– Я с ним говорил ночью, – признался Хонинов, – обидел его сильно, предателем назвал.

– Потом я говорил, – вставил Маслаков, – но нас прервали. Он только успел сказать, что Дятлов предатель.

– Можете идти, – разрешил Горохов.

Офицеры вышли.

«Мне показалось или один из них чуть дернулся?» – подумал Горохов и посмотрел на Звягинцева:

– Ты видел реакцию на мои слова об убийце?

– Видел. Но Хонинов реагировал еще сильнее. Он вздрогнул. Давай лучше поставь мне кассету, где ты допрашивал ребят, я хочу проверить, что они тебе говорили. А потом будем ждать звонка Александра Никитича.

– Нужно было послать за каждым из твоих людей наблюдение, – задумчиво сказал Краюхин.

– Нет, – возразил Звягинцев, – там трое честных парней. Представляете, что будет, если они заметят, как кто-то следит за ними. Человек может сломаться на всю жизнь. И потом мои ребята профессионалы. Если информатор среди них, то он прячется очень искусно. Он проверит теперь все тысячу раз, прежде чем позвонит. Мы правильно сделали, что никого не послали.

Горохов нажал кнопку селектора.

– Даст нам кто-нибудь чай? – попросил он.

Только когда принесли чай и бутерброды, все вспомнили, какие они голодные. На часах был уже четвертый час утра, когда позвонил Панкратов.

– Что за документы вы нашли у Липатова? – спросил он. – Сейчас мне звонил Александр Никитич, говорит, когда офицеры Звягинцева были на даче, там пропали записная книжка и какие-то бумаги. Почему я первый раз о них слышу?

– Мы сейчас все выясним, – быстро сказал Горохов и положил трубку.

– Получилось, – закричал он, – они позвонили. До утра еще есть время, и они ищут эти бумаги.

Краюхин одобрительно кивнул головой, но Звягинцев вдруг как-то осунулся, махнул рукой, отходя в угол и устраиваясь на стуле. Он достал сигарету и начал курить, весь съежившись, словно только что услышал неприятную весть.

– Что случилось, Михаил? – спросил Горохов.

– Значит, информатор действительно существует, – сказал Звягинцев, глядя перед собой невидящими глазами. – А я до последней секунды не хотел в это верить.

Я прыгнул с поезда и почти сразу увидел станцию, которая была совсем рядом. Я добежал до перрона и чудом успел вскочить в состав, который уходил в Москву. Здесь было чище, чем в моем составе. И проводник был помоложе и более трезвый, хотя все равно от него несло водкой. Я сунул, не торгуясь, сто долларов и пошел устраиваться на какой-то полке. Всю дорогу я обдумывал ситуацию. Я весь горел, у меня снова поднялась температура, но голова работала ясно. Я точно по минутам знал, что мне нужно делать.

И сошел я, конечно, не на Курском вокзале, куда шел поезд, а в том самом Подольске, где мы сидели с Людмилой всего несколько часов назад. Как интересно может спрессовываться время. Иногда кажется, что один час растягивается на годы, а иногда годы мелькают как одно мгновение. Время – категория меняющаяся, я уверен, что физики еще докажут это рано или поздно.

Я доехал до Москвы, заплатив на этот раз всего сто долларов. Было уже утро, и многие машины шли в центр города. Мне было очень стыдно тратить деньги Людмилы, я чувствовал себя вором. Но другого выхода не было.

Я приехал прямо к министерству, точно зная, что человек, который мне нужен, находится здесь. Я не сомневался, что он сегодня не уйдет с работы, как не ушел с работы и его шеф. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы они позволили себе сидеть по домам. Слишком много людей погибло за последние два дня, чтобы они могли просто уехать сегодня ночью домой.

Подъехав к нашему министерству, я нашел телефон-автомат и позвонил по уже известному мне номеру. И попросил позвать того самого офицера Решко, который мне был нужен. Дежурный спросил, кто говорит, и я, подумав, назвался именем полковника Баркова. Ведь они обязаны знать друг друга. Почти сразу Решко подошел к телефону.

– Слушаю вас, товарищ полковник, – сказал он очень предупредительно.

– Меня прислал Барков с пакетом, – быстро сказал я, – он меня предупредил, чтобы я не входил в министерство.

– Я понимаю, – ответил мне этот тип.

– Если можно, выйдите ко мне, и я передам вам пакет.

– Сейчас спущусь, – быстро сказал Решко.

Сработала. Сработала моя уловка.

Я спрятался в каком-то подъезде и ждал, засунув обе руки в карманы. Наконец показался идущий ко мне офицер. Я вышел к нему.

– Что у вас за пакет? – спросил он.

Я показал ему пистолет.

– Если шевельнешься, сука, я тебя пристрелю, – пообещал я, и он по моим глазам понял, что терять мне нечего.

– Что вам надо? – нервно спросил он.

– Ты звонил вчера журналистке и приглашал ее зайти к Горохову, чтобы принять участие в операции. Верно?

– Кто вы такой?

– Я тебя спрашиваю, верно?

– Вы Шувалов, – узнал он меня наконец, в ужасе глядя на мое лицо, – вы Никита Шувалов? Разве вы еще живы?

– С того света явился, – деловито сказал я, – ты не ответил на мой вопрос. Откуда ты знал в десять часов, что произойдет ночью, если Метелина позвонила только в одиннадцать, а мы выехали в два часа ночи? Говори, стервец, иначе я пристрелю тебя здесь, рядом с министерством.

И опять он понял, что я его не обманываю.

– Мне приказали, мне приказали, – залепетал он, оглядываясь по сторонам, – мне приказали ей позвонить.

– Кто приказал?

– Мне приказали, – повторял он, как заведенный.

Я достал пистолет и легко ударил его в лицо, чтобы привести в чувство.

– Имя? Ну, имя?

– Александр Никитич, – выдавил он.

– Откуда он узнал об этой операции, кто с вами связывался?

Он снова огляделся по сторонам.

– Скажи имя, сволочь! – на этот раз я ударил его сильнее, и он упал.

На нас уже смотрели прохожие. Я наклонился над ним.

– Скажи имя.

Он трясся всем телом и беззвучно плакал. Он был красивый, но какой-то женоподобный. Я даже подумал, что он гомосексуалист, настолько красивым и женственным было его лицо и тонкие губы.

– Кто тебе передавал приказы для Александра Никитича? Кто был с вами связан? Скажи мне имя?

– Барков. Полковник Барков, – выдавил он и, упав на землю, заплакал еще сильнее.

Женщина-дворник, остановившись, смотрела на нас, ничего не понимая. Я ударил его ногой еще сильнее. Я начал избивать эту гниду, пока не услышал, как кричат люди, и не увидел бегущих к нам сотрудников милиции. Представляю, какое это было зрелище: мужчина в грязной куртке с безумным лицом избивает холеного офицера милиции, сотрудника Министерства внутренних дел, помощника первого заместителя министра. Вообще странно, что они в меня еще не стреляли.

– Кто работает на вас в нашей группе? – закричал я. – Говори. У тебя одна секунда.

Я видел, как приближалось сразу пять человек.

– Не знаю, – поднял он руки, словно защищаясь от угрозы, – не знаю. Мы подслушивали все ваши разговоры. Мы приказали не давать вам ни с кем разговаривать, кроме нашего человека. Но его имени я не знаю. Клянусь, я не знаю.

Люди были совсем близко. Я повернулся и побежал. За углом стояла машина, с водителем которой я договорился за баснословную сумму в триста долларов ждать меня ровно столько, сколько нужно. И не обращать внимания на любые крики и даже выстрелы. Пришлось даже показать ему свое удостоверение, объяснив, что мы проводим специальную операцию.

– Быстро, – крикнул я ему, вваливаясь в машину, – на Петровку. Только очень быстро.

«Они не давали нам говорить, не давали говорить», – сверлило у меня в голове.

Машина неслась на Петровку. Теперь я знал, что должен делать. Мне нужно было уточнить только одну деталь. Но я уже начал обо всем догадываться. Однако для начала я должен был прорваться к себе.

– Не тормози, – сказал я водителю «Волги», – пойдешь на таран, ломай ворота и въезжай во двор.

– Ты что, шеф? – испугался он. – Здесь же милиция, какие ворота? Как хочешь, а на такое я не согласен.