— Но, магистр… — неуверенно заговорила Ллоса. — Если халцедоны действительно важны, почему к нам относятся с таким пренебрежением?

Акель Роун со вздохом качнул головой.

— Потому что многие слишком поздно понимают вашу истинную ценность.

— Сомневаюсь, что нефриты вообще способны ее понять, — буркнул сидящий сбоку от меня Морриган.

Магистр услышал его, снова усмехнулся и развел руки тыльными сторонами вверх.

— Со временем, лернат, даже тьма учится ценить свет.

До этого кольцо артиэлла скрывала лежащая поверх него ладонь. Теперь же нашим взорам открылся большой, черный, как самая беззвездная ночь, камень шерла. Черный турмалин — камень избранных. Лишь те, кто входит в Совет Ночи, имеют право носить его.

На лицах лернатов отчетливо читалась та же растерянность, что охватила меня. Получается, сильнейший из колдунов империи… на стороне халцедонов? На стороне белых халцедонов?

С занятия по геомантии я вышла с тяжелой головой. Слова магистра Роуна, его кольцо и тот статус, что за ним скрывается, зародили в душе неясную тревогу.

Халцедоны важны? Свет необходим?

Слишком удивительные речи, чтобы поверить им. Особенно если они звучат из уст колдуна Совета Ночи. Лангария тоже входит в этот Совет, и от нее я никогда не слышала подобного. Напротив, сколько себя помню, матушка всегда порицала слабость: как незнакомых ей ведьм и колдунов, так и мою.

Мысли затягивали, точно мокрый песок на прибрежной линии — чем дольше стоишь, тем сильнее увязаешь. Следуя за Путеводным светом, я почти не обращала внимания на коридоры и залы, через которые шла. А вот не обращать внимания на презрительные взгляды и издевательские смешки было сложнее.

Сплетня о моей дерзости распространялась стремительно, как лесной пожар. К вечеру наверняка не останется ни одного лерната, не слышавшего об отчаянной халцедоне, кинувшейся на шею нефриту. Однако я не сожалела о содеянном — попытки спасти чужое сердце стоят того, чтобы потерпеть пересуды.

Сохраняя на лице маску непоколебимого спокойствия, я дошла до зала, где проводятся занятия по темной воле. Здесь гул перешептываний наконец стих. Халцедоны не поддержали остальных лернатов. Никто из них не смеялся надо мной — напротив, многие смотрели ободряюще. А Ллоса так вообще села за соседний стол и, наклонившись, прошептала:

— Ты молодец, что рискнула! Такого колдуна даже Полуночная Матерь поцеловала бы!

И от нежданной поддержки на душе стало светлее.

Однако поблагодарить мэлу я не успела — дверь снова распахнулась, и в зал, покачивая бедрами, вплыла магистр. Высокая, с собранными на затылке черными волосами, в длинном платье смелого винного цвета, с отделкой из черного кружева.

Артиэлла Элодия Дис-Мари — так она представилась, томно протянув последнюю «и».

Звук ее голоса повлиял на юношей-халцедонов точно песнь сирены. Все они неосознанно подались вперед и завороженно уставились на артиэллу. Девушки разделились: одни преисполнились завистью к той, кого Полуночная Матерь щедро одарила как силой, так и яркой внешностью; другие наблюдали за происходящим со сдержанным любопытством.

Магистр явно знала, какой эффект производит на окружающих, и столь же явно наслаждалась им. Подведенные алым губы замерли в самодовольной полуулыбке, во взгляде серебристо-серых глаз плескалось торжество. Удивительно, но Дис-Мари даже не пыталась придать лицу приличествующее ситуации выражение — она будто сознательно дразнила нас.

Однако уже минут через десять я догадалась о причинах: на собственном примере магистр показывала, что такое темная воля и как важно умение сохранять главенство разума над эмоциями. Все халцедоны, попавшие в ловушку желаний или зависти, проиграли собственной природе. Утратили контроль. И сейчас, захоти Дис-Мари это сделать, она бы подавила их волю своей.

Забавно, но кроме коварства я видела в происходящем определенную иронию. Магистр говорила о сдержанности, о хладнокровии, которым должны обладать дети Лунной империи, о беспристрастности. И одновременно продолжала затягивать халцедонов в свои сети.

