– Ты-то! – сказала она. – Ты никогда таким не будешь.

– Не говори так! – страстно воскликнул Эрик. Сабина удивленно взглянула на него. На мгновение он мысленно перенесся к своему разговору с Риганом. – Поверь мне, все может быть!

– А если ты станешь работать в промышленности, все будет иначе? – спросила она.

– Ладно, я откажусь от этой проклятой работы.

– Я ведь не для того, чтобы тебя поддразнить, Эрик. Я просто спрашиваю. Ты всегда отзывался неуважительно об исследовательской работе в промышленности.

– Какое я имею право судить об этом? Конечно, это правда, что проблемы, над которыми приходится работать в промышленности, далеко не так интересны, как научные проблемы, но, по крайней мере, там игра идет в открытую. Компании заинтересованы только в том, чтобы выручить побольше денег. Если твоя работа им выгодна, к тебе относятся хорошо. Если нет – уходи вон. Здесь же, в университете, человек может быть умным, талантливым, смелым – каким угодно, но вне лаборатории, кабинета или библиотеки он ничто, и не дай бог, если он не угодит членам попечительского совета. И если уж мне суждено трудиться на какого-нибудь попечителя, который состоит в совете только благодаря своим деньгам, так лучше уж работать у него на заводе и получать приличное, честно заработанное жалованье, чем служить декорацией для его меценатства, которым он всласть развлекается на досуге.

Он взглянул на Сабину, и вся его запальчивость мигом исчезла.

– Сабина, родная, только не бойся. У нас на книжке почти сто долларов, да еще машина…

– Я не боюсь, Эрик, – сказала она. – Правда, не боюсь.

– Нет, боишься. Ты думаешь, что нам опять будет трудно, как раньше, когда мы не могли пожениться, а ведь теперь у нас есть еще и Джоди. Ты осуждаешь меня за то, что я сделал.

– Эрик, перестань, пожалуйста! Что сделано – то сделано, и я ни в чем тебя не виню.

– Но ты не спрашиваешь меня о Ригане, – сказал Эрик.

– Вряд ли тебе сейчас хочется говорить о нем. Судя по всему, он задал тебе жару.

– Какого там, к черту, жару! – голос его звучал страдальчески. – Как раз наоборот. Он предложил мне повышение. – Сабина широко раскрыла удивленные глаза. – Он думал, что раз я остался, значит я не согласен с Траскером, и хотел мне заплатить за это. Он предложил мне должность младшего профессора.

Сабина нахмурилась.

– И ты мог подумать, что я посоветую тебе согласиться?

– Ты? – Он нервно провел рукой по волосам. – Неужели, по-твоему, я из-за этого два часа бродил по улицам и раздумывал, что я за человек? В том-то и дело, что меня самого одолело искушение. На какой-то миг я действительно обрадовался возможности прочно утвердиться в университете и зваться профессором Горином. Да, да! Я сказал себе: если все эти негодяи заботятся только о своем благополучии, то почему бы и мне не подумать о том же? Может, промолчать и принять это повышение? И знаешь, если мне могла хоть на секунду прийти в голову такая мысль, значит мне надо немедленно расстаться с научной деятельностью. Дело не в Ригане и даже не в этих людях, которые не пожелали поддержать Траскера, – дело в том, что и я могу стать таким, как они.

Его угнетало ее молчание. За последний месяц они нередко ссорились, и сейчас им было трудно разговаривать по душам, так как недавние обиды еще не изгладились из их памяти.

– Теперь ты видишь, какой я, – покорно сказал он. – Правда, эта мысль держалась у меня какую-то долю секунды, но все-таки она появилась.

– Ох, Эрик, я совсем не об этом думаю! – пылко воскликнула Сабина со слезами в голосе. – Неужели ты никогда не можешь догадаться, что у меня на душе? Нет, ты просто дурак!

– Знаешь, Сабина, я просто тебя люблю, – сказал он. – Ты такой славный малый!

Она подошла и поцеловала его.

– Почему ты должен мучиться и стыдиться этой мысли? Ведь в конце концов ты все-таки поступил честно?

– И с тобой я поступил честно?

