Однако, несмотря на все добрые намерения и самобичевание, на следующее утро, завтракая с Мэри, он условился, что в будущем месяце приедет в Чикаго.

Предлог был даже в его собственных глазах вполне уважительный. Он хотел обсудить с ней результаты ее последних расчетов, чтобы они с Траскером могли применить их к своему прибору. Он держался с ней по-деловому, она отвечала ему тем же. И оба словно никогда и не слыхали о том, что любые математические выкладки и даже объемистые научные труды можно пересылать просто по почте.

Энн-Арбор показался Эрику жалким и облезлым городишком. До сих пор Эрик считал его очаровательным, но сейчас его мучила внутренняя неудовлетворенность и потому все раздражало, вплоть до самого себя. Он решил, что он дурак, каких нет на свете.

Эрик услышал далекий свисток поезда, и тотчас же уныло вспомнил, как стоял на перроне, тоскуя по Мэри, лицо которой промелькнуло мимо в окне вагона. И на лице ее отражались те же переживания, какие терзали его самого.

Но разве мог бы он, проведя с ней ночь, наутро расстаться как ни в чем не бывало? Предположим, он поддался бы настойчивому желанию. Очень ли мучили бы его угрызения совести? Итак, все сводилось к одному: что длится дольше – угрызения совести или неудовлетворенное желание?

Эрик удивился, почему он подумал именно так: «Что длится дольше…» Значит, он считает естественным, что и то и другое недолговечно; следовательно, это только вопрос времени. Вот где сказывается хорошая тренировка, насмешливо подумал он; в конце концов он свел всю проблему к измеряемым величинам – количеству времени и интенсивности чувств. И все-таки, думал он, открывая дверь своего дома и ощущая внезапный прилив радости, ему очень приятно вернуться домой, и пусть это знают все!

Он изобразил на лице счастливую улыбку.

– Сабина-а! – крикнул он. – Твой муж приехал!

По всему дому разнеслось эхо его голоса. Настала глубокая тишина, затем в спальне раздался пронзительный вопль Джоди, потом страшный рев. Послышался приглушенный голос Сабины, старавшейся успокоить ребенка. Эрик медленно повесил пальто и шляпу, чувствуя, что радость его стала постепенно затухать. В зеркале, вделанном в дверь, отразилось его растерянное лицо.

Из спальни вышла Сабина, держа на руках испуганного ребенка.

– Видишь, котенок, – сказала она, – это только твой глупый папка. – Она слегка покачивала мальчика, чтобы успокоить его. – Скажи: «Здравствуй!»

– Да, да, – вздохнул Эрик. – Я преступник. Хэллоу, милый!

Он взглянул на красное личико малыша, увидел крупные слезы и выражение, напоминающее пародию на яростное негодование. «Как можно быть таким чудовищно злым, чтобы испугать меня?» – вопрошало личико Джоди.

Эрик взял его на руки и стал ходить взад и вперед по гостиной, бережно обхватив маленький комочек тепла и чувствуя, что он ему бесконечно дорог.

– Послушай, дружище, – бормотал он, прижимаясь щекой к неясному личику Джоди. – Каждый может ошибиться. Ты сам еще как будешь ошибаться. – Он слегка повернул головку и поцеловал мокрую щечку Джоди. – Жизнь – трудная штука, и в ней еще будут всякие окрики, которые заставят тебя делать то, что ты не захочешь, и будут вещи, которые тебе захочется сделать, и ты не посмеешь. Но все в жизни проходит.

Джоди наконец успокоился и принялся сосать палец. Сабина отнесла его в кроватку. Потом она вернулась в гостиную. На ней было клетчатое домашнее платье, полинявшее от стирки. Волосы были растрепаны. Эрик, сам себе удивляясь, рассматривал ее с безжалостной беспристрастностью.

– Значит, дело сводится вот к чему, – вдруг сказал он, – я тебя люблю.

– Ты что, начитался Джеймса Стивенса? – усмехнулась она. – У тебя какой-то обреченный вид и смутные, грустные мысли. Почему ты приехал на день раньше?

– Соскучился по своей семье, вот и все. Затосковал по дому. А ты скучала по мне?

– Нет, – небрежно бросила Сабина, и он понял, что она говорит правду. – Скорее отдыхала.

