Он пристально посмотрел на нее и отвернулся. Эту поездку он запомнил только потому, что познакомился тогда с Мэри. Интересно, где она теперь, подумал он. Но как он мог быть настолько слепым, чтобы не заметить, сколько в то время пришлось вынести Сабине! Он обнял ее.

– Не знаю, что хуже, мои ли воспоминания или твои, но давай забудем о них. В этой квартире мы начнем новую жизнь. – Он обернулся к ней. – Хорошо?

Сабина поцеловала его в щеку, и с минуту они с нежностью глядели друг другу в глаза.

– Хорошо, – мягко сказала она.

Никогда еще они так не наслаждались своей близостью, как в это лето. Уже в третий раз они заново влюблялись друг в друга, и каждый раз эта влюбленность приобретала какой-то новый оттенок. В Арджайле они искали друг в друге забвения от того мрачного ощущения безысходности, которое давило на них, пока Эрик работал под началом Ригана. Теперь же их связывала радость: оба бурно радовались своему полному освобождению от какого бы то ни было морального или материального гнета. В промежутках между такими периодами влюбленности их связывали взаимная нежность и уважение. Сейчас Эрик был влюблен по-другому, по-новому. С его лица почти не сходила затаенная улыбка.

Однажды, жарким воскресным днем, он вдруг разгадал простой секрет своего нового счастья. Он решил повезти Джоди и Сабину на Кони-Айленд; Сабина пыталась возражать, но выяснилось, что Эрик еще никогда там не бывал, и она уступила. Они ехали в душном, переполненном вагоне метро, но даже когда оказалось, что весь пляж забит до отказа, ни он, ни она не почувствовали особого раздражения или огорчения. Они немного погуляли по деревянному причалу над морем, наслаждаясь золотисто-голубым сияньем дня, перекусили бутербродами с колбасой, купили Джоди мороженого и наконец поехали в Нью-Йорк на такси. Проезд до Нью-Йорка стоил по таксе пять долларов. Эрик с удовольствием развалился на мягком сиденье открытой машины и, поймав себя на том, что ощупывает бумажник, вдруг улыбнулся. Вот в чем секрет – несколько лишних долларов в кармане. Где бы они ни очутились, как бы им ни было жарко, тесно или неудобно, с деньгами всегда можно найти выход.

Атмосфера влюбленности окружала их и по вечерам, когда они гуляли вдвоем. Они не искали общества друзей. Первый, кто позвонил им, был Тони Хэвиленд. Он проводил лето за городом, а сейчас приехал ненадолго в Нью-Йорк. Узнав у Сабины номер телефона, он позвонил Эрику в лабораторию.

– Я сегодня должен встретиться с одной приятельницей, – сказал Тони. – Давайте пообедаем все вместе, а потом поедем куда-нибудь в театр. Вы видели «Графиню»? Там играет Дороти Хойл, с которой я вас познакомлю за обедом.

– О, с удовольствием. Сабина тоже будет рада. Я еще никогда не был знаком ни с одной актрисой. Где мы встретимся?

Они встретились в семь часов вечера в ресторане, занимавшем подвальный этаж большого дома на Парк-авеню. По-видимому, это был очень шикарный и дорогой ресторан. Эрик и Сабина пришли немного раньше и сели в небольшом холле между баром и обеденным залом. Посетителей в этот час было мало, но в каждом человеке, входившем в ресторан или проходившем через холл, чувствовалась та особая уверенность, которая в представлении Эрика всегда связывалась с образом Тони Хэвиленда. Много лет назад, когда Эрик только начинал работать с Хэвилендом, он однажды встретился в его кабинете с полным, хорошо одетым мужчиной и дамой, которую он потом застал на квартире у Тони. Эрик вспомнил, что в этой паре – фамилия их была Питерс – ему бросилась тогда в глаза такая же неуловимо вызывающая манера держаться, словно весь мир должен признавать их превосходство просто потому, что они сами внутренне ощущают его. Эта уверенность долго оставалась для Эрика загадкой, и ответ на нее он нашел только во время поездки на Кони-Айленд, когда понял, что двадцать долларов в кармане могут избавить его от любых неудобств.

