Правда, как именно «так», я и сама не знаю. Не могу подобрать слов, способных описать мои чувства. А чувства… они, как те самые ласточки, метались в беспокойстве.

— Твои пальцы не знали иголки, — задумчиво произнес Арден, нарушая повисшее между нами молчание. — Но почти все сэлы занимаются вышиванием.

— Вы сами сказали — почти все.

Я высвободила ладонь из цепкого захвата. Прятать ее за спину, однако, не стала — не хотела случайным действием еще больше раздразнить опасный интерес.

— Нет, — качнул головой Шантар. Его лицо приобрело задумчивое выражение, взгляд стал внимательным, оценивающим. И мне это очень не понравилось. — У тебя руки артиэллы: аккуратные, с белоснежной и мягкой, словно бархат, кожей. Такие руки бывают лишь у тех, кто с рождения не знает ни работы по дому, ни иголок. Так кто же ты?

Он вновь оказался совсем близко. Его удивительные темно-синие глаза не мигая смотрели в мои, и против воли я почувствовала, что тону в них.

Под ложечкой защекотало, как от падения. Я словно вновь провалилась в пространственный переход, лишилась опоры под ногами. И единственным удерживающим меня якорем стали глаза колдуна, синие, как океан, и такие же глубокие. Они манили, обещали неизведанное, подталкивали поддаться соблазну и узнать: есть ли у океана дно или только бесконечная толща воды, в которой так легко затеряться?

— Кто ты? — повторил Арден, разрушая зачарованный миг.

Я вынырнула на поверхность, жадно втянула воздух ртом и качнула головой.

— Никто, просто сэла.

Колдун молчал. Смотрел на меня еще несколько секунд, точно ощупывая взглядом, потом криво дернул уголком рта.

— А знаешь, не говори мне своего имени. Не говори мне ни кто ты, ни откуда. Я сам обо всем узнаю.

В его обещании вновь зазвучала угроза — Арден сам стал для меня угрозой. И все же что-то внутри меня рвалось ответить на брошенный вызов, доказать: я не хуже.

Не прощаясь, Шантар зашагал к лестнице. Уверенно миновал ступеней семь, как вдруг — неожиданно даже для себя самой — я окликнула его:

— Подождите! Мое кольцо, вы же видели его?

— Видел, конечно. — Арден обернулся через плечо и одарил меня улыбкой. — Красивое. Цвета луны.

Цвета луны.

Цвета луны.

Цвета луны…

Его голос еще долго звучал в ушах, повторяя лишь одну фразу. И, глядя на слишком вытянутый для ночного светила камень, я вдруг подумала, что он действительно очень похож на луну.

Дорога в комнату почти не отпечаталась в памяти: я не помнила ни как преодолела еще один этаж, ни как переступила порог, ни как закрыла за собой дверь. Лишь от глухого стука последней я пришла в себя и тряхнула головой, стремясь совладать с разбушевавшимися чувствами.

Арден Шантар беспокоит меня. Вот только совсем не так, как сильные колдуны могут беспокоить сердца ведьм. Я… боюсь Ардена. Он слишком внимательный и вместе с тем — слишком непредсказуемый. Его поведение не поддается логике, его мотивы не выстраиваются в понятную линию, но — что хуже всего — всё в нем будоражит мои чувства. Этого достаточно, чтобы увериться: мне лучше держаться от наследника Шантаров как можно дальше.

За раздумьями я и не заметила, как пальцы привычно справились с замками на сундуках. Подняв крышку первого, я растерянно посмотрела внутрь. Темно-синие, синие, темно-зеленые, зеленые — казалось, мой гардероб сплошь состоит из запрещенных цветов. Но под сине-зеленым ворохом нашлось несколько светло-серых платьев, две юбки графитового цвета и четыре белых блузки с аккуратным жабо.

Я нахмурилась.

Это не мои вещи. Их цвета слишком светлые для рода Мак-Мора, а ткани — недостаточно дорогие. И все же одежда оказалась сшита по моим меркам — я специально встала и приложила ее к себе, чтобы лишний раз в этом убедиться.

