Я стоял у приоткрытой двери теплушки и смотрел вдаль. Мимо проносились поля и редкие деревушки. Из вагона доносился густой запах каши — готовили прямо внутри вагона, подвесив котелок над спиртовкой. Приходилось варить дольше обычного, вода закипала тяжело, но это было лучше, чем пустой урчащий желудок.

Пехотный сержант подошел из глубины вагона, встал рядом и вытащил мешочек с махоркой. Их часть перебрасывали на передовую чуть южнее того места, к которому следовал я, и, возможно, сегодня у него был последний спокойный денек.

— Угостишься? — покосился он на меня.

— Не курящий.

— Тоже дело, — согласился сержант, ловко скрутив папироску, и тут же раскурил ее, выдыхая целое облако вонючего дыма.

Я в который раз пожалел, что не курю. В такие моменты, когда ты пытаешься собраться с мыслями, мало что может заменить сигарету. Она позволяет сконцентрироваться на главном, откинув мелочи. Но не приобретать же пагубную привычку из-за редких минут удовольствия?

— Слышал, ты танкист? — полюбопытствовал сержант. Был он уже не молод, за сорок. Усат, невысок, слегка полноват.

— Танкист, — кивнул я, — стрелок-радист.

— И как в танке воевать? Тяжело?

— Не тяжелее, чем своим ходом бегать, пехота, — улыбнулся я, — только громко очень бывает, когда пушка бахает, и шлемы не помогают. Ходим потом глухие, как бабки деревенские, кричим друг другу «чегось», да «ась». Зато моща! Пальнул разок, и нет «Тигра»!

— Ну, это ты загнул, — не поверил сержант, — чтобы «Тигра», да с одного раза?

— А чего такого? — даже обиделся я. — «Тигр» тоже машина, есть уязвимые места. Если их знать, да коли снаряд удачно ляжет, то запросто!

— Брешишь ты, танкист, — отмахнулся, как от чумы, пехотинец, — не бывает такого. Видал я «Тигры» — чтобы такую машину завалить, постараться треба…

Я лишь пожал плечами, мол, плавали, знаем. Не распинаться же перед сержантом безо всяких доказательств в руках. Вот бы ему мои ордена, да медали показать, сразу бы проникся. Но где ж их взять-то теперь? Пропали с концом, сгорели в танке. А если он такой Фома-неверующий, что поделать? Знал бы он про немецкий линкор, который мы с двух торпед потопили, вообще бы принял за сумасшедшего. Право слово, иногда в реальности случается такое, во что после никто и не поверит вовсе. Да, не хватает мне именного пистолета Берии, он мигом снимал все лишние вопросы.

— А что думаешь, танкист, откроют второй фронт? Али американцы спужаются? — перевел рельсы разговора сержант, закуривая вторую папироску.

— Откроют, куда им деться. Видят, сволочи, что дело идет к нашей победе, вот и решат, что после мы всю Германию под себя подомнем. А они тоже кусок урвать хотят, да пожирнее. Одно слово, капиталисты!

— Вот и я так кумекаю, любят они чужими руками жар загребать. А что там за народ по духу? Сильный али слабый? Не встречал?

— Лично не встречал, — не стал врать я, — но рассказы рассказывали. Вот, скажем, товарищ мой, моряк говорил как-то, что пили они с янки в одном порту, еще до войны дело бы. Моряки — люди крепкие, здоровьем не обделены, а поллитра на двоих вырубило двоих американцев намертво. Мой товарищ потом их по очереди до корабля тащил, умаялся весь… сам-то он оставшиеся две бутылки допил, и ничего, живой.

— Неужели, такие слабые? — не поверил пехотинец. — Быть не может! Как же они воевать станут?

— Да так и станут, еле-еле. А англичашки? — разошелся я. — Приезжал тут один в Москву в тридцать девятом, на высоком приеме так налакался, что поутру зеркало вместо своей морды брил.

