Нико обдумал ее слова.

— Химера, зачем ты делишься со мной своими знаниями? Это невероятно щедрый подарок.

Она не ответила. Время шло, и Нико уже начал опасаться, что Химера уплыла.

— Нет знания горше, чем это. Оно знаменует начало твоих страданий.

— Что ты имеешь в виду?

— Подумай о последствиях.

Нико наморщил лоб.

— Теперь я смогу видеть свечение вокруг живых существ… Только одного не понимаю: почему ни у меня, ни у других чарословов нет синестетической реакции на чары Праязыка?

— Руны Праязыка крайне слабы. Вне живого тела они почти ни на что не влияют. Ни один человек не обладает достаточно тонкой синестетической реакцией, способной их обнаружить. — Она замолчала. — К сожалению, ты не отдаешь себе отчета в том, какая судьба тебя ждет. Ты выучил язык Создателя. Подумай. Твой разум впитывает евграфичные языки, находящиеся поблизости — так твои детские фантазии создали ночных страшилок, которые спасли тебя от Фелруса. Но изначальные языки не евграфичны. Их можно назвать какографическими: их чарописание избыточно и нелогично. Что происходит, когда ты прикасаешься к подобным чарам?

Внезапно до Нико дошел смысл происходящего. Чувство было такое, словно его ударили под дых. Он на время лишился дара речи. Сердце выскакивало из груди, а язык стал как резиновый.

— Я… я их ломаю.

Когда Химера заговорила вновь, ее голос был тих и печален:

— Взгляни на мотылька.

Рядом с ладонью Нико возникла сфера из мягкого белого света. Он посмотрел и в ужасе вскрикнул.

Еще недавно перед ним сидело изящное создание с мохнатым тельцем, большими черными глазами и пушистыми усиками-антеннками. Он сам любовался ее тончайшими крылышками нежного кремового цвета с радужными разводами и черно-желтыми глазчатыми отметинами.

Теперь же на пальце чарослова скорчился запекшийся, почерневший трупик. По всему тельцу вздулись крохотные очаги омертвевшей черной плоти, похожие на жутких паразитов.

Нико закричал снова. Обладая новым знанием, он увидел, как его пораженный какографией разум переставил символы в тексте павлиноглазки, отчего отдельные участки тела насекомого раздулись до чудовищных размеров.

Он отдернул руку, стряхнув мертвого мотылька. Свет мигнул и погас, и Нико вновь остался плавать в полной темноте.

— Это ведь язвенные проклятия, верно? — спросил Нико, отчаянно пытаясь отдышаться. — Вроде тех, что Фелрус наложил на магистра? Монстр перемешал слова Праязыка у него в кишках, и руны стали неуправляемыми.

Химера не ответила. Ей и не пришлось. Он знал, что прав.

— Отныне мое прикосновение губительно для любых живых созданий, — вслух рассуждал Нико. — Какография засеет их тела ошибками. Куда бы я ни пошел, я всюду буду разносить заразу. — Юноше показалось, что его вот-вот вырвет.

Химера тихонько фыркнула.

— Далеко не каждое твое прикосновение вызовет язву. Часть перемен вообще никак не скажется на живых организмах. А некоторые даже пойдут на пользу. Ну а теперь… — Она умолкла и еще раз фыркнула. — Теперь ты видишь, какую цену я с тебя взяла.

— Вижу, — проговорил Нико, хватаясь за живот. — Ты сказала, что можешь научить меня, как удалить проклятие Шеннона. Но не обещала, что у меня получится.

— Надежда еще есть. Сейчас его желудок оплетен опухолями, словно тонкой сеткой. Если ты дотронешься до больного места и сосредоточишься, то, может, и сумеешь изолировать проклятие в одной точке…

— …А затем богиня Дейдре его удалит, — перебил Нико. Шеннона еще можно было спасти!

— Не скажу, что ты меня обманула, — помолчав немного, произнес чарослов. — Благодаря тебе у магистра появился шанс выжить. Я бы согласился на твои условия, даже если бы заранее знал, что превращусь в монстра…

Внезапно Нико подскочил: ему в голову пришла одна идея.

— А что, если я заберу у Фелруса изумруд Арахеста?

Тьма колыхнулась. Он вновь почувствовал, как Химера плавает кругами. Она произнесла:

— Мне бы этого не хотелось.

