Горбачев предстал перед всеми отступающим и, на этот раз казалось, соглашающимся со своей все более незавидной судьбой. Все те, кто не мечтал о новых министерских портфелях, кто жил со своей страной и хотел стоять за нее до конца, почувствовали, как холодеют ноги. Те, кто так думал в партийном верху, имели возможность выразить свои чувства по поводу декларации «девять плюс один» на одном из последних пленумов ЦК КПСС, собранном сразу же после киевской встречи девяти республик и возвращения Горбачева.

Пожалуй, впервые даже привыкшие к дисциплине и подчинению партийные боссы отдельных областей и республик увидели, что отступать им некуда и что Горбачев завел их на бойню истории. Горбачев же, до последнего борясь за свою власть, изо всех сил изображал киевские соглашения как свою победу — а декларация «девять плюс один» была опубликована именно в день открытия пленума. Горбачев извивался ужом. Чтобы «купить» часть правых, он издал декрет, объявляющий незаконным национализацию собственности партии в Армении. В декрете, правда, ничего не говорилось, как Горбачев намеревается реализовать свой декрет, но не многие уже от него это требовали, пустопорожняя болтовня стала уже привычной.

Впервые провинциальные и столичные секретари были готовы схватиться с Горбачевым, хотя инстинкт покорности был еще очень ощутим. Ощутим он был и в решающих голосованиях, когда у партийных профессионалов не сработал даже инстинкт самосохранения. Все — как всю свою жизнь — хотели быть с большинством, отдельные голоса не в счет. Острота видения покинула жалких внуков революционеров и детей победителей в Великой Отечественной войне. Они мирно блеяли тогда, когда историческая гильотина уже занесла над ними свой нож. И менее всего они думали о сбитой с толку стране, заболтанной неправильным словом «перестройка». Партийная машина, как и государственный аппарат, была рабски слепа и глуха, материальный пир жизни был важнее Отечества. Они, видит Бог, заслужили свою судьбу.

И при этом было видно, что Горбачева, весьма грубо защищавшего свои позиции, партийная лояльность уже не повернет к курсу партийного большинства. Он уже сделал свой выбор. Он пригрозил уходом с поста Генерального секретаря, если пленум не выразит ему доверия. Впервые многие региональные деятели ощутили, что вождь не с ними, что он идет своей дорогой. Он ведет их на бойню истории, оставляя за собой право ускользнуть от ее (истории) гильотины.

Американский посол был прав, докладывая в Вашингтон, что «Горбачев вне опасности». Американцам неясно было, «сколь многое имеет в виду Ельцин, ставя подпись под ново-огаревским соглашением». Горбачев способен согласиться на «круглый стол» с оппозицией. Теперь он готов позволить левым и правым иметь внутри КПСС собственные партии. Собеседники типа Бессмертных предупреждали, что с роспуском (или расколом) партии Горбачев не надолго этот роспуск переживет. Так же считал и Шеварднадзе — лучший министр для американцев.

Весной 1991 г. Советский Союз очевидным образом покатился под гору. Развязанные Горбачевым силы вышли из-под контроля, и страна повисла над пропастью. Советская экономика оказалась на грани коллапса. «Горбачев, — полагает Мэтлок, — стал мечтать о чуде «deux ex machine» («бог из машины»). О том, чтобы его друзья из развитых индустриальных стран собрались вместе и мобилизовали массивную международную помощь. Ведь потратили же они на спасение маленького Кувейта огромные суммы. Ведь все они обещали почти неограниченную помощь. Даже 20–30 млрд. долл. было бы незначительной суммой — ведь он завершением «холодной войны» спас им гораздо больше. Горбачев начал мечтать о такой программе помощи, которую могла мобилизовать встреча 7 наиболее развитых стран, которая должна была собраться в Лондоне в июле. Уже в апреле и мае Горбачев начал прощупывать позиции лидеров «семерки»³⁷².

Посол Мэтлок не переставал удивляться «поверхностности и легкой переменчивости российской политики: на протяжении месяцев российский Верховный Совет и Съезд народных депутатов отказывались установить в РСФСР президентство; всего лишь шесть недель назад Ельцин находился под суровой угрозой лишения поста председателя парламента. Но вот теперь общественное мнение двинулось в его пользу столь стремительно, что даже скептики в его окружении были вынуждены своими избирателями поддержать его»³⁷³. Ельцин прекратил забастовку шахтеров, длившуюся уже два месяца, обещанием высвободить их из-под власти Министерства угольной промышленности. Словно они были кому-то нужны еще.