А еще через пятнадцать минут Дис-Мари резко стянула раскинутые нити и подавила чужую волю. Тут же в просторном зале раздалось кудахтанье, блеянье и звонкий лай — лернаты, оказавшиеся во власти нефриты, старательно выполняли любые ее команды.

Ллоса взвизгнула, когда сидящий по левую сторону от нее Морриган вдруг вообразил себя пауком и, широко расставив руки, с грохотом прижался грудью к столу. Киган — русоволосый парень с большими серо-голубыми глазами — явно считал, что он жаба, и сейчас стремительно скакал к выходу. Айлора — сильнейшая ведьма из халцедонов первого года — пугающе щелкала зубами и со стеклянным взглядом вертела головой.

Происходящее больше не казалось забавным. Вжавшись в спинку стула, я с ужасом смотрела на утративших волю лернатов. Переводила взгляд с одного лица на другое и не видела в них даже проблеска разума.

Хлопок в ладоши самым невозможным образом прозвучал громче царящего в зале гомона. А следом все помещение объяла тишина. Халцедоны замерли. Почти все в странных позах, которые они успели принять, пока считали себя животными. Многие тяжело дышали. В глазах каждого — страх.

— Видите, лернаты, что бывает, если утратить контроль над эмоциями? — нежно, почти ласково произнесла Дис-Мари. — Поддаваясь чувствам, вы оставляете открытыми врата в ваш разум. И захватить его становится очень просто. Особенно если речь о сэлах или мэлах.

— П-почему? — выдохнул Морриган, потирая ушибленную грудь.

— Артиэллов с детства учат разделять мысли и чувства. Проникнуть в их разум, захватить их волю — сложнее. Но и среди менее высокородных встречаются колдуны и ведьмы, кому повезло родиться с крепким сознанием. Их разум интуитивно защищает себя от чужого вторжения. Среди вас стойких халцедонов оказалось всего пятеро. Что ж, а теперь, раз уж мне удалось завладеть вашим вниманием, — алые губы сильнее растянулись в улыбке, — предлагаю вернуться к занятию.

Едва над академией вновь пронесся колокольный звон, почти все халцедоны тут же хлынули в коридор. Кого-то гнал страх, но большинство — стыд. Щеки и уши у таких лернатов алели, словно зрелые ягоды волчника. Столкнувшись с Ллосой у выхода, мы обменялись понимающими улыбками и присоединились к общему потоку. Шли рядом. Ллоса косилась на пунцового Кигана и жевала губы, явно стараясь не смеяться над бедолагой. Глядя на них, я и сама улыбалась. Не насмешливо, нет. Скорее, мне просто нравилось видеть настоящие, не выверенные или отточенные до совершенства эмоции.

Порог трапезной я переступила, продолжая улыбаться. Следом за Ллосой и Киганом получила порцию ужина и уже хотела было зашагать к стоящему в отдалении столу, когда заметила вошедшего Хэйдена. Как и всегда, невозмутимого, с бесстрастным выражением лица. Неприступного.

— Пока ты смотришь на него, та бешеная сапфира смотрит на тебя, — прошептала Ллоса.

Повернувшись в указанную мэлой сторону, я встретилась взглядом с Ламией. И внезапно даже для самой себя вновь улыбнулась. Подумалось, что Ллоса подобрала идеальное слово для описания артиэллы. Та же, заметив мою улыбку, зло прищурилась.

— Если она скривится еще сильнее, точно подавится, — усмехнулась Ллоса и, сделав два шага к столу, за которым уже сидели Киган и Морриган, обернулась. — Пошли, Илэйн. Хватит тебе есть в одиночестве. И не переживай насчет манер мэлов — с одной вилкой крайне сложно оплошать в этом вопросе.

Я колебалась лишь мгновение, потом уверенно последовала за Ллосой.

Есть в компании мэлов оказалось неожиданно весело. Киган болтал почти без умолку, активно жестикулируя вилкой. Ллоса одергивала его, требовала следить за манерами в присутствии сэлы и выразительно косилась взглядом на надкушенную лернатом картошку, насаженную на острые зубцы.

Киган честно старался сдерживаться… минуту или две. Потом проигрывал собственному темпераменту и вновь принимался размахивать руками. Получал за это тычок под ребра обратной стороной вилки. Вскрикивал, начинал громко возмущаться воспитательными методами Ллосы, вспоминал обо мне, добавлял спешно: «Мое почтение» — и продолжал недовольно фырчать.