Сейчас, сидя рядом с ней в их темном убежище, он вдруг явственно осознал, что охота на диких кошек окончена для него навсегда. Ибо, как это случается со многими старыми охотниками, он пресытился кровью. Сам процесс охоты нравился ему по-прежнему, может быть, даже больше, чем прежде, но пришло время поставить точку. Он уже убил своего последнего слона. Эта мысль была радостной и грустной одновременно, он ощутил какую-то приятную, греющую душу меланхолию, которая так гармонично сочеталась с неким новым чувством, возникшим у него к прекрасной женщине, что спала у него на плече. Он думал о том, как в будущем будет наслаждаться охотой, помогая ей так, как он это делает сейчас. Сладостные мечты овладели им, ему грезилось, что они путешествуют по всему свету, по самым знаменитым охотничьим угодьям; они охотятся в России на архаров, в Канаде на белых медведей, в Бразилии на пятнистых ягуаров, а в Танзании на громадных кафрских буйволов с размахом рогов более пятидесяти дюймов. Такие радужные картины помогали ему коротать эту длинную-длинную ночь.

Но вот в речных зарослях зазвучал дуэт дроздов; это была своего рода мелодичная мольба, что-то вроде «Не надо!» «Не надо!», повторяющаяся снова и снова, сперва приглушенно, затем все пронзительнее, достигнув наконец возбужденного крещендо.

При звуках этого предрассветного гимна Шаса поднял глаза и смог различить верхние ветви эбенового дерева напротив, на фоне розовеющего утреннего неба. Через пятнадцать минут можно будет стрелять. В Африке рассветает быстро.

Он дотронулся до щеки Эльзы, чтобы разбудить ее; она тут же пошевелилась и прильнула к нему. Он догадался, что она, по всей видимости, уже некоторое время лишь притворялась спящей. Она проснулась так незаметно, что он не уловил этого момента. После чего она просто лежала у него на плече, упиваясь их близостью так же, как и он сам.

– Леопард все еще там? – спросила она чуть слышно, шевеля губами у самого его уха.

– Понятия не имею, – столь же тихо ответил он. С тех пор как он в последний раз слышал хруст и чавкание, прошло уже почти два часа. Возможно, уже ушел.

– Приготовьтесь, – предупредил он ее.

Она выпрямилась, затем наклонилась чуть вперед, к своей винтовке, покоившейся на вилкообразной подставке. Хотя они больше не соприкасались, ощущение их близости не покидало его; руку покалывало от притока крови в том месте, где только что лежала ее голова.

Становилось все светлее. Он мог уже смутно различить свободный промежуток в листве эбенового дерева. Сощурился и стал неотрывно смотреть в него. Из сумрака начали понемногу выступать контуры ветки. На первый взгляд она казалась пустой, и он в душе посочувствовал Эльзе. Видимо, леопард ушел.

Он слегка повернул голову, чтобы сообщить ей эту неприятную новость, при этом не отрывая глаз от ветки. Однако слова замерли на его губах, и он еще пристальнее стал вглядываться в крону дерева, чувствуя, как от возбуждения мурашки побежали по всему телу. Очертания ветки стали отчетливее, но она как-то странно утолщилась и изменила форму.

Теперь он мог видеть тушу импалы, по-прежнему болтавшуюся на том же месте. Большая часть ее была съедена. Она превратилась в изодранное месиво обглоданных костей н обрывков шкуры, но рядом с ней с ветки свешивалось еще что-то, похожее на длинную змеевидную ленту. Сперва он не понял, что это было, но вот она изогнулась, лениво качнулась из стороны в сторону, и он догадался: Хвост, хвост леопарда». И в этот момент вся картина, будто собранная из кусочков мозаики, стала отчетливо видна.

Леопард все еще был на ветке; он лежал, вытянувшись во всю длину, будто коврик, наброшенный на бельевую веревку. Его морда упиралась в жесткую кору. Мясо в желудке прижимало его к ветке, сытая лень не позволяла покинуть свой насест. Единственной его частью, не потерявшей способность двигаться, был хвост, мерно раскачивавшийся под ним.

Шаса почувствовал, как напряглась Эльза; она тоже разглядела силуэт леопарда. Он протянул руку, чтобы успокоить ее. Освещение было еще недостаточным; нужно ждать. Прикоснувшись к ее руке, он кончиками пальцев ощутил ток высокого напряжения, пронизывавший ее с головы до ног. Казалось, она вся звенит, как туго натянутая скрипичная струна при легком прикосновении смычка.

