— Ну же, лернаты, — мягко подбодрила артиэлла. — Смелее!

Первым решился юноша с растрепанной копной светло-русых волос. Закусив губу, он с силой впечатал ладонь в слепок и нахмурился до того старательно, будто ни о чем не думать стоило ему небывалых сил. Судя по всему, Лей-Тору тоже позабавило его выражение лица. Поднявшись с подушек, она проплыла к нему плавной походкой и, едва касаясь, погладила по макушке.

— Выдохните, мой дорогой. Позвольте длани стать вашим проводником…

Лернат послушно выпустил через нос воздух и расслабился. Теперь по-настоящему. Широкие плечи опустились, спина перестала походить на доску. Чуть подавшись вперед, лернат сильнее надавил на ладонь, и та вдруг вспыхнула золотистым свечением. От нее вверх взвилась мерцающая пыль, закружилась, танцуя, и выстроилась в причудливый узор. Причудливый, но завораживающий в своей красоте.

В тишине башни отчетливо прозвучали восторженные вздохи молоденьких лернат, которые, как и я, не могли отвести взгляда от золотой пыли.

— Прекрасно, просто изумительно, — мелодично протянула Лей-Тора. — В минуту вашего первого крика звезда сомнений уступила место звезде духа. Вы храбры, мой дорогой, и, уверена, отличный друг.

Лернат распахнул веки и изумленно посмотрел на артиэллу, будто не верил, что столько добрых слов сказано о нем. На круглом лице сияла преданная улыбка.

Я же нахмурилась. Темные не проникаются столь быстрой симпатией. Тем более к другим темным. Так почему же во взгляде халцедона сквозит такой восторг? Чары расположения? Симпатии? Но зачем бы это магистру?

— Теперь ваш черед, моя дорогая.

За размышлениями я совсем упустила момент, когда Лей-Тора отошла от лерната и оказалась возле меня. Мысли захлестнула паника. Тянуться к своей сути я не собираюсь, поддаваться силе артиэллы, если та ее все же применит, тем более. Но как быть? Разве могу я отказаться, не привлекая лишнего внимания? Боюсь, занятий по снадобьям и зельям оказалось более чем достаточно, чтобы напомнить мне о главном: моя задача — оставаться незаметной, дожить до выпуска, а потом бежать как можно быстрее и как можно дальше. От Академии Полуночи и от Лунной империи. Но как поступить сейчас?

— Дорогая, вы побледнели. Все хорошо?

— Д-да, — сбивчиво выдохнула я, принимая решение.

Протянув подрагивающую ладонь над столиком, я на секунду замерла в нерешительности, а потом одним быстрым движением впечатала ее в слепок длани. Да, все так. Я не имею права выделяться, а значит — не могу отказать магистру.

Вот только кое-что все еще оставалось в моей власти.

Закрыв глаза и расслабившись, я стала думать вовсе не о собственной сути — как того требовала Лей-Тора, я думала о Мойре. Воскрешала в памяти ее образ, тянулась к ее силе. Пусть мы отличаемся по магии, но по крови остаемся сестрами, и я знала — суть Мойры отзовется на мой призыв.

— Как странно… — раздался над головой певучий голос.

Открыв глаза, я лишь мельком глянула на взвившийся поток серебристой пыли и устремила все внимание на хмурящуюся артиэллу.

— Сила ваша… и будто не ваша… — задумчиво бормотала она. — Слабый, очень слабый отголосок… Но я вижу тьму. Как странно, — повторила Лей-Тора, а уже в следующий миг тяжело вздохнула: — Ох, моя дорогая, мне так жаль. Неудивительно, что ваш дар настолько слаб, — она мазнула быстрым взглядом по моему кольцу и продолжила: — В минуту вашего первого крика ночное светило накрыла тень, а ярче других сияла звезда перемен. Ох, какое опасное сочетание! Вам не повезло, моя дорогая, — вздохнула она, стоило мне испуганно отдернуть ладонь и тем самым уничтожить неспешный танец зачарованной пыли. — И вместе с тем — повезло безмерно. Пусть ваш дар слабее многих, но он темный — я видела это. А ведь мог проявиться светлый, и тогда, боюсь, вашей семье пришлось бы вас убить.

— Ч-что?

