(блокадный словарь) Повалиха — каша из отрубей, после которой повально клонило в сон. Сладкая земля — подслащенная земля из-под сгоревших складов с сахаром и мукой, продавалась за большие деньги. Пеленашка — обернутые в простыни трупы.

— И что прямо мертвецов едят? — в такое я не поверил, явный бред, быть такого не может. А вот про консервы из человечины звучало более реалистично. Но именно потому, что походило на дело, поставленное на поток. А все, что приносит деньги, для многих мгновенно размывает границы морали и человечности.

— А то ж! — уверенно кивнул мужик и вновь сплюнул. — Но многие чужими мертвецами брезгуют, неизвестно, какие болячки у тех при жизни были. Так двинутые своими же детишками умершими еще живых кормят. Видел я тут давеча одну такую… глаза безумные, волосы седые, хотя сама молодая. Кто-то донес, милиция к ней в дом сунулась, а там в одной комнате тело наполовину разделанное — младшенький, умер от дистрофии. А во второй комнате еще трое сидят, супчик хлебают… из братика, значится… Тьфу, пропасть!

Уж насколько я себя считал крепким человеком, но после этого рассказа меня резко замутило и чуть не вывернуло прямо под ноги мужику.

Таких историй я в детстве не слышал, все рассказы про блокаду были более прилизанными… но почему-то сразу поверил, что мужик не врет. Страх за жизнь своих детей и не на такое толкнет. Нет никого отчаяннее, чем мать, у которой ребенок при смерти. Такая и убьет, и покалечит, не задумываясь. И силы у нее удесятерятся, организм начинает работать в сверхрежиме. И прошлые принципы… они стираются, уходит на второй, третий, десятый план. Остается только одна мысль — сделать все, чтобы дети выжили…

— Далеко еще? — спросил я, чтобы отвлечься от дурных мыслей.

— Да, считай, пришли…

Мы свернули в глухой дворик. Все окна домов, выходивших сюда, были либо заколоченными, либо сияли пустыми проемами.

— Что за место? — недоверчиво огляделся я по сторонам. — Тут явно никто не живет.

— А нам с тобой и не требуется, чтобы лишние глаза глядели. У меня здесь нычка схоронена.

Он подошел к входу в подвальное помещение, уверенно спустился по трем ступенькам вниз и быстро отпер большой и очень ржавый на вид замок. Тяжелая дверь чуть скрипнула и приоткрылась.

— Давай за мной! — пригласил мужичок и тут же скрылся внутри.

Любопытно. С чего это вдруг он проявил такую доверчивость, показав свое тайное убежище. Планирует заманить меня внутрь и убить? Вероятно. Подумал, наверное, что голод настолько застлал мой разум, что я опрометчиво брошусь в подвал, где меня уже ждет ловушка. Интересно, что там? Думаю, сообщников у него здесь нет. Не стали бы они сидеть под замком в томительном ожидании. Ведь, совершенно не было гарантии, что ему кто-то подвернется под руку с самого утра. Допустим, он там один. Каким же образом он хочет умертвить меня? Самый простой вариант — застрелить или зарезать. Звук выстрела и крики в нежилом доме никто не услышит. Что же делать? Бежать прочь? Нет, я пришел сюда за продуктами и без них не уйду. А если на меня нападут, что же, буду защищаться. Уж один на один я с этим неказистым типом должен совладать…

Все эти мысли пролетели в моей голове за пару ударов сердцем, и я последовал по ступеням за плешивым, прихватив по дороге обломок кирпича, валявшийся на земле.

Вроде бы нас разделяло всего несколько шагов, но когда я спустился в подвал, то вокруг никого не было. Из просторного темного помещения несло сыростью и легкой, чуть сладковатой тухлятиной. Дохлые крысы, что ли?..

— Эй, ты где? — негромко произнес я, настороженно делая еще один шаг вперед. С этим я слегка поторопился, мои глаза еще не успели освоиться в темноте, и я тут же поплатился за собственную самоуверенность.

Я был готов к чему угодно: к выстрелам из тьмы, к тому, что на меня бросятся со всех сторон и готов был среагировать должным образом… но все случилось совершенно иначе.

Что-то больно ударило снизу по моим ногам, и я даже успел было среагировать и отшатнуться влево, но недостаточно быстро. Меня сбило, закрутило, перевернуло вниз головой, стянуло со всех сторон, вдобавок я пребольно ударился лицом о кирпич, который все еще держал в руке.

