– Ты знал, что так будет, – убежденно сказала жена, – ты знал и поэтому написал это письмо.

– Нельзя быть такой подозрительной, – улыбнулся Горохов. Жена наклонилась к нему и расплакалась.

– Я знала, знала, – шептала она, – я чувствовала, что ты сегодня не в настроении. Зачем я тебя только отпустила одного?

– Уже все хорошо, – успокаивал ее Горохов.

Она ушла через полчаса, пообещав еще раз приехать ночью. Как только жена вышла из палаты, сразу появился Бурлаков, словно материализовался из воздуха. Горохов вздохнул:

– Вам не кажется, что вы можете надоесть?

– Нет, не кажется. Произошли еще некоторые события.

– Надеюсь, они не нашли мою фотографию в голом виде.

– Не шутите. Погиб еще один сотрудник группы Звягинцева.

Горохов попытался встать, сморщившись, словно от зубной боли:

– Кто?

– Капитан Петрашку. Его убили в перестрелке.

– Господи, – выдохнул Горохов, – как это произошло?

– Ваши люди оказались более решительными, чем мы думали. И более сообразительными. Они сумели за полдня вычислить одного из сотрудников центрального аппарата ФСБ, который сегодня утром приезжал к Метелиной. Он, видимо, был замешан во взрыве, который они устроили на квартире.

– Что там случилось?

– Они поехали за этим сотрудником и сумели вытащить его из здания ФСБ. Потом они его допросили, очевидно, слишком усердно, и он рассказал им, где ФСБ прячет Метелину. Это на явочной квартире, на Ленинградском проспекте. Мы об этом тоже знали. Но когда они приехали, было поздно. Их встретили автоматными очередями. Петрашку был убит на месте. Звягинцев и Шувалов сумели увезти его труп. Кто-то из них позвонил в милицию и в «Скорую помощь».

– Что с этим сотрудником?

– Его пристрелили прямо там, на месте. Если вам будет приятно, скажу, что кто-то из ваших убил одного из нападавших.

Горохов покачал головой.

– Столько убитых, – укоризненно сказал он, – а вы меня уложили в больницу. А где Звягинцев и Шувалов?

– Их ищут по всему городу. Мы очень надеемся, что кто-нибудь из них объявится, иначе вся наша операция полетит в тартарары.

– Сколько мне здесь лежать?

– Хотя бы до завтрашнего утра. Нам нужно знать, что они предпримут, поэтому мы и решили устроить вам небольшой отдых.

– Ваша дама не пострадала?

– Не волнуйтесь. Она профессионалка. Из разведки. Мы одолжили ее еще в девяносто первом. Она специалист по такого рода авариям. Иногда нужно бывает остановить какого-нибудь дипломата, и в таких случаях она незаменима.

– Я начинаю подозревать, что вы занимаетесь только подобными интригами.

– Мы занимаемся, полковник, государственной безопасностью. И то, что мы с вами делаем, тоже государственная безопасность.

– На кого вы работаете, Бурлаков? Если наших офицеров убивали сотрудники ФСБ, то почему вы не на их стороне?

Бурлаков покачал головой:

– Я думал, вы все понимаете лучше. ФСБ не настолько монолитна и не настолько однородна, как вы думаете. Впрочем, как и ваше МВД. В нашем ведомстве люди придерживаются разных взглядов.

– Каких взглядов придерживаетесь вы?

– Демократических, – засмеялся Бурлаков, – конечно, демократических. Как и все остальные. Но в отличие от наших оппонентов мы поддерживаем реальную власть, существующую сегодня в стране, и реальных политиков, которые пытаются что-то сделать для страны.

– И мэр города из их числа?

– Если хотите, да.

– Вам никогда не говорили, что еще существуют законы и правовые нормы?

– А вы не знаете, как их нарушают в нашей стране ежедневно? Или вы думаете, что мы можем бороться против наших конкурентов в белых перчатках? Нет, дорогой Станислав Алексеевич, так не получится. Это война. А война без жертв и потерь не бывает.

Горохов отвернулся.

– Принесите мне пистолет, – вдруг попросил он.

Бурлаков достал из кармана пистолет Макарова и протянул его полковнику. Тот взял и засунул его под подушку.

– У меня болит голова, – сказал он. Бурлаков понял, встал со стула.

