— Кажется, цвет камня интересен только нам, — заметил Вилард.

— И не говори! А между прочим, результат неожиданный.

Не выдержав, я все-таки посмотрела на ладонь и растерялась. Гелиодор? Но почему такой насыщенный оттенок? Это ведь не…

— Турмалин, — пояснил Хэйден, заметив мою оторопь. — Желтый турмалин.

— А ведь отдала ты немало, — Эйхолд склонился над камнем. — И такой яркий. Насколько же силен был твой дар изначально?

Я не находила слов. Только смотрела на каплю солнца, лежащую у меня на ладони, и все никак не могла поверить.

— Это уже неважно, — ответил вместо меня Вилард.

— И что же, по-твоему, важно? — Эйхолд выпрямился.

— Важно, мой друг, какую ставку ты сделаешь и на кого: на внука или на внучку?

Я смутилась. Вилард с Эйхолдом рассмеялись, а Хэйден привычно заключил меня в объятия. И в кольце его рук вдруг подумалось, что совсем неважно, каким будет наш ребенок — светлым или темным, мальчиком или девочкой, сильнейшим или слабейшим из камней. Главное — он будет нашим.

Я стояла у двери своей комнаты и прислушивалась к звукам. Если вдруг с осколком души что-то случилось, Эвис — моя топотунья Эвис — исчезла. Тогда по ту сторону меня ждет дикий кайрош.

Вокруг царила тишина; ни единый звук не смел потревожить спокойствие дома. И только биение взволнованного сердца нарушало общее безмолвие. Его частые удары ощущались каждым миллиметром тела, раздавались эхом в ушах. Страх неизвестности душил все сильнее.

Хватит! Я должна узнать правду!

Решившись, я рывком открыла дверь и переступила порог. В комнате было пусто.

Я огляделась. Прошла к кровати, на которой оставила Эвис, и провела рукой по примятому покрывалу. Низкий раскатистый рык заставил меня обернуться.

У выхода, перекрывая путь к спасению, стоял кайрош. Вытянутую морду изрезали складки, в щерящейся пасти виднелись треугольные зубы. Полоска шерсти, идущая от головы до середины спины, вздыбилась и, казалось, едва не искрила.

— Эв?

Я отступила. Кайрош же, напротив, сделал шаг ко мне. Ступал при этом удивительно бесшумно.

Рык стал утробнее. Упругой волной он прокатился по комнате, накрыл меня и пробрал до костей.

— Эвис? — снова позвала я в отчаянной надежде.

В одиночку с кайрошем не справиться — даже Мак-Фордин это не удалось. Я могу позвать Хэйдена, его отцов, и вместе, уверена, мы победим. Но причинить вред именно этому кайрошу я не в силах.

Что же делать? Как сдержать ее, не убивая?

— Проклятье, Эвис! — выкрикнула в сердцах.

Я не знаю, на что именно надеялась. Если осколок души покинул тело, то Эвис — той Эвис, которую я пытаюсь дозваться, — больше нет. Но вдруг что-то изменилось во взгляде чудовища. Он стал осмысленным и… хитрым?!

— Ах ты, бесстыжая!

Не думая, я схватила ближайшую подушку и с силой запустила ею в зеленую морду. Кайрош пригнулся и низко рассмеялся.

— Не буду с тобой разговаривать! Никогда! — кричала я, кидая следующую подушку. — Совести у тебя нет!

Огромный монстр обернулся бурой лисой и, продолжая хихикать, нырнул под кровать.

— А ну, вылезай! — потребовала я, наклоняясь. — Тут еще шесть подушек, и я намерена кинуть в тебя их все!

Смех стал громче.

— Ты бесстыжая, наглая, невозможная…

Скрип открывающейся двери заставил меня прерваться.

— Ой, кажется, я не успела, — с улыбкой заключила Тиамат, разглядывая меня, согнутую пополам. — Горгульи просили передать, чтобы ты не верила своей маскоте.

Из-под кровати — на безопасном от меня расстоянии — высунулся острый черный нос. Эвис возмущенно зафырчала. Тиамат, не переставая улыбаться, показала ей язык. Я же, воспользовавшись моментом, кинула в Эвис очередную подушку. Фыркнув особенно громко, бесстыжая проныра скрылась под кроватью.

На шум из-за пазухи Тиамат высунулась Бина. Оглядела нас и задергалась, явно желая выбраться. Стоило ей оказаться на полу, как на нее прыгнула… еще одна Бина. Два белых тела переплелись на мгновение и тут же отскочили друг от друга, одинаково растерянно хлопая черными глазками.

