Вид из окна это чудесная дизайнерская находка, но гораздо важнее слепящие галогеновые прожектора по периметру. И мощная компьютерная начинка в стенах такого вот «романтического» убежища.

Внутри ничего особенного. Алина бы сказала, что вся обстановка в стиле ярко-выраженного минимализма. Много воздуха, много света. От чего холодно и пусто. За барной стойкой из черного дерева дорогая открытая кухня с не менее дорогой бытовой техникой. На специальных подставках из нержавеющей стали хрустальные бокалы. Рядом, сделанная на заказ стойка для винных бутылок.

Все остальное место первого этажа отведено под просторную гостиную. В которой нет ничего, кроме низкого кожаного дивана, двух кресел и широкого стола. Вся дальняя стена полностью застеклена и выполнена в виде носа корабля. Так, что если подойти и прижаться к ней лбом, кажется, будто зависаешь над бесконечным водным пространством.

Что я и делаю. Скидываю пальто, насквозь мокрые туфли и босиком подхожу к окну. Прижимаю ладони к стеклу и долго смотрю, как под ногами разбиваются волны.

– Это не твой дом, – замечаю. От моего дыхания гладкая поверхность стекла запотевает. Слышу, как он подходит. Не спеша. Как его ладони ложатся поверх моих, и я оказываюсь в кольце рук. Между ним и бесконечным водным пространством.

– Нет, – его «нет» у самой шеи. Так что я чувствую прикосновение губ к коже. Слишком остро чувствую. Каждую букву. Как будто ее выжигают. – Не совсем. Я здесь бываю, когда хочу отдохнуть. Можешь тут остаться.

– В чем разница? – закрываю глаза и чуть склоняю голову. Чтобы продолжить, продлить, разрешить его губам осторожно касаться шеи. Чтобы окунуться в тихий голос. Низкий и бархатный.

– Я буду реже приходить.

Для отказа существует слишком много оснований. Я не успеваю подумать обо всех. У меня просто нет для этого возможности. Адекватно о них поразмышлять. Ни тогда, когда он настолько близко, что я чувствую каждый его вдох. Мне остается сказать только «нет». Коротко. Почти не слышно.

Романов придвигается ближе. Еще ближе. Так, что я не могу пошевелиться. Даже сделать шаг, и тот не могу. Слишком крепко он меня держит. Слишком близко. Его пальцы сжимают мои ладони. Почти до боли. Он целует мои волосы и на мгновение замирает. Всего на каких-то несколько секунд. Чтобы набрать воздуха. Перевести дыхание. И спокойно сказать:

– Никогда не делай так, как сегодня, – это звучит не ласково и не грубо. Это не предупреждение. И не просьба. В его голосе нет злости, и угрозы тоже нет. Его интонации ровные и холодные. Безжизненные, но уверенные и твердые. – Потом я буду жалеть больше, чем ты.

Сегодняшний день мог бы быть другим.

Просто другим.

***

Отпусти меня, ну и пусть,

Ты игрушку отдать не хочешь…

Станешь счастлив – напишешь строчку

А не станешь –

…

назад вернусь.

Отпусти меня, я боюсь…

Странная ночь. Геометрически неправильная. Как многоугольник с кривыми сторонами, вывернутыми в разных направлениях. За окном – матовые сумерки, такие плотные и густые, что похожи на сливки, а в доме тишина, которая трещит от своей наполненности. Будто провода линий электропередач. Гулко и мерно.

По телевизору – немые клипы MTV. Яркие и цветные. С пляжами, машинами, виллами. В бокале вино Монраше, а современная стереосистема только что закончила проигрывать диск IAMX. Звук тут же провалился. И ухнул на самое дно молчания.

Я сижу на барной стойке, он сидит рядом на стуле, и его ладони лежат у меня на бедрах.

Мы давно не произносим никаких слов. Не смотрим друг другу в глаза.

Все, что я хочу – это задержаться в данной минуте. Молчания. Тишины. Спокойствия. Так чтобы без резких перепадов и резких движений. Так чтобы медленно. И плавно. Во времени. Чтобы с вином на губах и его дыханием у коленей.

Больше ничего.

Больше ничего не надо.

Никаких рывков. В действиях и чувствах. Никаких возвышенных, на грани фантастики, эмоций. Ничего сверхъестественного. Ничего из того, что делает жизнь сладкой. Когда в организме обезвоживание – углеводы ни к чему.

