Президент Буш посчитал нужным позвонить Горбачеву в первый день нового года. Они обсуждали ход переговоров по стратегическим вооружениям и ситуацию в Персидском заливе. Государственный секретарь Бейкер 4 февраля 1991 г. послал Шеварднадзе (еще временно занимавшему свой пост) соображения о проблемах стратегических вооружений. Контроль над вооружениями и операция в Персидском заливе затмили все прочее.

Но более существенным уже было следующее. Еще в 1989 г. Брент Скаукрофт тихо создал специальную группу по наблюдению за национальными проблемами в Советском Союзе. Он дал инструкцию ветерану ЦРУ Роберту Гейтсу «взять на себя функции наблюдателя за Кремлем, сдуть пыль с магического шара предсказаний и начать задавать себе вопросы о различных вариантах возможного кошмара»¹²⁷. Гейтс создал два межведомственных комитета; первый возглавил он сам, второй — Кондолиза Райс. Самым главным был вопрос о будущем советских ядерных сил. ЦРУ знало о механизмах сдерживания попыток завладения этим оружием посредством сложных кодов и идентификационных приспособлений.

Американцев больше волновала возможность овладения тактическим ядерным оружием некими региональными национальными деятелями, способы использования которого были гораздо проще. Что же касается общей оценки «антисецессионного» курса Горбачева в Прибалтике и повсюду, то 24 января 1991 г. ЦРУ давало такую оценку: «Горбачев начал конфликт без явственно просматриваемой программы и с малоощутимыми шансами на успех. Едва ли ему удастся избежать расплаты за процесс, который он сам же и начал и главной жертвой которого он, вероятнее всего, и будет»³²⁸.

Американская разведка уже тогда определила то, чего советские либералы не желали (и не желают) признавать долгие годы — тогда и потом. Роберт Гейтс «Ежедневная жизнь во многих отношениях была счастливее при старом сталинском режиме. В будущем русские оценят либерализацию как хаос. Чем дальше зайдет Горбачев, тем сложнее будет для последующего лидера, более решительного и более умелого, чем Горбачев, призвать население снова помогать проводить реформы». Найдите либеральный мыслительный центр в России, оценки и выводы которого хотя бы немного напоминают выводы ЦРУ.

Как напоминает посол Мэтлок, «со времен Сталина Советский Союз никогда не принимал иностранной экономической помощи, считая ее потенциальным источником «внешней зависимости». СССР не принял ее даже после Чернобыля. Но после землетрясения в Армении, в Спитаке, в декабре 1988 года, помощь была принята с благодарностью… По мере того, как экономическая ситуация в стране ухудшалась, официальное отношение к помощи из-за рубежа изменялось, и к осени 1990 года Горбачев активно призывал не только к иностранным кредитам и кредитным гарантиям, но полностью принимал дарования в виде продовольствия и медицинских препаратов»³²⁹.

Американское посольство советовало своему правительству предоставить советскому населению некоторый объем медицинской помощи в виде лекарств. Нельзя сказать, что Вашингтон проявил невиданную щедрость — было ассигновано всего 5 млн. долл., но и эта помощь была существенной для доведенной горбачевским правлением до крайности страны. Горбачев назначил чиновника высокого ранга — первого заместителя председателя Совета Министров Виталия Догужиева координатором гуманитарной помощи. В прежние годы СССР сам оказывал массовую помощь многим странам. Печально было видеть деградацию великой державы. Теперь фуры с помощью пропускали даже в самые закрытые города.

Мэтлок же думает так: «Это придало советским гражданам чувство, что они не забыты и не покинуты миром. Это было важно, ценно и ободрительно» И все же даже Мэтлок признает, что внимание к обрушенной стране было недостаточным: «Вашингтон никогда не проводил исследований переходных условий, пригодных для Советского Союза; президент был поглощен созданием коалиции по выдворению Ирака из Кувейта. Наши западноевропейские союзники спорили по многим вопросам и были увлечены внутренними проблемами. Японское правительство сделало советскую политику заложником возвращения южнокурильских островов к северу от Хоккайдо — справедливое требование, но не то, которое можно было удовлетворить непосредственным давлением»³³⁰.

