Эрик снова встал, но в эту минуту зазвонил телефон. Тони приглашал его к себе пить кофе. Лили тоже собиралась прийти.

– Хорошо, – сказал Эрик. – Но я обязательно должен вернуться к часу.

Выйдя из ванной, он заметил под дверью желтый конверт. Это была телеграмма от Сабины:

«Приеду в час тридцать. Целую».

Он долго смотрел на телеграмму, потом медленно скомкал ее. Им овладело ощущение покорной безнадежности. Никто в этом не виноват, злиться не на кого. Это даже нельзя назвать роковым совпадением – ведь он же знал, что она сегодня приедет, и если уж кто виноват, так только он сам – зачем он заварил эту кашу, позвонив Хьюго. Ну что ж, подумал он устало, все равно встреча была неизбежна. Так пусть лучше уж она произойдет по его инициативе.

Когда Эрик пришел к Тони, Лили там не оказалось; Тони сказал, что она не придет. Он был хмурым и рассеянным, и Эрик предложил отменить завтрак. Тони не согласился, но быть любезным хозяином ему так и не удалось. Эрик старался разузнать что-нибудь о Хольцере, но Тони, казалось, плохо слушал, что ему говорил гость.

Внезапно его словно прорвало:

– Хоть бы она придумала какой-нибудь приличный предлог, а то заявила, что у нее страшно болит голова и она не может прийти ко мне завтракать, а через десять минут ее уже не было дома. Она, должно быть, считает меня полным идиотом!

– Слушайте, Тони, вы, вероятно не знаете…

– Я все знаю! Конечно, она с ним. До своей поездки в Рено она виделась с ним всего дважды. Только два раза – и вот, пожалуйста! По-видимому, они все время переписывались. Хоть бы подождала, пока мы обвенчаемся!

Эрик расхохотался, но Тони, по-видимому, было не до шуток.

– Я говорю совершенно серьезно. Если бы мы были женаты, я бы иначе к этому относился. Ей понадобилось пятнадцать лет, чтобы бросить Дональда, и то это произошло только потому, что он решил жениться на своей секретарше. Если б мы с Лили были женаты, я бы по крайней мере знал, что она от меня не уйдет. Да, вы, конечно, правы, я ничего толком не знаю. А почему вам нужно вернуться к часу?

– Я условился встретиться с Фабермахером.

– Я увижусь с ним завтра. Мы завтракаем с Сэйлсом.

При упоминании имени члена конгресса Эрик резко поднялся.

– Разрешите мне позвонить от вас, Тони. Мне кое-что пришло в голову.

Он прошел в спальню и позвонил секретарше Хольцера.

– Говорит Эрик Горин, – сказал он. – Простите, не сможете ли вы мне помочь? Я хотел бы разыскать мистера Тернбала.

– Кого? – секретарша была искренне удивлена.

– Тернбала из Американской машиностроительной компании. Я не знаю, должен ли он быть у сенатора, но, может быть, вам случайно известен его вашингтонский адрес?

– По-моему, я никогда не слышала этого имени, доктор Горин. Возможно, сенатор встречался с ним, но он никогда мне об этом не говорил.

Эрик поблагодарил и повесил трубку.

– Тони! – крикнул он в соседнюю комнату. – Вам что-нибудь известно о моем закадычном друге Арни О'Хэйре?

Тони остановился в дверях.

– Он был бригадным генералом вашингтонской армии. Очень ловкий и напористый субъект. Не знаю, что он сейчас делает, но он тут, в Вашингтоне. Живет он, по-моему, в отеле «Ритц-Карлтон».

Набирая номер Арни, Эрик ядовито улыбался. Не давая О'Хэйру времени опомниться, он сказал:

– Арни, я зайду к вам сегодня днем. Какой час вам удобнее?

Арни молчал всего какую-нибудь секунду.

– Давайте в половине третьего, – сказал он спокойно.

Эрик молча поглядел на телефонную трубку и сердито швырнул ее на аппарат. Затем он с мрачным видом вернулся к столу.

– Трудный у меня будет сегодня денек – мне предстоит повидать всех, кого я охотно послал бы к черту. – Он раздраженно оглянулся вокруг. – А почему вы дома в такое время дня. Тони? Разве вы не работаете?

Тони уставился в свою чашку кофе.

– Мою работу свернули несколько месяцев назад, и я не стал ничем себя связывать – мне хотелось быть совсем свободным, чтобы уехать в долгое свадебное путешествие… Не знаете ли вы каких-нибудь хороших анекдотов?