Все что я хочу – это передышки. Перерыва. Тайм-аута.

Мы в очень странном положении непривычной близости. С которой не всегда знаешь, что делать. Она неуютная. Чужая. От нее хочется отстраниться, но на этот решающий шаг, не хватает либо сил, либо выдержки, либо желания.

Господи, а дальше-то что?

Ведь бывает же так, что люди сходятся. А потом расходятся. Или не расходятся, а остаются вместе. Пусть не до гроба, но хоть до следующих выходных. Ведь бывает же по-разному. А здесь ни вперед, ни назад.

Господи, а дальше-то как?

Ведь не просто это все. И дается с перегрузками в несколько десятков «g». Когда по мозгам и со всей силы. Да, так, что потом не прийти в себя. Так и сидишь, запустив пальцы в его волосы. Перебираешь пряди. Бесконтрольно. На автомате. Скользишь кончиками по вискам, скулам, контуру губ. И чувствуешь как крепче сжимают тебя его руки. Тоже на автомате. И тоже, наверное, бесконтрольно.

Господи, а дальше-то зачем? Разве не видишь ты со своей высоты, что все бесполезно? Отпусти, Господи, разреши. Не трави, как зверя. И так из последних. Лишь бы не разрыдаться от бессилия.

В такие моменты понимаешь, что можно и без слов. Что без слов хорошо. Гораздо лучше, чем с ними. Проще. Спокойней. Когда в тишине и непривычной близости. Пока не произнесена очередная дрянь, которая заставит брыкаться иммунную систему. Защищаться и спасаться. Бегством. Можно переваривать внутри себя вопросы к Создателю, а самой наслаждаться его прикосновениями. И пусть в венах, под кожей, внутри, в области сердца – больно и ссадит, как от ожога, но отказаться – нереально. Это выше всех болевых порогов. Сильнее.

Он спрашивает: «Было страшно?» и медленно расстегивает молнию на платье. Голос у него тихий и отстраненный, а губы у самых ключиц. Касаются кожи. Дыханием. Голос у него глубокий и низкий. Скользит. Ласкается. А пальцы осторожно стягивают с плеч легкий материал платья. Насыщенного темно-зеленого цвета.

Остаюсь перед ним в одном нижнем белье. На барной стойке. Чуть раздвинув ноги и откинувшись назад. Его взгляд гуляет по линиям моего тела. Потемневший взгляд, полный желания. Голода. Или жажды.

Его ладонь задерживается на животе, и он тихо спрашивает «Было больно?».

Улыбка замирает на моих губах. Замерзает. Впечатление такое, будто тебя неожиданно сбивают с ног. Когда ты этого совсем не ждешь. Резко и сильно. На первой секунде перехватывает дыхание, а на второй – срабатывает защитный рефлекс.

Легкомысленно пожимаю плечами и говорю «Терпимо». Между его вопросом и моим ответом нет паузы. Нет заминки. Нет ни одного лишнего или пустого звука. Есть короткое «Терпимо».

А потом улыбка оживет, и я придвинусь к нему ближе. Чтобы между нами не осталось свободного пространства, которое при желании можно заполнить ненужными фразами. Он молча посмотрит на меня и скажет, что я все время вру, а я отвечу, что нас этому учили. Никому не интересны твои проблемы и как ты с ними справляешься. Он и сам об этом не раз говорил. Если хочешь обсудить свои трудности – сходи к психотерапевту. Там, по крайней мере, сделают вид, что слушают тебя. Пусть и за твои же деньги. Когда деньги платят, чтобы с тобой переспать, тут не до сентиментальных отступлений.

Я все это воспроизведу, и пересяду к нему на колени. Так что барная стойка останется у меня за спиной. И ее острый край врежется в позвоночник. Одной рукой я возьму бокал с вином и сделаю из него небольшой глоток. И когда теплое вино скользнет по горлу в желудок, добавлю:

– Это простой прием товарно-денежных отношений. Придя в магазин, ты же не ждешь, что продавец вместо «Спасибо за покупку» посетует на головную боль?

Мысль прозвучит на третьем или четвертом бокале вина. И, наверное, виной всему нервное перенапряжение. Стресс. Или что еще там бывает после того, как тебя чуть не сбросили с двадцать пятого этажа.