– Конечно. – Не видя ее лица, он чувствовал, что она улыбается. – Ты всегда был со мной честен. Ну идем, я дам тебе позавтракать, хоть ты и безработный.

Эрик следил глазами за Сабиной. Может быть, ему было бы легче перейти на положение безработного, если бы у него не было ни жены, ни ребенка, но когда он пытался представить себя одиноким, его охватывало отчаяние. Ничто в мире не могло сравниться со счастьем быть вместе с нею. Разумеется, это правда, что для мужчины самое важное в жизни – работа, но он знал, что жизнь его потеряла бы смысл без Сабины и Джоди. Он обошел вокруг стола и поцеловал ее в лоб. Ему стало чуточку легче, но все-таки сердце его болезненно ныло от сознания, что он безработный, и от глубокого разочарования. Еще никогда в жизни ему не было так тяжело.

Пять лет назад Эрик и Сабина уезжали из Нью-Йорка в вагоне третьего класса. Теперь они возвращались туда в спальном купе. Тогда они переживали свой медовый месяц, теперь у них был Джоди, а прежняя наивная уверенность в будущем сменилась робкими надеждами. Эрик сидел спиной к движению поезда, напротив Сабины и Джоди. Мальчик не отрывался от окна и что-то беспрерывно лепетал, разговаривая сам с собой, с автомобилями, коровами, деревьями, домами и людьми, мелькавшими мимо. Он был захвачен этим увлекательным разговором, а родители смотрели на него с ласковым любопытством, немножко завидуя и немножко огорчаясь, что он так мало в них нуждается. Время от времени, когда Джоди произносил какую-нибудь забавную фразу, Эрик и Сабина переглядывались и, убедившись, что без слов понимают друг друга, на мгновенье забывали о мальчике; при этом каждый озабоченным взглядом как бы спрашивал у другого: «Тебе хорошо?»

Было приятно путешествовать со всеми удобствами за счет «фирмы», которая являлась для них тем же, чем для маленькой полевой маргаритки – плотная дождевая туча, нависшая над растрескавшимся от засухи полем. Когда поезд тронулся и Эрик с Сабиной в последний раз взглянули на очаровательный и ненавистный городок, они впервые начали верить, что Эрик уже не бедный университетский преподаватель, а научный сотрудник промышленного предприятия, солидный человек в превосходно отутюженном костюме, начинающий новую карьеру с жалованьем вдвое больше того, что он когда-либо получал.

Когда ушел носильщик, Эрик сказал:

– Отныне мы с тобой принадлежим к буржуазии.

Две недели назад он ездил в Нью-Йорк один, для предварительных переговоров. «Фирма» называлась Американской машиностроительной компанией и занимала целый дом на углу 24-й улицы и Мэдисон-авеню. Это было двадцатишестиэтажное здание из песчаника, выстроенное в стиле первых небоскребов. Его безобразный полуготический фасад выходил на Мэдисон-сквер-парк. Эрику никогда еще не приходилось видеть такого скопления солидных, хорошо одетых людей. И он должен будет каждый день ходить на работу в «выходном» костюме. Придется распрощаться с бумажными штанами, старыми куртками и свитерами.

Его провели к мистеру Педерсону. Мистер Педерсон сидел в небольшом скромном кабинете; по виду его вполне можно было принять за члена какого-либо попечительского совета, но разговаривал он, как инженер. Он не спрашивал, почему Эрик бросает академическую работу и при каких обстоятельствах он ушел из университета. Очень серьезным тоном, как бы признаваясь, что и в его жизни случались ошибки, он сказал:

– Я ведь тоже в свое время занимался преподаванием. В институте Стивенса, с тысяча девятьсот десятого года по тысяча девятьсот одиннадцатый. – Но он тут же дал Эрику понять, что университетское прошлое – не такая уж серьезная помеха для его будущей работы. Он задал ему несколько вопросов относительно его образования и семейного положения и неразборчивыми каракулями записал ответы.

Педерсон не заговаривал об условиях предстоящей работы; вместо того он с важным видом стал объяснять общую проблему синхронного действия различных частей сложных механизмов и способы применения электричества для управления ими.