Море света разливалось над землей. Контуры леопарда становились все четче и яснее. Теперь его шкура отливала маслянистым золотом, усеянным черными кружочками. Хвост вяло покачивался, как метроном, настроенный на самый медленный ритм. Зверь слегка приподнял голову и навострил уши. Солнечный свет отразился в его глазах желтой вспышкой, похожей на отдаленную зарницу. Он посмотрел в их сторону и сонно зажмурился; он был великолепен в этой поистине королевской праздности, так великолепен, что у Шасы перехватило дыхание.

Пора было ставить точку. Он легко, но настойчиво постучал Эльзу по плечу. Она поудобнее устроилась за оптическим прицелом винтовки. Шаса приготовился к звуку выстрела; он не сводил глаз с леопарда, мысленно направляя пулю прямо в сердце, надеясь, что он рухнет бездыханным с этой высокой ветки и больше не шевельнется. Секунды тянулись, долгие, как столетия. Выстрела не было.

Леопард приподнялся и встал в полный рост, без труда балансируя на узкой ветке. Он потянулся, круто выгнув спину, и глубоко вонзил выпущенные когти в твердую кору.

«Давай! – безмолвно твердил ей Шаса. – Стреляй же в него!»

Леопард зевнул. Его розовый язык изгибался между страшными клыками. Его тонкие черные губы оттянулись, обнажая свирепый оскал.

«Давай же!» – Шаса напряг все свои телепатические способности, пытаясь заставить ее выстрелить. Он не решался подкрепить их словом или прикосновением из боязни отвлечь ее в самый момент выстрела.

Леопард выпрямился и пару раз хлестнул себя хвостом по бокам. Затем, без какого-либо предупреждения, он взвился в воздух и приземлился на мягкий ковер из гниющих листьев футах в двадцати от осиротевшей ветки. Прыжок его был настолько элегантен и так точно рассчитан, что он коснулся земли без малейшего шороха.

Высокая трава моментально проглотила его.

С минуту они сидели в абсолютной тишине, не произнеся ни слова. Наконец Эльза щелкнула предохранителем, опустила так и не выстрелившую винтовку и повернулась к нему. В лучах рассвета слезы на ее длинных изящно изогнутых ресницах походили на крохотные блестящие жемчужины.

– Он был так прекрасен, – прошептала она. – Я не могла убить его сегодня, в такой день.

Он моментально понял ее. Этот день был их днем, первым днем их любви. И она не пожелала осквернять его убийством.

– Этого леопарда я посвящаю тебе, – сказала она.

– Это слишком большая честь для меня, – ответил он и поцеловал ее. Они обнялись, и их объятие было удивительно невинным, почти детским, лишенным какой бы то ни было сексуальности. Это было скорее слияние душ, чем тел. Для плотских утех у них еще будет время, много дней и ночей, но только не этот, самый первый, благословенный день.

Шон чудесным образом излечился от своей малярии и нетерпеливо поджидал охотников у ворот лагеря. Репутация любой компании, занимающейся организацией сафари, впрямую зависела от качества трофеев, которыми она обеспечивала своих клиентов, и в первую очередь самых важных клиентов.

Поэтому, когда «тойота» остановилась у частокола, он с надеждой заглянул на заднее сиденье и разочарованно поджал губы. Сперва он обратился за разъяснениями к Матату, и маленький следопыт из племени ндоробо мрачно покачал головой.

– Этот дьявол пришел слишком поздно и ушел слишком рано.

– Мне очень жаль, сеньора. – Повернувшись к ней, Шон подал руку и помог выйти из грузовичка.

– Охота есть охота, – рассеянно пробормотала она; он впервые видел ее в столь философском настроении. Обычно неудача выводила ее из себя не меньше, чем его.

– Ваш душ готов, вода горячая, как вы любите. Завтрак подадут, как только вы приведете себя в порядок.

Когда Шаса и Эльза появились в обеденной палатке, свежевымытые, одетые в только что выстиранные и выглаженнные до хруста охотничьи костюмы цвета хаки, все присутствующие стали наперебой выражать им свое сочувствие. Шаса был гладко выбрит и благоухал лосьоном, как майская роза.