– Нечего сказать, приятное признание!

Он шлепнул ее и, ощутив знакомое ему упругое тело, обрадовался приливу страсти. Страх, что к Мэри его тянет потому, что он разлюбил Сабину, вдруг прошел, и ему стало так легко, что захотелось смеяться. Он обнял ее и нежно прижал к себе. Сабина принимала эту ласку, счастливо улыбаясь.

– Ты за этим и явился домой? – спросила она.

– Ты вечером никуда не уходишь?

– Нет, буду дома, – ответила она. – А ты пойдешь в лабораторию?

– Да, я зашел только оставить чемодан и посмотреть, на месте ли моя семья.

Все еще обнимая ее одной рукой, он направился к двери.

– И никому не позволяй сбивать себя с толку, моя жена – ты.

Она молча смотрела на него своими ясными глазами.

– А что, разве кто-нибудь пытался сбить тебя с толку? – спросила она наконец.

На мгновение он заколебался, потому что сознание своей вины остро кольнуло его в сердце, но выражение его лица не изменилось.

– Какие глупости, – сказал он с деланной непринужденностью. – Я был на съезде физиков, а не на совещании биржевых маклеров. Ну, до вечера.

Он вышел из дому, ожидая, что вот-вот Сабина вернет его и спросит: «Ну, хорошо, а что ты скажешь об этой Мэри Картер?»

До сих пор ситуация не казалась ему смешной. Он воображал себя скорее трагическим героем. Теперь он уже не был уверен в этом.

В лаборатории Эрик никого не застал. Сначала он подумал, что Траскер где-нибудь поблизости. Он мрачно уселся за свой письменный стол; вся обстановка лаборатории была такой привычной, он был здесь, как дома, и мысль о связи с Мэри показалась ему совсем нелепой. Люди его склада так не поступают. Во всех подобных историях, которые ему приходилось читать или слышать, никогда не были замешаны физики, а если это и случалось, то виною тому были их жены.

Попозже Эрик позвонил Траскеру на квартиру. Эллен не было дома, и прислуга ответила, что профессор Траскер уехал из города на день-два.

Эрик кое-как дотянул до вечера, делая вид, что работает.

Когда он пришел домой, Сабина купала Джоди. Эрик уселся в гостиной, прислушиваясь к их смеху и плеску воды. Он старался представить себе вместо голоса Сабины голос Мэри, но это ему не удавалось. В сотый раз за сегодняшний день от отгонял от себя эти мысли – сегодня он хочет быть только с Сабиной.

Он мог наверняка сказать, что Сабина также думает о предстоящем. На ней было новое домашнее платье. Волосы ее были аккуратно причесаны, а после обеда, убрав со стола, она снова напудрилась и подкрасила губы. Голову она обвязала узенькой ленточкой и от этого казалась совсем юной и очень хорошенькой. Сабина не отдавала себе отчета в этом маленьком кокетстве, как, очевидно, не сознавала и своей манеры глядеть на него, когда ей хотелось, чтобы он ее приласкал, спокойным, выжидающим и полувиноватым взглядом. Все это было ему знакомо с тех пор, как они сблизились, но Эрик никогда не говорил, что знает эти привычки. Они исходили из потаенных лабиринтов ее гордости, и он инстинктивно чувствовал, что злоупотреблять этим было бы нечестно. Он еще больше любил Сабину за то, что в этих проявлениях нежности угадывал ее полную преданность ему. И какие бы внезапные порывы ни толкали его к Мэри, он знал, что ту бездонную нежность, какую он испытывал к Сабине, больше никто в нем не может вызвать.

После обеда они заговорили о сессии. Эрик мельком упомянул о докторе Картер, немолодой женщине – физике из Чикаго. Он назвал ее имя только в связи с ее докладом о теоретическом принципе конструкции ускорительных трубок.

– Мне это показалось интересным, – сказал Эрик. – Но не знаю, насколько это осуществимо, надо будет поговорить с Траскером.

Сабина немного подождала, словно желая удостовериться, что он рассказал все, что хотел, и затем очень серьезно сказала:

– Эрик, нам с тобой нужно поговорить. И откладывать больше нельзя.

Эрик сразу насторожился.

– О чем, Сабина? – сказал он ей в тон.