Пытаясь высвободиться, я начал неистово дергаться из сторону в сторону, но этим только еще крепче запутывался. Поняв, что делаю лишь хуже, я замер, стараясь понять, что же произошло.

Внезапно до меня дошло: это же сеть! Я попался в обычную рыбацкую сеть, правда, плетенную из очень прочной толстой нити. Хорошая ловушка, неожиданная. Сеть была заранее расстелена за входом и замаскирована — припорошена грязью и листвой, и пока я пытался привыкнуть к полутьме, хозяин этого подвала потянул за нужные веревки, и вуаля, я болтаюсь в воздухе на высоте метр-полтора, и оказался настолько тесно сжат со всех сторон, что не могу даже толком шевельнуться.

Между тем, из тьмы на свет вышел мужичок, только выглядел он теперь немного иначе. Плечи распрямились, сутулось пропала, будто он стал чуть выше ростом, и смотрел теперь по-другому: спокойно, даже со скукой, словно в сотый раз проделывал опостылевшую работу.

— Что это значит? — мой голос предательски сорвался на фальцет. — Освободи меня! Живо! Иначе…

— Что иначе? — мужик даже говорить начал другим тоном — уверенно и вальяжно. — Грозишь мне? Только сделать ничего не можешь. Другие тоже грозили, потом деньги предлагали, потом плакали, умоляли. Вот только зря все это, бесполезно, кто сюда попал, обратно уже не выйдет.

Черт, я определенно попал в руки местного маньяка. А, часом, не людоеда ли? Недаром он так знающе рассказывал об их повадках… не из их ли числа сам будет? Этого еще не хватало! Уж лучше бы я сгорел в танке, чем быть сожранным на ужин!

«Думай, думай, голова, дам тебе конфетку, в день рожденья подарю новую беретку!»*

(стих.) Марина Бородицкая «На контрольной».

— Молчишь? — удивился людоед, не дождавшись от меня более никакой реакции. — Правильно делаешь. Слова — пыль под ногами. Ими ничего не исправить. Только делами.

Философ доморощенный, мать его!

Мужичок отошел в сторону, выпав из поля моего зрения, и тут же вновь заскрипела закрываемая дверь. На несколько мгновений воцарилась полная тьма, но потом чиркнула спичка, и зачадила керосиновая лампа. Стало светлее, и на ближайшей стене я увидел крупную тень, отбрасываемую людоедом. Он поставил лампу на пол, а сам доставал что-то из-под груды камней, сваленных у крупной деревянной балки.

— Съесть меня хочешь? — полюбопытствовал я. Страх, охвативший меня от собственного бессилия, отступил в сторону.

Мужик внезапно расхохотался, причем искренне, от души, аж слезы из глаз выступили. Смеялся он долго, потом, наконец, успокоился и, с улыбкой повернувшись ко мне, заявил:

— Человечиной не питаюсь, брезгую. Люди — они ведь хуже свиней, жрут все подряд. Мясо у них грязное.

— А что тогда? — не понял я. — Ограбить хочешь? Так у меня в кармане всего пять рублей. Забирай!

— И на них ты собирался купить харчи? — он осуждающе, с недобрым прищуром взглянул на меня. — Тоже, значит, из хитросделанных? Обмануть хотел? Повидал я таких немало. Вот видишь, братишка, ты сам, получается, виноват. Гнилой человечишка, подлый! А когда таких много вокруг, беда приходит. Сейчас великая напасть у нас, и есть только один способ все исправить. ОН должен принять очередной дар, как принимал до этого, и тогда еще немного продержимся, проживем, устоим!

— Кто он? — не уловил я мысль.

— ОН! — с благоговением произнес мужик. — Отец наш, создатель и защитник, низвергнутый с небес на землю, но готовый вернуться и по праву занять трон земной и небесный!

Я ошибся, передо мной был не маньяк-людоед, а настоящий сумасшедший. Глаза его горели фанатичным огнем, черты лица чуть заострились, как у хищника, а речь стала более правильной — он перестал играть приблатненного, и из-под маски мелкого человека показалось его настоящее лицо — опасного психа. В этот момент меня пробрало больше, чем десять минут назад, когда я думал, что сейчас меня начнут резать на порционные куски.