Занятная история с этими пломбами. Окон в кладовых нет, двери не взломаны, других возможностей попасть в хранилище нет. И все же, кто-то сумел это сделать. Хотелось бы взглянуть на все своими глазами, но в институт меня не впустят — это факт. И все же я должен был помочь старику, ведь я дал ему слово. Но как?

— Когда вы проводили прошлую ревизию? — уточнил я. Пока картинка никак не складывалась у меня в голове.

— Неделю назад, — подсчитал в уме старик, — а следующая будет через три дня. И там пропажу уже точно заметят…

— Значит, у нас есть в запасе целых три дня! — подытожил я.

Наум Натанович внезапно спохватился. Поглощенный своим горем, он ведь даже не поинтересовался моим именем, не то, что прочими подробностями. Между тем, с точки зрения любого жителя нынешнего Ленинграда, я выглядел весьма подозрительно. Первое, без документов — одного этого уже хватало, чтобы звать милицию. Второе, одет явно в чужие вещи, не своего размера. Как раз с этим проблем было меньше, сейчас не до показа мод, все носили, кто во что горазд, лишь бы тепло и ветром не продувалось. Третье, я молод и на вид совершенно здоров. Спрашивается, почему не на фронте? Тем более, на мне гимнастерка и галифе. Физиономия не бритая — щетина стала с недавних пор расти у меня густая, у Димки такой не водилось год назад. Ну и еще много всяких мелочей, которые мог бы подметить внимательный взгляд глаз: плохое знание города, масса свободного времени, опять же черный нож в ножнах. В общем, лишь столь рассеянный человек, как Абрамов, мог не придать всему вышеперечисленному ни малейшего значения. Теперь я понимал, что ограбить такого человека легче, чем конфету у ребенка отобрать.

— А как же… — попытался он подобрать слова. — Разве у вас нет своих дел?

— Нет, до пятницы я абсолютно свободен, — улыбнулся я, вспомнив детский мультик.

Но Наум Натанович узнать цитату не смог по той простой причине, что мультфильм еще не сняли, а в классической книжке Милна этой фразы не было. Поэтому он закивал всерьез и впервые за вечер улыбнулся.

— Мне вас само провидение послало… но будет ли удобно…

— Будет! Давайте так, — предложил я, — вот там за печкой в углу достаточно места на полу, мы кинем туда старое одеяло и я поживу у вас немного. Этим вы меня крайне выручите. А я постараюсь отплатить вам тем, что отыщу зерно. Поверьте, мне это будет сделать проще, чем вам.

— Знаете что, молодой человек, — торжественно сказал Абрамов, — если у вас все получится, наука будет перед вами в неоплатном долгу.

— Дмитрий, — я протянул ему руку, наконец, представившись, — Дмитрий Буров.

Наум Натанович торжественно пожал мою ладонь. Его рука была тоненькой и хрупкой. Казалось, надави я чуть сильнее, и сломаю его кости, словно веточки. Чем он вообще питался эти годы? Воздухом?

— Вот только угостить мне вас совершенно нечем, — горестно развел он руками, словно прочитав мои мысли, — вашему молодому организму требуется много энергии, но, увы…

— Ничего, завтра что-нибудь придумаем! — не особо расстроился я.

— Зато у меня найдется для вас одежда по размеру. Не новая, уж простите, но вам, думаю, подойдет. Вещи сына, он на фронте. Вы с ним примерно одной фактуры!

Он и сам переоделся в чистые, хоть и многократно латаные вещи, и мне достал из сундука рубашку, брюки, телогрейку и шапку. Сапоги я оставил трофейные, они были как раз по ноге.

— Вот, совершенно другое дело! — радостно оглядел меня Абрамов. — Теперь вам хотя бы будет тепло…

— Благодарю, Наум Натанович!

— Носите на здоровье, Дмитрий!

Удивительно чистый душой и мыслями человек был Наум Натанович. Другой бы засомневался, начал ловить на несостыковках, а он просто взял и поверил моим бессвязным объяснениям. Грех такому не помочь!

Несмотря на пустой желудок, в котором плескалась исключительно вода из чайника, я уснул крепко и прекрасно выспался.

Проснулся как раз перед самым рассветом, изрядно закоченев. Зима близко! Ее дыхание уже вовсю ощущалось, особенно все более долгими ночами.