Умбра Лей-Тора не спешила с ответом. Жевала сухие губы и обводила присутствующих мутным взглядом выцветших глаз.

— Вы ведь знаете, мои дорогие, что уже несколько сотен лет наша империя противостоит нападкам Солнечного царства, — наконец заговорила она. — Светлые чародеи, населяющие его, поклоняются Пресветлому Отцу-создателю, отвратительному в своей сути. В отличие от нашей всепонимающей Полуночной Матери, их Отец — жадный до власти, безжалостный, выжигающий все дикарь. И его единственное развлечение — вырывать сердца поверженных темных ведьм, уродовать их, превращая в благословенные камни, и использовать против нас же. Есть легенда…

Артиэлла тяжело вздохнула и медленно, будто ощущая на плечах груз прожитых лет, вернулась на подушки. Устроилась на них, тяжело покряхтывая, потом заговорила, размеренно и певуче:

— На истоке времен с неба упала звезда, настолько яркая, что сиянием своим разделила мир на темную и светлую половины. Из тьмы вышла Полуночная Матерь, а из света — Пресветлый Отец. И решили они жить в мире и согласии, сменяя друг друга по очереди, и многие тысячелетия следовали договоренности. Но наскучила им такая жизнь, и захотели они дать начало детям своим — так Полуночная Матерь породила темных ведьм и колдунов, а Пресветлый Отец создал светлых чародеек и заклинателей. И жили они в мире еще тысячу лет.

Голос Лей-Торы звучал приглушенно, а сама она прикрыла глаза, будто вспоминая те далекие события.

— Не могла нарадоваться Полуночная Матерь на собственных детей: улыбалась так счастливо, светилась такой любовью и вздыхала так мечтательно, следя за успехами их, что невольно похитила сердце Пресветлого Отца. Вот только не стал он добиваться взаимности, а в жадности своей захотел подчинить ночную красавицу, доказав могущество собственной силы и власти. Подкараулил он Полуночную Матерь в предрассветных сумерках и взял против воли. Не смотрел он на слезы ее, не слушал мольбы, лишь утолял собственный голод. А утолив — бросил в тени ускользающей ночи и ушел в рассветном сиянии.

Сидящая сбоку от меня лерната охнула, ее соседка воинственно нахмурилась. На лицах всех халцедонов явственно читалось сочувствие к покровительнице темных и злость на защитника светлых.

— Затяжелела Полуночная Матерь, — продолжила напевный рассказ Лей-Тора. — Все росла она, как луна на небосклоне, пока в одну из ночей не разрешилась солнечной дочерью. Но возненавидела она ее, как символ пережитого унижения и слабости, и убила без колебаний. Вознегодовал Пресветлый Отец, что посмела она руку поднять на дитя его, и натравил светлых чародеек да заклинателей на темных ведьм и колдунов. И началось противостояние, которое длится по сей день. И прокляли оба созданий друг друга, и стали рождаться у них дети чуждой стихии… — артиэлла на несколько секунд замолчала, а потом совсем тихо и печально закончила: — Редко рождаются такие дети, но если все же какой род запятнает себя этим позором, то надлежит тому роду лично избавиться от неугодного, дабы кровью его очистить имя свое.

Лернаты молчали, пораженные легендой. Многие хмурились, некоторые девушки тайком утирали выступившие слезы. Лей-Тора сидела с закрытыми глазами, точно убаюканная мелодичностью собственного голоса. Я же пыталась осознать смысл последних слов предания.

Выходит, избавиться от неугодного ребенка надлежит его семье? То есть, узнай Лангария о природе моего дара, она бы… убила меня?

Нет! Невозможно!

Я читала записи о светлых, рожденных в Лунной империи! Да, их убивали. Но нигде — нигде! — не упоминалось, что делали это их же близкие.

Или…

Страшная догадка вспыхнула в сознании, словно молния в ночи.

Или мой детский разум попросту отказался принимать жестокую правду и защитил себя, как сумел?

Впрочем, уже неважно. Главное — я выжила, а моя тайна по-прежнему остается тайной. Через четыре года я окончу академию и на несколько дней — до проведения обряда принятия — буду считаться безродной. Так поступают с каждым выпускником-лернатом: инициируют его и возвращают в род полноправным колдуном или ведьмой.