Избрание Ельциным в качестве партнера (на пост вице-президента) генерала Руцкого было хитрым шагом — военная каста, офицеры, презиравшие Ельцина, одобрили выбор смелого летчика (оказавшегося слабым политиком).

В мемуарах Мэтлока видно, сколь скрупулезно американская сторона наблюдала за политической ареной политически неопытной страны. Посол пишет, что «мы уже были в контакте с политиками в Москве, которые следовали демократическим ценностям»³⁷⁴. Представим себе советское посольство в Вашингтоне, которое знало бы всех оппозиционеров в отношении легальной американской власти.

57 процентов голосовавших в РСФСР за Ельцина в российские президенты едва ли разделяли пафос раскольника: «Великая Россия встает с колен». Россия весной 1991 года стояла на коленях? Перед кем? И патриарх благословил изворотливого коммунистического перебежчика, воспользовавшегося смятением народа и его неукротимым желанием найти, наконец, своего вождя. Подлинно смутное наступило время. Не без гордости один из разрушителей, Гавриил Попов, говорит в эти недели: «Нам, демократам, удалось дезорганизовать страну» — слова, которые цитирует американский посол в своих мемуарах, в главе с характерным названием «Блеф слепца».

6 мая 1991 г. Шеварднадзе посетил президента Буша уже как частное лицо. Он полагал, что следующие 3–4 месяца будут решающими. Нежелание американцев дать кредиты под собственную же сельхозпродукцию «создало опасную паузу в отношениях двух государств». У Горбачева сужается выбор — он пойдет с правыми или будет лишен власти. На ланче с Бейкером он говорил, что положиться в СССР можно только на троицу Горбачев, Шеварднадзе, Яковлев. «Мы должны были продвигаться гораздо быстрее».

А в Москве Горбачев говорил газетному магнату Руперту Мэрдоку, что Буш стремится к началу новой войны. На следующий день эти слова читал сам президент Буш. Это было к месту, так как президент готовился к встрече трех прибалтийских лидеров — Председателя Верховного Совета Ландсбергиса из Литвы, премьер-министра Эдгара Сависаара из Эстонии и премьер-министра Ивара Годманиса из Латвии. Все они убеждали Буша, что их спасение заключается в поддержке Ельцина. При нем «Россия будет нашим защитником». Это уже обещано Ельциным и Козыревым. Буш на некоторое время потерял дар речи.

11 мая — впервые со времени войны в Заливе — Горбачев говорил по телефону с Бушем. Горби просил кредиты; Буш объяснял, что молчание телефона еще не означает его отказа: в Москву отправляется делегация ответственных американцев, они проанализируют ситуацию в советском сельском хозяйстве. О некоторых вещах Горбачев не мог говорить с Бушем: тот только что назначил главой ЦРУ Роберта Гейтса, который давно говорил, что в СССР следует полагаться на Ельцина и забыть о Горбачеве.

В то же время 25 мая шесть республик — три прибалтийские, Грузия, Армения и Молдавия — собрались в Кишиневе, чтобы координировать свои действия в русле, противоположном горбачевскому.

14 июня 1991 г. группа исследователей Гарварда выступила с инициативой массированной американской экономической помощи Советскому Союзу в обмен на проведение в экономике СССР глубоких рыночных реформ. Этот план получил название «Великая сделка». Явлинский в эти дни (согласно послу Мэтлоку) собирался навестить Гарвардский университет, чтобы посоветоваться с Греем Аллисоном в отношении максимально ускоренной экономической реформы в СССР. Затем он присоединится к Примакову в Вашингтоне. Явлинский сказал Мэтлоку, что «перспектива приглашения в Лондон является главным стимулом для Горбачева рассматривать экономические реформы». Поистине каинова печать жажды общественного внимания. К Аллисону у Мэтлока было лишь одно требование: как можно скорее разрушить советский военно-промышленный комплекс. Следует немедленно занять специалистов из ВПК на других производствах и сокрушить этот опасный для Америки мир. Запад помогает Советскому Союзу при условии, что он окончательно перестраивает свою тяжелую промышленность. Ничего не скажешь, «тонкая» игра. Но Мэтлок был уверен, что у Горбачева просто нет иного выхода.