– Нет, – тихо ответил Эрик. Он хорошо понимал, какие муки переживает сейчас Тони, и сочувствовал ему, но про себя молился, чтобы никогда в жизни ему не пришлось представлять собой подобное зрелище. Что и говорить, раздраженно думал Эрик, Тони выглядит абсолютным дураком, и это только ухудшает дело.

Хьюго Фабермахер оказался точен. Ровно в час он постучал в дверь номера, где жил Эрик. Стук заставил Эрика вздрогнуть, хотя он уже больше часа тревожно ожидал этой минуты. Немного поколебавшись, он глубоко вздохнул и направился к двери, почему-то чувствуя себя виноватым и сам на себя досадуя за это. Открыв дверь, он едва узнал своего старого друга в этом усталом немолодом человеке, стоявшем на пороге с полувопросительным, полувызывающим выражением во взгляде.

«Он пытается угадать, знаю ли я о письме», – мрачно подумал Эрик. Изобразив на лице приветливую улыбку, он сказал:

– Входите, Хьюго, вы как раз вовремя.

Много лет назад, когда Фокс впервые привел Фабермахера в лабораторию, это был светловолосый стройный юноша, круглолицый и очень моложавый. Несмотря на болезнь, разрушавшую костный мозг в его теле, лицо у него было свежее, со светлой бледно-золотистой кожей. В то время он думал, что ему осталось жить не больше семи-восьми лет. Но с тех пор Эдна так измучила его, так извела своею шумной, требовательной любовью, что у него уже не хватало сил спорить с нею, и он подчинился, пробуя разные способы лечения.

Врачи-терапевты лечили его, подвергая действию иприта, отравляющего газа, когда-то вызывавшего в людях невероятный ужас; это лечение, видимо, все-таки оказало временное действие, так как Эрик помнил, что пять лет назад, во время своей свадьбы, Хьюго выглядел совсем здоровым и бодрым. Сейчас, в тридцать с небольшим лет, он казался изнуренным болезнью пятидесятилетним человеком, и в то же время Эрик, присматриваясь к нему, чувствовал, что причиной этому не только болезнь.

У Фабермахера было серое изможденное лицо и бледные, плотно сжатые губы. Когда Эрик помогал ему снять пальто, он улыбнулся прежней застенчивой улыбкой, но глаза его не меняли своего сурового, напряженного выражения. Казалось, он сам сознавал неприятную особенность своего взгляда, потому что то и дело отводил его в сторону, словно щадя собеседника.

– Как я рад вас видеть, Эрик, – тихо сказал он. – Вы хорошо выглядите, совсем не изменились.

– Вы тоже.

– Если не считать того, что мы оба, кажется, стали лжецами, – сказал Хьюго, бросив на него быстрый взгляд. – Вы здесь один?

– Вы хотите спросить, приехала ли Сабина? – сказал Эрик с иронической усмешкой в голосе.

Он встретил пристальный взгляд Хьюго, заметил мрачное испытующее выражение его глаз, и сердце его вдруг забилось – он подумал, что точно так мог бы сказать Тони Хэвиленд. Эрик покраснел и решил, что надо держать себя в руках. Он старался вернуть то настроение, которое заставило его утром позвонить Хьюго. Ему хотелось сначала поговорить с ним, как с другом – другом, которого он уважает, жалеет и любит, а потом уж он сам увидит, надо ли считать этого друга врагом…

– Я приехал один, – спокойно продолжал он. – Но Сабина будет здесь примерно через полчаса. Если вы можете подождать до тех пор, отлично. Если нет, давайте начнем завтракать, а Сабина подойдет позже.

Лицо Фабермахера не выражало ничего, кроме вежливого внимания.

– Лучше начнем сейчас, – сказал он. – Видите ли, я в институте просто клерк и должен вовремя приходить на работу.

– Вы – клерк? Вы шутите, Хьюго!

– Нет, не шучу. Клерки – чрезвычайно нужные люди. Правда, я не конторщик, хотя многие из моих лучших друзей – конторщики. Но у нас так много видов, разновидностей, классов и подклассов, что мы, клерки, образуем особую породу. Сейчас я как раз пытаюсь развить теорию, что все млекопитающие образуют одну породу и различаются только по видам. Причем у меня нет ни доказательств, ни специальных знаний, ни стремления получить эти знания хотя бы из любознательности. Такого рода размышления весьма характерны для клерков. Ум у нас не занят, поэтому мы свободно предаемся всяким мыслям. Но, разумеется, есть и такие, которые увлекаются своей работой и в конце концов достигают звания старших клерков.