Длинная машина плавно катилась по шоссе, потом мимо потянулись грязные кварталы, застроенные убогими лачугами и фабричными зданиями. На целые мили вокруг расстилались серые фабричные городки, и казалось, что остров, сверкающий вдали, за рекой, – только архитектурное украшение, сооруженное для красоты, а здесь, в этих уродливых закопченных кварталах, трудятся для того, чтобы оплатить его стоимость. В воздухе летала сажа и носились самые разнообразные запахи – пахло серой, жженой резиной; потом потянуло аммиаком, повеяло приторным запахом шоколада, затем возник густой, словно в гигантской хлебопекарне, кислый запах дрожжей, наконец, снова запахло резиной и железом.

Проехав еще несколько кварталов, длинный черный автомобиль резко свернул в вымощенный булыжником двор и подъехал к большому пятиэтажному зданию, такому же закопченному, как и те, что остались позади. По его фасаду и боковым стенам готическими буквами с облупившейся позолотой была выведена надпись:

«ГАСКОН, ТОКАРНЫЕ И СВЕРЛИЛЬНЫЕ СТАНКИ, ОСН. В 1862 Г.» В глубине двора проходила железнодорожная колея; там стояли два товарных вагона в ожидании погрузки.

– Не похоже на Мэдисон-сквер, а? – сказал Тернбал, с помощью шофера грузно вылезая из машины. – Но не будь этого, не было бы и дома на Мэдисон-сквер.

Эрик, оглушенный грохотом, на секунду задержался на пороге; перед ним была двухэтажная пещера, загроможденная огромными машинами, наглухо прикрепленными к полу. Вверх и вниз ходили шатуны, массивные поршни, в дальнем углу бешено крутились приводные ремни, из плавильной печи временами вырывалось ослепительное пламя. Наверху по тяжелым рельсам скользили три подъемных крана; один из них был не загружен, и огромный крюк на конце троса медленно раскачивался в воздухе.

Возле машин копошились молчаливые люди, поглощенные наблюдением за механизмами. Пока автоматические резцы с жужжаньем и скрежетом резали металл, механик, как нежный любовник, гладил свое чудовище промасленной тряпкой, стараясь распределить защитный слой смазочного масла на поверхности еще тоньше, еще ровнее. Некоторые, завидев Тернбала, поднимали головы и здоровались с ним, дружески, но почтительно улыбаясь. Тернбал знал всех по имени.

Открытый грузовой лифт медленно проплыл мимо второго этажа. Здесь изготовлялись только механизмы легкого типа. Внизу, по-видимому, царила полная анархия в смысле продукции; по словам Тернбала, это объяснялось тем, что там выполнялись специальные заказы. На третьем этаже изготовлялись только стандартные модели. Лифт продолжал подниматься вверх. На четвертом этаже стояла первобытная тишина, ибо тут было царство мамонтов, огромных, как дом или как автобус дальнего следования. Здесь происходили сборка и испытание особых машин для моторостроительной промышленности. Каждый из этих агрегатов был построен по специальному проекту; проект этот осуществлялся только однажды, согласно специфическим требованиям какой-нибудь одной фирмы и соответственно определенным условиям, которые уже больше нигде и никогда не повторятся в точности – ни в промышленности, ни в истории, – потому что каждый год кто-нибудь придумывал что-то новое и каждый год требовались другие машины, чтобы осуществлять это новое, превзойти его или соперничать с ним.

Во время медленного подъема мимо этажа в настроении Эрика незаметно начала совершаться перемена. Глядя на машины, он испытывал смутную гордость. Все это было делом рук человеческих, и он, как человек, был косвенно причастен ко всем людским достижениям. Эти гиганты были совершенны в своем роде, пусть даже это совершенство рассчитано только на сегодняшний день.

В мире научных теорий, законов и опытов Эрик чувствовал себя как дома, там он знал свое место, свои силы и возможности. Он всегда свысока смотрел на технику, считая ее недостойной своего внимания. Теперь он понял, что это было с его стороны самоуверенно и глупо. И тут есть где развернуться мысли и творчеству.