Но откуда? Кто позаботился о Недоделке? Мойра? Сомневаюсь. Сестра была слишком занята собственными нарядами, чтобы думать о моих. Лангария? Снова нет — в последние дни матушке едва хватало времени на Мойру, что уж говорить обо мне. Ригге? И снова нет — у той бы попросту не хватило средств: ткани хоть и были недорогими, все же оказались не из самых дешевых.

Однако, кто бы ни позаботился обо мне, я была ему искренне благодарна. Завтра начнутся занятия, и явиться на них в «чужом» цвете не хотелось. Не потому, что это может вызвать осуждение остальных лернатов, а потому, что может привлечь ненужное внимание.

Моя мечта — стать незаметней тени, тише шелеста травы на лугу, превратиться в эхо собственного голоса и бестелесным призраком дожить до выпускного. Вот только, боюсь, разбуженный интерес Шантара не позволит мне затеряться в толпе. И от понимания этого становилось жутко… Почти так же, как от воспоминаний о пристальном взгляде незнакомца за обедом.

Оставшуюся половину дня я провела в комнате: разбирала сундуки и дорожный саквояж, пыталась найти каждой вещи подходящее место. Мне хотелось сделать крохотное помещение более уютным, похожим на дом. Ведь на ближайшие четыре года Академия Полуночи станет мне домом… или плахой, если о природе моего дара узнают. Но о последнем я старалась не думать и гнала тревожные мысли прочь. Ветер подхватывал их, точно гусиный пух, и уносил в открытое окно, оставляя после себя лишь свежесть и ощущение щемящей тоски.

Стыдно признаться, но иногда я завидую ветру. Свободный, он волен лететь куда пожелает, и нет ни рамок, ни правил, способных удержать его взаперти. Я бы хотела быть на него похожей.

После проявления меня редко выпускали за пределы родового поместья. Прятали, как нечто постыдное, и гнали в комнату, стоило только у парадной двери появиться гостям. Иногда я подглядывала за ними сквозь балюстраду перил, жадно ловила доносящейся из гостиной смех и звон бокалов. Пыталась хотя бы на миг почувствовать себя частью чужого праздника. Но потом Лангария прознала о моих вылазках, и меня стали запирать.

Я злилась. Как же сильно я на нее злилась в такие моменты! Упрямилась, цеплялась пальцами за дверной косяк, кусала пыхтящую Ригге, старающуюся затолкать меня в комнату. Но Ригге всегда побеждала. Несмотря на то, что самой Ригге тогда едва исполнилось пятнадцать, она была крупной и сильной. И тощая восьмилетка уж точно не годилась ей в соперницы.

Со временем я… не смирилась, нет. Но в какой-то мере приняла ситуацию. Даже дикий зверь рано или поздно устает кидаться на стенку. Я же была всего лишь ребенком, боящимся собственной сути.

В Лунной империи верят, что силой нас наделяет Полуночная Матерь. Именно она ткет полотно наших судеб, вплетая в него разноцветные нити. Я хотела верить, что и для меня у Полуночной Матери нашлась красивая нить, пусть не такая темная, как для Мойры, но все же не менее крепкая. Однако в глазах Лангарии я так и осталась Недоделком, неудачницей.

Тряхнув головой в попытке отогнать печальные мысли, я достала из второго сундука ларец с писчими принадлежностями. Перенесла его к окну и, открыв, выставила на стол плотно закупоренную чернильницу, держатель для перьев и пресс-папье. В самом ларце оставила только чистые листы, прижатые «ведьминым лассо» к обитому бархатом дну.

Две книги по простейшим темным заклинаниям, взятые из домашней библиотеки с разрешения Лангарии, заняли место на полке. Привычно огладив их потрепанные корешки, я улыбнулась.

Что бы ни думали обо мне сестра и матушка, я не считала себя неудачницей. Мне удалось сохранить свой дар в тайне ото всех, более того — даже освоить темную магию! И пусть ее уровень прискорбно низок, но его хватит, чтобы дожить до окончания академии. Главное — не обнаружить природу собственной силы, а после…

Если честно, так далеко я не забегала даже в мыслях. Но где-то на грани сна и яви, в предрассветных сумерках, кутаясь в тонкий вязаный плед, я видела себя свободной. Свободной не только от рода, но и от страха разоблачения. Свободной быть собой — такой, какой меня соткала Полуночная Матерь.