— Как северянина меня восхищает, с какой стойкостью ты переносишь холод. Но, как твой нареченный, я не могу позволить тебе мерзнуть.

Я оглядела свертки. Сколько их тут? Шесть? Семь? Восемь? И все мне?

— Надеюсь, с размерами угадал, — Хэйден улыбнулся. — Если нет, отправим поменять.

К горлу вновь подступили слезы.

Он не спрашивал, почему я не ношу теплых вещей. Не смущал предложениями дать денег. Не пытался разбередить старую рану ненужными расспросами о моей семье. Он все понял сам. Понял и решил помочь. Хэйден продолжал вести себя так, как вел с первой нашей встречи, — оберегал, ничего не прося взамен.

Бережно отложив платье, я потянулась и накрыла его губы своими. Раньше я не понимала, каково это, когда один человек становится для другого Луной — главным ночным светилом, на фоне которого теряются даже самые яркие звезды. Но теперь я знаю точно. И кажется, я… влюбилась?

Хэйден ушел поздно, и боюсь, именно я была тому причиной. Позабыв все нормы приличия, отринув каждое из правил, которые я, как истинная артиэлла, знаю с пеленок, я позволила себе раствориться в ощущениях. Целовала до исступления, зарывалась пальцами в густые волосы цвета темного шоколада, вжималась бесстыдно в сильное тело. И желала… желала столь многого, что это одновременно пугало и завораживало. По моим венам бежала не кровь — искушение, смешанное пополам с робостью, словно лучшие сорта винограда в дорогом купаже.

Я дышала Хэйденом и не могла им надышаться. Кусала губы, сдерживая стоны, когда он целовал мою шею, и на ощупь, словно слепая, запоминала черты его лица. Скользила по ним подушечками пальцев, губами и шептала его имя.

Если бы Лангария узнала, как низко я пала, если бы увидела, как я задыхаюсь в его сильных объятиях, — она бы прокляла меня. Не смеет артиэлла целовать столь самозабвенно, не должно ей распахивать душу перед кем бы то ни было. И уж тем более ни одна из артиэлл не станет эту душу вручать другому. Но я всегда была неправильной — Недоделком. Вот только сейчас я впервые по-настоящему этим наслаждалась.

В какой-то момент мы повалились на кровать, раскидав еще не открытые свертки и вспугнув Эвис. Она что-то затопотала, отбивая лапами недовольный ритм, но мы не обратили внимания. Юбка платья мешала. Она сковывала движения, сдерживала мои ноги, будто напоминая о чести. Вот только я не хотела о ней помнить. Пусть меня проклянут за распутство, но я желала Хэйдена. И где-то в глубине души, в самом потаенном ее уголке я мечтала стать той единственной, кто подарит ему наследников — зеленоглазых колдунов, маленьких, но вместе с тем величественных, как северные горы.

Однако Хэйден не позволил мне предать собственное достоинство. Он первым нашел в себе силы отстраниться. Я видела, чувствовала, как трудно дался ему самоконтроль, и все во мне отзывалось трепетом на осознание этого.

Хэйден ушел переходом, оставив меня со сбившимся дыханием, разгоряченными щеками и припухшими от поцелуев губами. Еще добрую четверть часа я лежала, глядя в потолок, и все пыталась прийти в себя. Потом, кое-как совладав с телом, встала, умылась и переоделась в ночную сорочку. Погладила Эвис, косящуюся на меня особенно хитро, и забралась под одеяло.

Утро нового дня началось, как всегда, с колокола. Низкий ритмичный звон пронесся над академией и разбудил спящих лернатов. И, пожалуй, именно в такие моменты не существовало различий между халцедонами, изумрудами, сапфирами и нефритами — все мы одинаково морщились, слыша гулкое эхо главного колокола.

Но сегодня я проснулась легко. Одной из первых убежала в душевую, а вернувшись, облачилась в новые вещи. Нижняя сорочка из тонкого алденского хлопка приятно ощущалась на коже. Расшитое жемчугом шерстяное платье и теплые сапожки с пряжками-полумесяцами сели как влитые. Завив волосы мягкими полукольцами, я накинула на плечи подбитый мехом темно-фиолетовый, точно таннатовый виноград, плащ и выскочила в коридор.

Сегодня мне, как никогда, хотелось выглядеть красиво. Не для себя — для Хэйдена.