Зрелище, открывшееся его глазам, произвело на него огромное впечатление, потому что он больше чем кто-либо знал, какие возможности таит в себе правильно организованная энергия. Невольно Эрик вспомнил о своем маленьком сверлильном станочке, и ему стало стыдно при мысли о том, каким ничтожным он должен казаться Тернбалу. Разве эта маленькая хрупкая игрушка и сумбурная с виду электроустановка могут произвести какое-нибудь впечатление на человека, участвовавшего в создании этих мощных громадин, в которые вложен умственный и физический труд целой сотни людей! Эрик почувствовал, что под новеньким пальто, новеньким, безукоризненно отутюженным костюмом, новеньким тонким бельем и даже под кожаной лентой внутри новой английской шляпы у него от жгучего стыда выступает испарина, как у расхваставшегося студента-новичка, который вдруг обнаружил, что старается пустить пыль в глаза ни больше ни меньше как академику. «Да ведь я просто жалкий дилетант», – думал Эрик.

Верхний этаж, где уже не было никаких машин, позволял судить, насколько велико все здание. Казалось, что целые гектары заставлены чертежными столами; возле каждого стола на раздвижных подставках стояли ртутные лампы или пантографы, похожие на гигантских насекомых, с лапками длиною в ярд, заглядывающих в чертежи через плечи работающих. Выйдя из кабины, Эрик увидел за шахтой лифта большой механический цех для исследовательской работы, как пояснил Тернбал.

– Здесь мы с вами задержимся, – сказал он. – Хочу вас познакомить с нашими ребятами.

«Ребята», четыре инженера в рубашках с засученными рукавами и три механика в комбинезонах, работали в цехе – большой комнате с голыми стенами, где стояли чертежные столы, токарные и сверлильные станки и один небольшой фрезерный. Столы были завалены эскизами и синьками. Люди о чем-то оживленно разговаривали, то и дело слышался смех; со всех сторон как горох сыпались уменьшительные имена вроде Фрэнки, Джек, Том, Чак и Гарри…

Тернбал обнял Эрика за плечи.

– Вот вам, Эрик, вся компания.

Он стал называть по имени одного за другим, они только улыбались в ответ. Каждому из них, кроме механика Мака, седого старика, было не больше тридцати пяти – сорока лет. Инженеры были одеты небрежно, но даже мятые рубашки и галстуки, завязанные кое-как, являлись как бы символом принадлежности к другой касте.

– А это доктор Горин, – не снимая руки с его плеча, елейным тоном произнес Тернбал, и Эрику стало неловко. – Он физик, и если вы, игнорамусы или ингорамы, одним словом, невежды, не знаете, что такое физик, – он засмеялся коротким смешком, – то пусть вам будет стыдно. Он работает у нас над специальным заданием. Я хочу, чтобы вы оказывали ему содействие абсолютно во всем, потому что он собирается делать большое дело – указать нам на то, что лежит у нас под носом.

После подкупающе искреннего разговора в машине эта ненужная напыщенность Тернбала показалась Эрику неприятной. Вдруг он заметил, что высокий рыжеватый человек в очках без оправы, с выдающейся челюстью, так часто встречающейся у уроженцев Новой Англии, искоса поглядывает на него и чуть-чуть усмехается. «Вероятно, это начальник конструкторского бюро, – подумал Эрик, – и ему не нравится, что я на особом положении и не должен ему подчиняться. Видимо, это его раздражает и даже немного пугает».

– Мистер Тернбал чересчур сгустил краски, – сказал Эрик. – Прежде чем я начну указывать на то, что лежит у вас под носом, вам придется показать мне, что лежит под носом у меня.

Все приветливо заулыбались, как бы почувствовав в нем славного малого, только старший инженер Фрэнки был сдержан по-прежнему, и его светлые глаза смотрели пристально и настороженно.

– Он скромничает, – засмеялся Тернбал. – Пусть он вам расскажет о своем симпатичном маленьком сверлильном станке, который сам проделывает все операции. А вы, ребята, попробуйте расчехвостить этот станочек, разберите-ка его по косточкам, но только помните: я хочу, чтоб это делалось с толком.

В нем сразу почувствовался хозяин, и тон его как бы говорил: «Я плачу вам деньги, так извольте делать то, что я хочу».