Наум Натанович свернулся калачиком на своем узком топчане и казался скорее мертвым, чем живым. Я даже испугался, не отдал ли он богу душу во сне, тем более после вчерашнего купания, но тут старичок закашлялся — живой. Его тело было больше похоже на тело дистрофичного подростка — крючка, как их называли в Ленинграде, потому что их скелеты были сильно обтянуты кожей, а позвоночник при этом выдавались вперед, делая их похожими на рыболовный крючок. И как он выжил в этой убогой квартире, точнее ее остатках, целых два года, совершенно непонятно. Одной печужкой не спасешься в суровые зимы. Она тепла-то дает еле-еле, комнату не обогреет — это точно, но внутри все же лучше, чем снаружи. Видно, Абрамов большую часть времени проводил в институте, а в разрушенном доме появлялся крайне редко. А в институте топили, он сам говорил.

Потом мы завтракали, и вновь это был пустой кипяток. Наум Натанович прятал глаза от стыда, потом протянул мне две неиспользованные продовольственные карточки.

— Вот, возьмите. Может, получится достать продуктов? — потом он вытащил откуда-то из-под подушки потрепанный жизнью кошелек. — Денег, правда, совсем мало… понимаете, с тех пор, как началась блокада, наличные средства не могут завезти в город, зарплату не выдавали уже очень давно. Однако налоги мы платим вовремя! Вот такой парадокс! Мне еще повезло, что мой сын совершеннолетний. С других, у кого дети в эвакуации, берут плату за пребывание в детсадах и интернатах. Все деньги идут на будущую Победу! Впрочем, вы не подумайте, я все равно добровольно отдаю почти всю зарплату, много ли старику надо? Многие так делают. Дети — наше все, наше будущее! Они должны, обязаны уцелеть в этой войне!..

Я решительно отодвинул кошелек в сторону, а вот карточки взял. Без них шанс найти продукты стремился к нулю. С ними он тоже был невелик, но все же имелся. В мое время у многих ходило такое мнение, что карточки в войну были аналогом денег. На самом же деле они всего лишь давали право на приобретение тех или иных продуктов в указанном количестве, но оплатить их требовалось наличными, правда, по государственным ценам. Конечно, существовал и черный рынок, куда без него, но о ценах там я даже думать не хотел.

— Не волнуйтесь, идите на работу, как обычно. Делайте вид, что все в порядке… насколько это возможно. Вам нужно приглядеться к красноармейцам получше: как они проводят время на службе, о чем говорят… но главное — не привлечь излишнего внимания и не вызвать их подозрений. А еще постарайтесь по-новому взглянуть на своих коллег. Доверие — это хорошо, но нам надо отыскать преступника, а им может быть кто угодно!..

Наум Натанович серьезно кивнул, осознав всю важность предстоящей задачи. Потом проинструктировал меня, рассказав, где лучше попытать удачи с карточками. Но все оказалось не так просто.

— Я прикреплен к определенному магазину, там и должен отовариваться, — скороговоркой затараторил Абрамов, — только хлеб можно получить в любой булочной. Видите, каждый месяц карточки иного цвета. У меня, как у деятеля науки, в ноябре — синяя. Раньше в картах были прописаны нормы продовольствия, но они так часто менялись, что теперь указаны исключительно наименования. Но вы не переживайте, продавцы все взвесят и выдадут. Сами же карточки тоже постоянно меняют, то разделяют, то совмещают. Вот, смотрите, с января этого года сахар объединили с крупой и макаронами, а раньше он был с маслом и кондитерскими изделиями. Недавно рыбная карта вернулась, с сорок первого года ее не видел…вам, Дмитрий, если получится, лучше всего отоварить карту Н2 — она общая, на семь видов товаров: тут и соли, и крупы, и сахар, и даже чай и сало. Но последнее вы вряд ли достанете. Впрочем, как повезет…

Сама карта — «простыня», выглядела, как страницы большой книги. В центральной части были вписаны фамилия и инициалы Наума Натановича и его адрес, все остальное пространство занимали отрезные талоны, из которых использовано было всего пара штук. Ох уж, товарищ Абрамов, не следит он за тем, чтобы вовремя получить продукты.