На лестнице я нос к носу столкнулась с друзьями. Те с видимым удивлением оглядели мой наряд и одобрительно заулыбались.

— Рада за тебя, — шепнула мне Ллоса, обнимая. — Если из-за него ты выглядишь такой счастливой, то он — тот самый.

В груди взвился теплый, словно летний ветер, вихрь. Я улыбнулась и обняла подругу в ответ. Шумной четверкой мы спустились в трапезную, где получили положенный халцедонам завтрак. И, клянусь обоими покровителями, никогда еще кукурузная каша не казалась мне такой вкусной!

За едой я вспоминала наш с Хэйденом разговор. Да, вчера — до того, как сорваться в бездну собственной слабости, — мы успели поговорить. Я рассказала об усиливающейся одержимости Ардена и заступничестве Кигана. Не умолчала и о слепоте друга. Хэйден предложил поставить на его сознание защитный блок. Идея мне показалась правильной, но оставалось одно препятствие — сам Киган. Без его согласия вмешательство недопустимо, более того — может ему навредить.

Поэтому за трапезой я периодически бросала на него беспокойные взгляды. Внутренний голос подсказывал, что убедить Кигана будет непросто. И, к сожалению, голос не ошибся.

Это стало понятно, едва я попыталась заговорить.

— Нет, Лэйни! — мотнул русой головой Киган.

— Пожалуйста! Я хочу помочь.

— Тогда лучше забудь о том, что я рассказал. Не стоило вообще говорить…

— Но Киган!

— Нет, — упрямо повторил он. — Я могу себя защитить. И я не боюсь того нефрита.

— Послушай, он… импульсивен, — подобрала я подходящее слово. — Не хочу, чтобы из-за меня тебе досталось. Никто не узнает, что у тебя блок.

— Ошибаешься, Лэйни. Это всплывет на первом же занятии у Дис-Роны или любого другого магистра, решившего прощупать нашу защиту. А я не хочу ни объяснять, почему мне понадобился блок, ни рассказывать о моей слепоте.

— Но почему? В этом нет ничего зазорного. Да, случай редкий, но…

— Не хочу еще больше ему проигрывать, — буркнул Киган.

— Кому?

— Кайлору.

Я моргнула, теряя нить разговора.

— Ллоса так им восхищается, — поморщился друг. — Кайлор может то, Кайлор может сё, Кайлор сильнейший на своем потоке по защитным блокам и сферам… — передразнил он, подражая интонациям Ллосы. — Не хочу, чтобы она думала, будто я совсем никчемный. Мой халцедон серый. Серый, не белый! — бросил он в запале, но тут же осекся и посмотрел на меня виновато. — Я не слабак, Лэйни. Не нужно меня опекать.

Я молча кивнула, уступая, и проводила удаляющуюся спину друга обеспокоенным взглядом. Настойка гелиотропа будет готова через четыре дня. Тогда же мы с Хэйденом сможем провести ритуал. Но, кажется, это будут самые долгие четыре дня в моей жизни.

Однако, несмотря на опасения, следующие два дня прошли спокойно.

Ардена я почти не видела, Киган же оставался привычно веселым. Наблюдая за ним и Ллосой, я удивлялась, как не замечала этого раньше: они нравятся друг другу! Их постоянные перепалки, подначки и вечные споры — не что иное, как проявление чувств. Неуверенных, робких, чуть стыдливых, но все же бесконечно искренних. Даже на занятиях эти двое всегда норовят сесть вместе! И в этом мне тоже виделась особая прелесть.

После обеда наша четверка выбралась на улицу. Ночью над академией пронеслась метель, и сейчас по всей территории разрослись пушистые сугробы. Их шапки до слепящего ярко искрились на солнце. Морозный воздух покусывал за щеки, но не больно, а скорее игриво.

Словно поддаваясь его настроению, Киган с гиканьем нырнул в ближайшую снежную гору. Ллоса тут же принялась возмущаться глупостью его поступка, клятвенно заверяя, что выжимать из себя силу ради сушки его одежды не станет. Однако, когда Киган вернулся довольный, с горящими глазами и шальной улыбкой, принялась шептать слова сложного для нас заклинания. Морриган с готовностью вызвался помочь. Я же могла только отряхивать плечи и спину самого шебутного из нас — моих крупиц тьмы не хватило бы и на треть нужного уровня.