Впрочем, с последним были проблемы.

Незримо, он почти всегда присутствовал рядом. Каждый день я получала от него две передачи, всегда со свежей, иногда горячей еще ресторанной едой. Ланских безошибочно угадывал то, что мне нравилось, это пугало даже. За тот короткий промежуток времени, что мы провели наедине, мне казалось невозможным выучить вкусы другого человека, но он справился.

— Повезло тебе с мужем, — сказала как-то бабушка-соседка, когда я разбирала очередной из пакетов. Я посмотрела на нее рассеянно, думая, откуда она знает о Лешке? А потом только дошло. Для всех мой муж — совсем другой человек, и бабушка имела ввиду Ланских.

— Повезло, — ответила я.

Каждое утро начиналось с сообщения от него, каждый день заканчивался пожеланием спокойной ночи. К исходу третьего дня я поймала себя на мысли, что кручу в руках телефон, зная, что примерно через пять — семь минут от него придет сообщение.

А когда осознала это, отшвырнула в сторону телефон, накрыла его подушкой и замерла испуганно.

Но все же, едва слабая вибрация от входящего сообщения отозвалась под подушкой, я не смогла удержаться. Разблокировала, жадно читая строки, хоть в них и было стандартное сообщение

«Как прошел день, Регина?»

«Отлично. Есть новости?»

«К сожалению, пока никаких»

«Понятно», — написала я. Подумала и добавила «Спокойной ночи».

На четвертый день моего пребывания бабушку выписали. Я уже успела привыкнуть к ее тихому, почти незаметному присутствию. Она стеснялась, но все же спрашивала меня о моей жизни, но я все чаще отвечала односложно, зато слушала ее, не перебивая, а бабушке только того и нужно было. Она рассказывала про свою жизнь, про то, как сорок лет назад сбежала от мужа тирана и воспитывала одна дочь.

Я пожелала ей на прощание здоровья. Теперь, когда я уже выспалась на неделю вперед, без соседки было даже скучно. Никто не включал Малышеву и не смотрел «Модный приговор», качая тихонько головой на очередной клоунский наряд. Еще пару дней и я бы сама втянулась в совместный просмотр передач.

Наверное, от скуки, а может, от отсутствия информации, я сделала это. Позвонила Максиму.

Номер, с которого он мне писал, был не тот, что раньше, старый я помнила наизусть.

Ланских ответил на третий гудок, когда я решила — еще два, и сброшу, и не буду ему отвечать, если перезвонит. Господи, так глупо, мы уже трахались с ним, а я веду себя как юная девственница.

— Здравствуй, Регина, — произнес он, в своей обычной манере.

От мягкого, бархатного голоса, мурашки поднялись до самого загривка, я поежилась.

— Привет, — произнесла и замолчала, не зная, что говорить дальше. Вот дура же ты, Регина, на черта нужен был тебе этот звонок? Все еще только больше запутывалось.

— По голосу кажется, что тебе стало легче. Это радует, — первым нарушил затянувшуюся паузу Ланских.

— Я уже не пытаюсь откашлять свои легкие, — призналась я, а он рассмеялся тихо. Смех у него был приятный, чарующий даже. Я вспомнила темные глаза Максима, в глубине которых прятался дикий огонь, и вздохнула.

— Еще немного, и я заберу тебя. Мы вылетаем десятого.

Я подняла глаза к потолку, пытаясь в уме прикинуть, какое сегодня число, но сбилась.

— Что с Вадимом?

— Он залег на дно. Я думаю, для нас будет лучше, если его поисками займутся в наше отсутствие.

— Наверное, — согласилась неуверенно. Я не особо понимала, что мы будем делать в Германии, среди сытых и довольных жизнью немецких фрау и герров. Но не спорила пока — зачем? Я не была уверена в завтрашнем дне, так зачем тратить силы и спорить о том, что может еще не произойти.

— Чем ты занята сейчас?

— Сижу на кровати. В больнице не так много развлечений.

— Давай вместе есть апельсин, — предложил Максим, а я растерялась даже.

— Ты здесь? Тебя пустили в отделение?