– Когда-нибудь вы меня поблагодарите, – сказал он на прощание. – Не волнуйтесь. Один из моих людей лежит в соседней палате. Мы оборудовали вашу палату всем необходимым. Даже если вы кашлянете, он немедленно окажется здесь.

– Я не сомневался в ваших способностях. Просто мне кажется, что с такой ретивостью нужно заниматься истинным делом, а не интригами, полковник.

– Это наш хлеб, – усмехнулся Бурлаков, – интриги всегда были неотъемлемой частью работы любой спецслужбы мира. До свидания, Станислав Алексеевич. Я утром навещу вас, – с этими словами он вышел, а Горохов с удивлением обнаружил, что устал. Беседа с Бурлаковым отняла много сил, и он закрыл глаза, чувствуя, что проваливается в спасительный сон.

В восемь часов вечера его разбудила жена. Она приехала с дочерью, уже взрослой девочкой двенадцати лет, которая долго рассказывала отцу о своих новых рисунках. Девочка увлекалась рисованием, и Горохов гордился ее успехами больше всего в жизни. Немного неприятно было, что в соседней палате их разговор слушает сотрудник ФСБ.

Они сидели около получаса, после чего явившийся врач потребовал, чтобы больному дали отдохнуть. Когда жена, уходя, наклонилась к нему, чтобы поцеловать, он тихо спросил: – За конвертом не приходили? Никто не звонил?

– Ты опять, – встрепенулась та.

Он с силой привлек ее к себе, целуя ее волосы.

– Тише, – попросил он, – если позвонит Звягинцев, отдай конверт ему. – Она вырвалась из его рук.

– Ты иногда меня просто пугаешь, Стас, – сказала она, поправляя прическу.

Когда жена и дочь ушли, он снова впал в состояние какого-то забытья, пока пришедшая медсестра, симпатичная девушка лет двадцати, не разбудила его для укола. Он покорно подставил бок. И когда девушка ушла, натянул спортивный костюм, собираясь в туалет, который находился в палате и куда вела дверь, расположенная напротив его кровати.

Прыгая на одной ноге, он добрался до туалетной комнаты, где долго приводил себя в порядок. Выйдя из туалета, он заметил, как шевельнулась занавеска: когда он уходил, занавеска была открыта, а теперь ее задернули, словно кто-то решил спрятаться за ней. Он сделал еще несколько прыжков, сел на кровать и осторожно потянулся к подушке – пистолет был на месте. Тяжелый металл приятно холодил ладонь. Чувствуя себя увереннее, он поднял пистолет и уже собирался громко позвать стоявшего за занавеской человека, когда вспомнил об аппаратуре, установленной в палате.

Подумав, он взял яблоко и бросил в занавеску. Занавеска шевельнулась, и стоявший за ней мужчина поймал яблоко. Увидев его, Горохов прижал палец левой руки к губам. Это был Звягинцев.

Я стоял в метро, прижавшись к стеклу, не замечая ничего вокруг. Теперь я знал, что меня уже не остановить. Теперь у меня был конкретный объект ненависти. Из-за Дятлова погибли Зуев, Байрамов, Петрашку, Ленька Свиридов. Мне нужно доехать до управления, позвонить Дятлову. Он сразу прибежит, чтобы меня взять тепленьким. И вот здесь я его убью. Не важно, что и меня потом убьют. Зато я убью Иуду.

Только одному человеку рассказал Ленька обо мне. Дятлову. Все остальные были у генерала. Значит, Дятлов был единственным, кто мог меня предать. И теперь я знал, что ненавижу Дятлова какой-то особенной, холодной ненавистью.

Я сделал несколько переходов под землей и вышел совсем в другом месте, постаравшись прошмыгнуть мимо сотрудников милиции, стоявших у выхода. Я остановил попутную машину.

Конечно, я не сразу поехал к нашей проходной. Мне нужно было все подготовить. У меня оставалось немного денег, и я купил спортивную кепку, чтобы не бросаться в глаза. Проверил оружие и поехал в управление, остановив машину за два квартала. Я пошел к управлению, представляя, из какой телефонной будки я позвоню.

Я шел, думая о своем, и чуть не налетел на девушку. Пробормотав извинения, я хотел обойти ее, как услышал за спиной: