Нежелание американцев обсуждать понижение уровней обычных вооруженных сил в Европе буквально поразило советскую сторону Шеварднадзе говорит на пресс-конференции в Вашингтоне в марте 1988 года: «Позвольте мне сказать со всей откровенностью, мы поражены ответом наших американских партнеров. Они не выказали никакого энтузиазма, мягко выражаясь, к обсуждению этого вопроса»¹⁴⁵.

Правые в США отказывались верить очевидному, они усматривали в горбачевском смягчении некий хитрый маневр. Директор ЦРУ Роберт Гейтс: в результате происходящих с СССР изменений «Соединенные Штаты встретят в 1990-е годы и позднее более сильный Советский Союз, чьи агрессивные цели за рубежом и тоталитаризм дома останутся в основном неизменными». Еще более откровенным был член Совета национальной безопасности Билл Ленчовски: «Вся политика перестройки, гласности и нового мышления является зловещей дезинформацией, направленной на разоружение Запада»¹⁴⁶. Здесь вся неизменная линия неистребимых польских ненавистников России от Адама Улама, Ричарда Пайпса, Уолтера Лакера, Эдварда Лутвака до Збига Бжезинского и пр. (Их даже развал СССР ни в чем их не убедил.) Даже участвовавший в непосредственных политических переговорах государственный секретарь Джордж Шульц указывал, что «переход советской стороны к диалогу — дело весьма отдаленного будущего, мы его не увидим». Отсюда, полагал Шульц, «я не верю, что отношения с Советским Союзом будут когда-нибудь нормальными, в них всегда будет присутствовать элемент противостояния»¹¹⁷.

Шульц говорит, что «мы не все знали, но мы должны были строить нашу политику на всемерном укреплении нашей мощи, на беспрекословном следовании нашим интересам. В некоторых случаях советское руководство было просто не готово к самостоятельной и тонкой политике. Так в середине февраля 1988 г. в Москве Шульц поднял вопрос о Ближнем Востоке и быстро убедился, что «Горбачев и Шеварднадзе не были в курсе всех сложностей ближневосточной политики. Но занятые внутренними сложностями, Советы были, слава Богу, не в состоянии вмешиваться в региональные конфликты в крупном масштабе».

Во время визитов (три визита) в феврале-апреле 1988 года, когда госсекретаря сопровождал генерал-лейтенант Колин Пауэлл, много говорилось о региональных конфликтах (война Ирана и Ирака, Ангола, Кампучия, Никарагуа и Сальвадор, отношения между двумя Кореями, Ближний Восток). Процесс «улещивания» американцев продолжался. Шеварднадзе подписал Соглашение о рыболовстве в Северной части Тихого океана, допустив американские траулеры в двухсотмильную советскую зону. Почему не американцы, весьма не бедные, никак не соглашались допустить советских дальневосточных моряков в свою национальную зону, а вчерашний милиционер из Грузии широким жестом стал раздавать богатства своей страны? Или не своей? Отметим, что американцы вычеркнули персональные компьютеры из списка запрещенных товаров только тогда, когда их стали производить два десятка стран и эмбарго потеряло всякий смысл.

Встречаясь с Шульцем 24 апреля 1988 г., Горбачев высказал всю свою обиду по поводу несдержанных речей американского президента, который обещал помогать афганским повстанцам и после выхода советских войск. Друг Рон соглашался на дружбу только на основе американской силы, он торжествовал по поводу поражения СССР в Афганистане. Если Рейган заявит такое во время визита в Москву, дружбе придет конец.

«И Советский Союз и Соединенные Штаты видят в исламском фундаментализме опасный феномен. Правительства обеих стран сделали заявление относительно опасности иранского фундаментализма. И тут Соединенные Штаты начинают поддерживать исламский фундаментализм в Афганистане. А теперь афганский фундаментализм сближается с иранским фундаментализмом, с которым он ощущает близость. Когда же Джордж Шульц был прав, в первом или втором случае?»

Шульц: «Я почти всегда прав». Удовлетворенный Горбачев сказал, что он «рад видеть старых друзей. И никто не сможет стереть того, что мы вместе сделали».