— Но ведь если я верну себе способность колдовать, то перестану заражать всех, к кому прикасаюсь. Я мог бы стать великим чарословом — вроде правителей Солнечной империи. Химера! Пускай Фелрус сказал, что Альциона не существует, я все равно мог бы использовать знание Праязыка в борьбе против Разобщения.

Волны улеглись.

— Восстановив утраченную часть себя, ты станешь бесполезен в борьбе против демонов.

— Как это?

Она вновь начала кружить.

— Фелрус хочет скрыть от тебя истинный смысл пророчества.

— Голем утверждал, что все пророчества лгут.

— Все человеческие пророчества лгут, — поправила она. — Тут голем не слукавил. Еще он тебе сообщил, что члены твоей семьи — всего лишь пешки в игре между человечеством и демонами. И опять же в его словах была только доля правды.

— Какова же тогда вся правда?

— Люди используют слово «пророчество» как синоним к слову «судьба». На самом деле ничто не предначертано. Пророчество похоже на дождь в горах. Вода стекает вниз. Она должна отыскать свой путь через ручьи, потоки и реки. В статичном мире можно было бы рассчитать, куда потечет вода: мол, эта капля потечет вон в то озеро, а эта река — в тот океан. Но мир постоянно меняется. — Она умолкла, чтобы вдохнуть жидкость полной грудью. — А самое главное, те, кто обладает властью, перекрывают реки плотинами, копают каналы, сооружают водяные колеса. И именно так я и поступила с тобой, Никодимус. Толкнула в реку, чьи воды сметут демонов Лоса. И я хочу увидеть, как ты станешь речным королем.

Тошнотворное ощущение ужаса вернулось. Нико слишком хорошо представлял себе, что он сейчас услышит.

— Что это за метафорическая река такая?

— В твоем представлении мир — это поле боя между человечеством и демонами. Тогда как на самом деле люди, боги и демоны — всего лишь течения в конфликте двух высших сил: лингвистического порядка и застоя и лингвистической ошибки и перемены. Волшебники служат порядку. Они прилагают усилия, чтобы повернуть ход реки в русло порядка. Они молятся о приходе Альциона, речного короля постоянства. Им хочется, чтобы все шло своим чередом. И они жутко боятся Вестника — речного короля перемен. Маги опасаются бурь и изменений, которые сулит его приход. По их мнению, лишь неизменный язык поможет отбить демонические атаки.

Руки Нико больше не дрожали; от гнева они сжались в кулаки.

— То есть, по-твоему, хаос и ошибки помогут одолеть демонов? И ты взяла и превратила меня в бойца за перемены в языке?

— Жизнь — это переменчивый язык, — прорычала Химера. — Язык, который растет на ошибках. Без ошибок в Праязыке нам всем конец. Вот чему я научила Джеймса Берра: показала, как стать аватарой перемен, обновления, оригинальности…

— Оригинальности? — проскрежетал Нико сквозь сжатые зубы. — И ради этого ты превратила нас в монстров?

— Лишь тот, кто оригинален, способен создать нечто новое. Тот, кто оригинален, по определению должен избегать проторенных троп. Он бродяга и учится на собственных ошибках. Благодаря мне, Никодимус, ты породишь новый мутагенный язык и станешь распространять мутации.

Что-то горячее прижалось к спине Нико.

— ВСЕ ТВОРЧЕСКОЕ БЕРЕТ НАЧАЛО ИЗ ОШИБКИ! — прогремел над ухом голос Химеры.

Он крутанулся на месте и попытался ее схватить.

— Будь ты проклята! — заорал он. — Будь проклята! Ты сделала из меня Буревестника! Превратила в чудовище! — Его руки бешено молотили вокруг, взбивая черноту.

— По-твоему, тот, кто ошибается, выглядит нелепо? — издалека спросила Химера. — А оригинальность чудовищна? Тогда тебе следует знать, что ты всегда был чудовищем. Ты всегда был какографом. Такова твоя истинная природа. Такова была природа Джеймса Берра. Он тоже сетовал и возмущался, и гнев его поглотил. Ты собираешься отрицать собственную сущность?

— Я НЕ ДЖЕЙМС БЕРР! — взревел чарослов. — И никогда им не буду. И я не король ошибок. Я родился другим: меня прокляли. Я верну себе изумруд, обрету себя и стану Альционом!