Так что прорваться к Кронштадту представлялось не менее сложной задачей, чем выбраться оттуда в восточную часть Балтики. В моей прошлой исторической реальности в 1943 году Балтийский флот не справился с задачей прорыва, и лишь когда в сентябре 1944 года Финляндия разорвала союз с Германией, и СССР получил доступ к финским берегам, дело пошло на лад. Но до этого момента было еще очень далеко, и я крепко задумался… пока что в голову ничего толкового не приходило.

И, наконец, правильно ли я поступил, захватив «Парадигму»? Нужна ли она была Советскому Союзу? Пусть наши дешифровальные службы взломают коды немецких кораблей и подводных лодок: и атлантические, и средиземноморские, и коды для надводных кораблей, — но что дальше? Прорвать блокаду в заливе это не поможет, а нужны ли коды для других целей? Не совершил ли я ошибку, не поторопился ли, поломав игру Флемингу? В конце концов, в прошлой исторической ветке советское руководство особо «Энигмой» не интересовалось, отдав ее на откуп британцам, а содержание криптограмм получая по линии внешней разведки. Так может и «Парадигма» им не требуется?..

Н-да, поговорка: «Семь раз отмерь, один — отрежь!» — явно не про меня. Действуя интуитивно, иногда ошибаешься. Впрочем, выпустить британцев из запертой каюты никогда не поздно, пока же торопиться не буду.

Немецкий капитан уже очнулся, но попыток освободиться не предпринимал. Сидел, как его посадили, спиной к переборке, и злобно зыркал глазами в мою сторону. Рот ему не затыкали, но кричать он не пытался, понимал, что никакого смысла в этом действии нет.

Я задумчиво посмотрел на него, вспоминая, что слышал в свое время об этом человеке.

Вольфганг Лют — так назвал его Турок. Имя знакомое — если не путаю, входил в топ-три гитлеровских асов-капитанов, гордость подводного флота Германии.

Я подошел и остановился напротив него, упершись взором ему в переносицу, заложил руки за спину, плавно перекатываясь с пятки на носок.

— Имя, должность! — резким, неприятным тоном потребовал я.

Капитан дернул головой, но промолчал. Что же, в эти игры я тоже умею играть.

— Послушайте меня, если вы откажетесь сотрудничать, у меня не останется выбора. Нет-нет, вас я поначалу не трону. Я всего лишь стану убивать ваших матросов… одного за другим. Причем, делать это буду на ваших глазах. И убивать их я буду медленно, не спеша. Ломая кости, выкалывая глаза, снимая кожу лоскут за лоскутом… так, кажется, делают с пленными коммунистами солдаты «ЭсЭс»?

У Люта задрожал подбородок, но не от страха, а от едва сдерживаемой ярости, а я еще подбавил в копилку:

— А как эсэсовцы поступают с евреями и говорить не буду. Впрочем, вы и так все знаете. Слышали про лагеря смерти? А про газовые камеры? Быстро и надежно. А если камеры по рукой нет, можно и иначе: забить фургон голыми пленниками и вывести выхлопную трубу грузовика прямо внутрь. Несколько минут, и готово! А после тела сжечь в ямах или крематориях. Впрочем, все, что может быть полезным, изъять: волосы срезать, золотые коронки вырвать… я уже не говорю про личные ценности, их отбирают сразу — и это мелочь по сравнению с прочим. А хотите, я расскажу, что делают с детьми?

Капитан слушал внимательно, сначала относительно спокойно, но через какое-то время у него задрожали губы. Наконец, его прорвало:

— Замолчите! Я вам не вшивый SS-Mann! Я — человек чести, морской офицер! Не смейте приписывать мне дела, к которым я не имею ни малейшего отношения! Зачем вы мне все это говорите? Это не может быть правдой, в такую дикую дезинформацию я все равно не поверю. Это за пределами человеческой жестокости, такое могли придумать только коммунисты! С моими людьми вы вольны поступить, как сочтете нужным. Они — солдаты, и знали, что идут на потенциальную смерть. И я солдат! Если мне суждено умереть, я постараюсь сделать это достойно!