Тони явился один, ровно в семь. Он был без шляпы, в темном, отличного покроя костюме из какой-то летней ткани, отливавшей шелковистым блеском. Ответив на поклон метрдотеля, он огляделся кругом, рассеянно скользнул взглядом по Сабине, но, увидев рядом с ней Эрика, тотчас же улыбнулся. Они пожали друг другу руки. Эрик заметил, что у Тони поседели виски, а под глазами появились морщины и темные круги.

– Ну-ка, покажитесь, Эрик, – сказал Тони. – Вы действительно становитесь похожи на промышленного магната. Впрочем, вам еще надо отрастить брюшко. Но должен сказать, что я впервые вижу вас в хорошо сшитом костюме.

Эрик засмеялся.

– Вы помните Сабину, не правда ли? Сабина, это Тони Хэвиленд.

Тони с улыбкой поглядел на нее.

– Я бы вас никогда не узнал. Честно говоря, минуту назад, войдя сюда, я подумал: кто это такая?

– Вы меня даже не заметили, – возразила она.

– Поверьте, заметил. Это был просто первый взгляд исподтишка. Потом я принялся бы смотреть на вас во все глаза. Вы стали совсем взрослой.

Сабина снова засмеялась. Она слегка покраснела от смущения, но ей было приятно.

– Какой же я была, когда мы с вами познакомились?

– Вы были славной, хорошенькой девочкой. Теперь вы стали очень интересной женщиной. И пока я еще окончательно не запутался, я скажу так: вы стали обаятельной, очень интересной, красивой, взрослой женщиной.

– Ну, хорошо, – сказала Сабина. – Этого пока вполне достаточно.

– А вы как, Эрик? – повернулся к нему Тони. – Как ваша работа? Что она собой представляет?

Эрик махнул рукой.

– Не спрашивайте. Я чувствую себя Аладдином и начинаю привыкать к мысли, что дух из волшебной лампы может исполнить любое мое желание.

Через минуту пришла Дороти Хойл. Ее лицо так настойчиво привлекало к себе внимание, что не было уже никакого желания интересоваться тем, что скрывалось за этой внешностью. От нее трудно было отвести глаза, хотелось еще и еще проверить первое ошеломляющее впечатление от ее красоты. Тони, однако, был с ней любезен, как со всеми, и слегка небрежен.

Наконец они уселись за столик. Эрик, украдкой любуясь красотой Дороти, заглянул в меню; цены оказались такими неправдоподобно высокими, что он чуть не расхохотался. Он встретился взглядом с Сабиной и, увидев в ее глазах то же комическое удивление, сделал знак, чтобы она не обращала внимания на цены. Вечер шел своим чередом, в обстановке непринужденного веселья, подогретого несколькими коктейлями.

Эрику казалось, что вокруг него разливается чудесный золотистый свет, – сегодня он как бы праздновал свою личную победу над судьбой – победу окончательную, после которой никакие силы уже не смогут столкнуть его обратно, в мрачную мглу. Но где-то вдалеке ему мерещилась мутная тьма, откуда он вырвался к свету, и в ней Эрик различал туманные образы тех, кого он там оставил.

– Вы что-нибудь слышали о Хьюго Фабермахере? – внезапно обратился он к Тони. – Несколько месяцев назад он уехал из Кемберленда и, думаете, написал мне хоть слово? Ни единого.

– Он в Чикаго, – сказал Тони. – Я не так давно видел Эдну. Кажется, ему не очень легко, – она говорила о нем как-то неопределенно.

– Все-таки он мог бы написать, – упрямо сказал Эрик и тем же тоном прибавил: – А если б я не был такой свиньей, я бы и сам ему написал.

Он перестал оглядываться на далекие тени и, как бы желая вознаградить себя за грустные воспоминания, повернулся к сидящей рядом девушке. Она была вся золотая, как сиявший вокруг него свет. Она была создана для таких минут, какие сейчас переживал он.

– Простите, что я так разглядываю вас, мисс Хойл, – начал он.

– Дороти, – поправила она. Ее красивые губы мягко раскрылись над полоской ровных белых зубов.

– Ну хорошо, Дороти. Но все-таки, простите, что я так вас разглядываю. Мне еще никогда не приходилось встречать таких красавиц.

– Расскажите мне о вашей работе, – смеясь перебил его Тони. – Что вы делаете?

– Что я делаю – не так интересно. Самое замечательное – это условия, которые мне здесь создали. Даже Кларк Риган временами перестает мне сниться по ночам.