— Ой, — Тиамат посмотрела на меня виновато. — Прости, я не подумала, что твоя маскота обернется лаской. И как теперь понять, которая из них настоящая Бина?

Я нахмурилась, разглядывая замерших щенков, а потом уверенно кинула подушкой в того, что стоял ближе к ногам Тиамат. С довольным хохотом он отпрыгнул, обернулся толстой рыжей крысой и нырнул под кровать.

— Здорово! — восхитилась Тиамат, схватила Бину и в два прыжка оказалась рядом. — А как ты угадала?

— По хитрой морде. В любом облике Эвис остается Эвис.

Бросив обратно на покрывало предпоследнюю подушку, я присела.

— Не стыдно тебе? — спросила осуждающе.

Из-под кровати выглянула зеленая мордочка олеандровой ящерицы. Улыбнулась и помотала головой.

— А я ведь испугалась. Думала, что потеряла тебя…

Догадка вспыхнула в сознании, словно молния в ночи.

— Ты почувствовала то же самое? Тогда, в академии?

Улыбка исчезла. Теперь Эвис глядела серьезно, и так же серьезно она кивнула.

— Давай пообещаем, что больше никогда не станем так пугать друг друга?

Эвис снова кивнула и зашлепала ко мне. Забралась на подставленные ладони и ласково потерлась головой.

В большом камине потрескивал огонь. Жар от него ощущался на щеках, отблески пламени отражались в бокалах, на треть заполненных вином. Мы сидели в комнате Хэйдена, прямо на шкуре, брошенной в нескольких метрах перед камином. Говорили мало. Рядом с Хэйденом даже тишина казалась уютной, наполненной теплом и заботой. В приглушенном свете его лицо выглядело иначе. Черты сгладились, взгляд наполнился особой магией — той, что нет названия. Я ощущала ее, чувствовала, как она зачаровывает меня все сильнее.

Шкура под ладонью мягко щекотала кожу, вино разливалось по языку приятной терпкостью. Нос дразнили запахи камня, дерева, тканей — самого замка. Время текло неспешно, щедро позволяя прочувствовать каждый миг, ощутить вкус, аромат и прикосновение.

Раньше я не знала, насколько это уютно — вот так сидеть у камина, погасив в комнате почти весь свет. Лангария никогда не терпела такого пренебрежения правилами. Артиэллам не следует опускаться на пол, точно безродным мэлам. И смотреть в глаза так открыто, не пряча желаний, тоже не следует.

— Глупые правила, — улыбнулся Хэйден. Заметил мое удивление и пояснил: — Когда ты начинаешь думать об этикете, едва заметно хмуришься. Будто вспоминаешь заученные с детства порядки и чувствуешь вину, что не следуешь им. Но здесь, на севере, порядки отличаются. Раз нарушив их, северяне, кажется, вошли во вкус, — он тихо рассмеялся.

Звук его голоса, приглушенный, мягкий, отдавался во мне манящим искушением. И глупо врать — я даже не пыталась ему противиться.

— Ты артиэлла, мой свет, истинная дочь древнего рода. Но даже Мак-Морам иногда можно расслабляться.

— Ты знаешь? — удивилась я.

Лангария покинула замок до прибытия Хэйдена, так что встретиться они не могли. Если только Вилард или Эвелин рассказали ему. Или Тиамат передала горгульевы сплетни. Или…

— Твоя сестра приходила ко мне.

Мысли, до этого упорядоченные, вдруг перемешались. Мойра? Приходила? Но когда?

— Когда ты была в темнице, — ответил Хэйден, стоило мне задать последний вопрос. — Именно она рассказала о зелье, которое ты выпила. Поэтому я без сомнений провел ритуал на определение рода — знал, он ничего не покажет.

На некоторое время мы замолчали. Я думала о Мойре, ее чувствах и смелости. После всех открывшихся тайн я восхищалась сестрой даже больше, чем прежде. Пусть ее любовь непохожа на ту, о которой пишут в книгах, и между нами давно нет теплых сестринских чувств, но Мойра меня любит. По-своему, но искренне.

С сестры мысли вильнули в сторону нефритов и дальше — к силе Хэйдена.

— Ты сказал, что никто из нефритов не догадался о твоем вмешательстве, потому что не представляет истинную силу турмалинов. Но в академии есть еще один шерл — Роун. Разве он ничего не почувствовал?