— Нет, Регина, я далеко. Но ничего не помешает сделать это по телефону. Возьми апельсин, я подожду.

Я не понимала, к чему он клонит, но послушно взяла в руки апельсин, — их в тумбочке лежало штук пять, заботливо переданных самим Ланских.

— Взяла? А теперь чисти шкурку. Я делаю тоже самое.

Я прижала телефон плечом к уху, надкусила край кожуры, ощутив горечь цедры, а потом начала очищать его по кругу.

— Чувствуешь запах? Это марокканский апельсин. Их еще называют кровавыми за цвет.

— Звучит не очень аппетитно.

— Понюхай его.

Я поднесла апельсин ближе к лицу, сделала вдох.

— Умница, — сказал Максим, — теперь возьми одну дольку и положи ее на язык. Закрой глаза. Почувствуй вкус. Заметила? У него есть почти малиновый привкус. Сладкий. Сочный.

Я сидела с закрытыми глазами, слушая его голос, и вправду ощущала малиново-апельсиновый вкус.

— Твои ладони испачкались в его соке? — голос Ланских приобрел чарующие интонации, стал глуше.

— Да.

— Если бы я был рядом, я бы слизнул сейчас этот сок с тебя.

Я выпрямила спину, ощущая, что завожусь. Совершенно дико и глупо, но низ живота наполнился истомой, я свела вместе колени, ощущая собственное возбуждение.

— Максим…

— Я бы слизывал сок с твоей руки, а потом взял дольку апельсина, выжимая из нее сок на твой живот, провел бы им вниз, до промежности, оставляя следы, которых буду потом касаться языком. Я бы лизал тебя так долго, пока ты не кончила, Регина.

У меня щеки полыхали, голова кружилась. Его не было со мной рядом, но этот разговор действовал на меня пьяняще.

— Я хочу тебя, — сказал он, и я ответил едва слышно:

— Я тоже, — потому что в тот момент думала именно так. Произнесла вслух и тут же пожалела, — Максим, извини. Скоро обход, мне надо идти.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не стала ждать, когда он что-нибудь ответит, сбросила. Поднялась к умывальнику, чуть пошатываясь. Долго мыла руки с мылом, пытаясь избавиться от сладкого апельсинового запаха, мне хотелось смыть его, чтобы не чувствовать и следа от своей слабости.

В коридоре прогрохотали колесики стойки для капельницы, в палату распахнулась дверь.

— Иванова? Ложитесь, систему поставим.

Я послушно легла на кровать, поудобнее устраивая за спиной подушку, долго лежать с капельницей было неудобно. Сегодня ставил ее медбрат, раньше я его не видела, и сейчас разглядывала с любопытством, как его ловкие руки подсоединяют систему к катетеру, установленному в моей вене на сгибе локтя.

Я повернулась слегка, мельком посмотрела на пол и замерла.

На ногах у медбрата были ботинки. Зимние, уличные, — такую обувь не мог носить никто из персонала. Дернулась, пытаясь закричать, медбрат вскинул на меня взгляд, по глазам понял, что я догадалась.

Схватил за горло, второй рукой накрывая рот. Его ладонь была большой, широкой и пахла спиртом, от этого запаха першило в носу.

— Заорешь, сверну шею, — и не убирая руки с моего рта, мужчину сдернул с лица маску.

Вадим. Это был именно он.

Страх парализовывал.

Я лежала на лопатках, душаший кашель подбирался к горлу, а воздуха не хватало. Ну вот и все… Отбегалась.

Я закрыла глаза, надеясь, что он убьет меня быстро и не будет растягивать удовольствие или повторять то, что случилось с его сестрой. Это было самым жутким.

Но Вадим медлил.

— В глаза мне смотри, — произнес тихо, но зло, и слегка надавил на шею.

И я посмотрела.

В лицо убийце, хладнокровно отобравшего жизнь у моего мужа. Причастного к гибели людей, которых я считал друзьями.

Тот, чья жажда мести вышла за любые границы разумного.

У убийцы были красивые глаза. Никогда я не была так близко, чтобы смочь разглядеть его медового цвета радужки с темными вкраплениями.

— Долго же я тебя искал, Ангелина.