Горбачев многое говорил «для домашнего потребления». И в данном случае агентство ТАСС широковещательно ретранслировало его зажигательные речи. А Шульц думал, что это хорошая увертюра к предстоящему визиту в Москву президента Рональда Рейгана.

Более спокойный Шульц открыл новую для себя сферу деятельности. Пользуясь попустительством Горбачева, он посетил Украину и Грузию именно в тот момент, когда национализм там начал делать решающие шаги. Советская сторона предлагала Шульцу советские самолеты, но государственный секретарь желал летать на собственном самолете «Эйр форс 970». Дело решил Шеварднадзе: «Позвольте ему летать на его собственном самолете. Мы просто сэкономим деньги». Шульц подумал, что это хороший пример «нового мышления»¹⁴⁸.

Речи Шульца, сконцентрированные на гражданские права, падали на почву, все более восприимчивую к националистическому безумию. В Тбилиси легко воспламеняемая толпа скандировала: «Шульц — верующий. Он человек мира». Шульц пишет в мемуарах, что ему доставляла удовольствие неловкость Дубинина, Бессмертных и Суходрева, чувствовавших себя в маленькой грузинской церкви весьма неуютно.

Рассекреченная ныне Директива по национальной безопасности — 305 («Цели московского саммита») рисует картину подготовки американской делегации к встрече с Горбачевым. Самоуверенная упоенность американцев не обольщает. Официальная цель: «Продемонстрировать успех подхода данной администрации к Советскому Союзу на основе принципов силы, реализма и западного единства, консолидировать достижения данной администрации, полученные от четырехблоковой повестки дня в отношениях с Советским Союзом». Рейган также хотел «оказать давление ради новых достижений, особенно в деле подписания соглашения по СНВ на американских условиях, добиться от Советского Союза продвижения в вопросе о гражданских правах, разрешения региональных конфликтов за пределами Афганистана»⁴⁹. Это очень не было похоже на советские планы саммита.

Одной из целей Рейгана было «мягко подтолкнуть Горбачева, посодействовать ему в его собственной стране, выразить благодарность и похвалу. Это вело к некой оборонительной реакции Горбачева»¹⁵⁰.

Перспективы? Было примерно ясно, что прогресс в области стратегических вооружений относительно невелик. Но обозначились перспективы невероятного американского продвижения по линии венских переговоров по обычным вооружениям и вооруженным силам в Европе. Шеварднадзе как бы обещал содействие в переговорах по Намибии и Анголе.

Рейган «опробовал силы» в своем выступлении в финской столице, в историческом зале «Финляндия»: «Почему советские граждане, желающие воспользоваться своим правом на эмиграцию, подлежат неким искусственным квотам и искусственным правилам. А как обстоят дела с теми, кто желает исповедовать свою религию?» Все это обещало весьма жесткое противостояние в Москве.

Нэнси и Рональд Рейганы отправились в Москву 25 мая 1988 г. Они, как обычно делают все американцы, сделали промежуточную остановку в Хельсинки. Между 29 мая и 2 июня 1988 г. президент Рейган воочию видел страну, которую он назвал «империей зла». Сцена мирового примирения привлекла буквально тысячи журналистов. Если Вашингтон был бенефисом Горбачева, то теперь настал выход профессионала массовых коммуникаций Рейгана. И выход этот получился менее впечатляющим не по причине слабости Голливуда, а потому что Рейган ничего не собирался дарить. Строго говоря, Рейгана устраивал статус-кво, а на дальнейшие дарения со стороны Горбачева логично было рассчитывать при его прибытии на Запад. Итак, президент Рейган прибыл с пустыми руками, а это в России не приветствуется.

Пожалуй, впервые Горбачев касается здесь вопроса, который его и погубит: система обычных вооружений в Европе. Действующая система была достаточно стабильна. Всякое изменение предполагало, прежде всего, изменение системы советского преобладания в обычных вооружениях. В телевизионном обращении по советскому телевидению Горбачев сказал очень примечательные слова: «Нужно сесть за стол переговоров, будучи готовыми к самым значительным сокращениям»¹⁵¹.