Но постепенно безоговорочная решимость оказать помощь меняется существенными оговорками.

7 декабря 1990 г. каналы информации американского государственного департамента сообщили, что элитные части ВДВ выдвигаются в Прибалтику и одной из целей будет призвать на действительную службу 32 тысячи новобранцев. Роберт Гейтс и Кондолиза Райс немедленно прибыли к Брешу Скаукрофту с предложением жесткого ответа. Скаукрофт колебался. Он ценил поддержку СССР в ООН. Противостоять сейчас Горбачеву в Прибалтике означало выбить его из коалиции против Ирака. И все же американское заявление было достаточно жестким, чтобы ТАСС назвало его «неприкрытым вмешательством во внутренние дела Советского Союза».

На второй день после драматической самоотставки путаника — Шеварднадзе, Горбачев создает специальные милицейские силы — ОМОН, характерные своими черными беретами. Именно ОМОН захватывает полиграфические учреждения в Риге. Пятью днями позже министерство обороны СССР потребовало возврата к всеобщей воинской повинности в Прибалтике, Закавказье, Молдавии, западных областях Украины, там, где националистический порыв был максимальным. 2 января 1991 г. ударные войска Министерства внутренних дел захватили здание Центрального Комитета Коммунистической партии Литвы, издательства и типографии основных изданий — как принадлежащие центральным властям.

С высадкой воздушно-десантных войск в Литве посол Мэтлок бросился к советнику Горбачева Шахназарову, который попытался успокоить американца. Прибалты сами ведут себя провокационно. Министр внутренних дел Борис Пуго принял главу Всемирного еврейского конгресса Эдгара Бронфмана и сказал, что прибалтийские республики намерены агрессивно вести себя в отношении местных этнических меньшинств.

Прибалты вели себя, если позволено так выразиться, нагло. Глава литовского парламента Витаутас Ландсбергис заявил, что обращение Горбачева относится к государству, которого уже нет (Литовская ССР), поэтому граждане республики не обязаны обращать на это послание никакого внимания. Предложение Горбачева «восстановить» советскую власть уже определенно означает, что в данное время она исчезла. Но слабость Горбачева была уже очевидна, литовский профессор музыки пинал его как хотел.

Холодное чувство теряемой власти загасило неизбывное, казалось, оптимистическое мировоззрение Горбачева. Три первых месяца 1991 года свидетельствуют, что даже «Горби» проняло. В своем самомнении Горбачев периодически действовал иррационально. Так 7 января 1991 года он приказал грузинскому сепаратистскому правительству Гамсахурдии вывести войска из Южной Осетии, хотя уже достаточно давно не имел власти распоряжаться новым грузинским парламентом и президентом. Гамсахурдия заявил, что любая попытка выполнить распоряжение Горбачева приведет к войне между Грузией и Россией. Жалкая угроза Горбачева лишь ухудшила ситуацию. Она окончательно рушила доверие к нему. В целом начатая с середины ноября 1990 года практика угроз, ни одна из которых не была реализована, просто убила доверие к Горбачеву даже у самых наивных его сторонников.

Теперь мы знаем, что 7 января верная Кремлю часть литовской компартии обратилась к Горбачеву с предложением распустить Верховный Совет Литвы и ввести прямое президентское правление. Секретарь Горбачева Валерий Болдин встретился с лидером просоветских литовцев Бурокявичюсом. Рядом сидели секретари ЦК Шенин, и Бакланов, министры Пуго и Язов, глава КГБ Крючков. Никто не знает, насколько осведомлен был об этой встрече сам Горбачев.

Президент Буш в своем первом в текущем году послании характеризует события в Литве как «глубоко беспокоящие». Он указал, что «перемены в Советском Союзе помогли создать базу для беспрецедентного сотрудничества и партнерства между Соединенными Штатами и Советским Союзом. События, свидетелями которых мы являемся, совершенно несовместимы с этим курсом». Президент Буш объявил, что «мы осуждаем эти (советские) действия, которые не укрепляют, а разрушают нашу дружбу»³³¹.