Я зааплодировал бы ему, настолько горделиво и пафосно прозвучала его речь, вот только он, кажется, не до конца проникся моей угрозой. Одним плавным движением я оказался возле Люта, поднял его за грудки и притянул его к себе, после чего прошипел ему прямо в лицо:

— Самое плохое для вас, что я — русский! И я не врал, это не дезинформация. Это лишь малая часть того, что творят ваши солдаты на нашей земле. И я буду мстить вам, всем до последнего! Буду грызть ваши глотки, перегрызать жилы, пить вашу кровь!

Вот сейчас он поверил, причем целиком и полностью, до конца. И от осознания правды, его затрясло, как в приступе лихорадки, а ноги перестали держать тело. Я отпустил его китель, и Лют осел на пол, прислонившись к стене.

— Не может быть, я не знал! Я уже четыре года не вылезаю из рейдов и понятия не имею, что творится на суше! Поверьте мне!..

— Имя! Должность! — потребовал я вновь, и на этот раз он ответил.

— Вольфганг Август Ойген Лют, корветткапитан, командир подводной лодки U-181! — четко, как на плацу, ответил офицер.

— Куда следуете?

— Возвращаюсь из дальнего похода. За семь недель мы прошли восемь тысяч миль, миновали Ирландию и Францию, прошли мыс Доброй Надежды, после дошли до северного побережья Африки и пошли на восток материка, но я побоялся, что кончатся топливо и торпеды, и отдал приказ возвращаться назад. Обратный путь занял меньше времени, мы шли почти без остановок.

— Вы сказали, «кончатся торпеды»? — удивился я. — Все израсходовали?

— Осталось лишь две, — вновь горделиво задрал подбородок Лют, — и то потому, что я их очень экономил и воевал своим методом.

Я заинтересовался.

— Подробности! Кого потопили? Даты? Способ?

Лют задумался:

— Мне бы судовую книгу, я бы ответил более точно. Навскидку: американский рудовоз «East Indian», «Plaudit», «Meldahl», пароход «Excello», норвежский трэмп «Gunda», греческий корабль «Corinthiakos», американский сухогруз «Alcoa Pathfinder», пароход, кажется, опять греческий, «Mount Helmos»… еще кого-то… а потом у меня была очень странная неделя. Понимаете, с одной торпеды сложно затопить большой корабль, а торпед у меня оставалось немного… поэтому я начал применять иную тактику: топил корабли не торпедами, а расстреливал из всех орудий в надводном положении… воды там спокойные, на помощь им никто не приходил.

— И как, удачно? — поразился я столь оригинальному подходу к делу.

— За неделю — четыре торговых судна! — приосанился капитан и даже попытался встать на ноги. — Но потом решил, что пора и честь знать, и мы повернули к родным берегам. Совсем немного не дошли, услышали сигнал о помощи, отправились на выручку… дальнейшее вы знаете.

— Приходилось ли вам топить советские суда?

— Не припомню такого, — пожал плечами Лют. — Мы действовали в основном в тех морях, где ваших нет… много британцев на дно отправили. «Empire Whimbrel», «Tinhow», «Harrier», «Hoihow», «Empire Lake» — всех и не упомнишь без судового журнала… кстати, вы не очень-то походите на русского…

Он был прав. В немецкой форме офицера «Люфтваффе» я точно не был похож на простого советского человека. Тем не менее, я им был.

Что же, если капитан не врал, то наших он не топил, а до англичан, американцев и прочих мне было мало дела. Нет, я вовсе не оправдывал Люта, но и не испытывал к нему ненависти в достаточном количестве. Это был настоящий военный, отлично исполнявший приказы и несший свою службу максимально эффективно, и зверствами при этом не занимавшийся. Вдобавок Лют был человеком умным и смелым — достойный враг.

Любопытную историю он рассказал, получается, «Парадигма» — далеко не новинка, раз была установлена на судне, которое находилось в рейде несколько долгих месяцев.

Что-то не стыкуется! Допустим, шифровальную машину поставили на борт еще до отправки субмарины в рейд, но откуда тогда Флеминг узнал о ее возвращении? Ведь он точно вычислил квадрат и время, где мы должны были пересечься. Удивительное… хм… совпадение? Быть такого не может! Либо же коммандер ждал появления кого-то иного, а Лют просто оказался здесь случайно?

Лодку резко качнуло. Разговоры в сторону, иначе затонем, как прежние жертвы U-181, а мне этого очень не хотелось.