно за собой дверь. Здесь скамейка со спинкой стояла, рядом — пустые стойки от капельниц. Медсестра на посту лениво выглянула в мою сторону, а потом отвернулась к монитору экрана.

На третьем гудке он ответил, мягкий голос, от которого внезапно мурашки побежали. Даже не смотря на то, что я злилась на него за свой паспорт. За то, что он втянул меня в свои игры и пытался заставить подчиняться. Все это сейчас будто не так важно оказалось.

— Здравствуй, Регина.

— Иванова на связи, — пошутила, испытывая неловкость, — спасибо за одежду. И за еду.

— Не стоит благодарности. Мне приятно о тебе заботиться.

Что ответить ему на это я не нашлась, потом спросила о другом:

— Как дела? Есть новости?

— Пока ничего нового.

Мне очень хотелось знать, где теперь скрывается Максим. И ест ли ему смысл прятаться без меня, ведь это не его, а меня искал Вадим.

Но по телефону такие вещи не обсудить, а что ещё спрашивать я не знала.

— Ты приедешь?

— Пока нет. Не хочу привлекать лишнее внимание к больнице. Там ты в безопасности, пусть так и будет.

— Хорошо, — вздохнула я, — спасибо ещё раз.

— Пиши, как только соскучишься.

Я не стала говорить, что этого никогда не случится. Я не стану по нему скучать, он чужой мне человек.

Вот только ночью, лёжа в кровати, я то и дело брала в руки телефон, что прятала под подушкой.

Открывала, заглядывая в мессенджер, видела, что он онлайн, и закрывала телефон.

— Спи, Регина, — шепнула тихо под нос, — спи, пока не наворотила дел.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я и спала.

Первые два дня так и прошли — между сном я сдавала анализы, ходила на процедуры, а как только оказывалась в кровати, закрывала глаза и тут же засыпала. В этом было даже какое-то спасение, не думать ни о чем.

Ни о смерти Леши, ни о Вадиме, ни о Максиме.