— Ну, это бывает… — хмыкнул сержант. — Помню, однажды…

Его слова прервал длинный паровозный гудок. Мы прибывали к очередному полустанку, на котором я сходил.

Сержант покосился в мою сторону, пришлось пояснить:

— Моя остановка.

Поезд слегка сбавил скорость, я подхватил вещмешок, спрыгнул на перрон, угодив точнехонько в сугроб, и махнул сержанту на прощание рукой.

— Бывай, пехота!

— И тебе не хворать, танкист!..

Ко мне, разгребая ногами снежный покров, уже спешил местный начальник полустанка, судя по всему, он тут был один работник на всю станцию. За ним бежал крупный пес, породу которого затруднился бы определить самый опытный кинолог. Дворняга, но массивная, размерами с кавказскую овчарку.

Я понимал, что выбраться из этой глуши будет проблематично и, может быть, нужно было ехать дальше до более крупного населенного центра, но отсюда был кратчайший маршрут. Хорошо хоть, метель улеглась, стало спокойнее, да и ветер, бушующий последние дни, стих.

— Кто таков? — начальник станции был совсем старик, полностью седой, морщинистый, но еще шустрый в движениях. Его пес держался сбоку, и я ощущал исходящее от него недоверие. Понятно, чужой, положено держаться настороже.

— Рядовой Шведов, добираюсь в часть после ранения. Вот мои документы!..

Внимательно изучив бумаги, старик вернул их мне.

— Повезло тебе, завтра поутру подвода придет, если проехать сможет. Дороги-то, видишь, как занесло… обратно с ней поедешь до города, оттуда пешком придется километров десять… а дальше уже у местных спросишь, подскажут, где твоих искать…

— Поутру? — день лишь недавно перевалил за половину, и я хотел добраться до места как можно скорее.

— Одному идти не советую, — предупредил старик, — в лесу волки, а ты даже без винтовки, как я погляжу…

Никакого оружия, кроме ножа, у меня, и правда, не имелось. Но даже знаменитым черным клинком от стаи не отбиться. Старик прав, придется ждать утра и подводу.

— Кипятком угостишь, дед? А у меня сухари найдутся, выдали сухпай в дорогу…

— Чего же не угостить хорошего-то человека? — хитро улыбнулся дед. — Только ты мне сначала помоги перрон расчистить. Видишь, сколько снега навалило? Мне до ночи тут одному маяться, а вдвоем быстро справимся!

— Давай лопату, дед! — тяжело вздохнул я, поняв, что он не отстанет.

Поработал я знатно, пот тек градом по лбу и спине. Разгорячившись и разогревшись, я сбросил пальтишко, оставшись в одной гимнастерке, и махал лопатой, выкинув на время из головы все прочие мысли.

За час-полтора очистил перрон и дорожку, ведущую к домику, который одновременно являлся и жилищем старика и чем-то типа зала ожидания, хотя других пассажиров, кроме меня, здесь не наблюдалось.

— Молодец, хлопец, подсобил! — довольно кивнул дед, глядя на результаты моей работы. Сам старик, передав мне лопату, занимался другими делами, но я не возражал. — Теперь можно и почаевничать!

Мы прошли в дом. В первой комнате стояло три лавки — тут можно было подождать прибытия поезда, а во второй, жилой, уже кипел самовар на печи, а на столе на тарелке лежало несколько бутербродов — дед смастерил. Колбаса! Сыр! Хлеб! Мне стало неудобно, вот еще, объедать старика.

— Давай-давай, жуй, не стесняйся, — правильно понял он мою заминку, — не последнее отдаю. А ты поработал знатно, теперь и покушать можно…

Я в ответ выложил из сидора все, что у меня имелось: несколько крупных сухарей, кусок вяленого мяса, да пару сушеных рыбин — бойцы делились со мной в дороге, кто чем мог, да комендант немного выдал провианта, но за прошедшие в дороге дни я почти уже все подъел.

Чай оказался ароматный, настоянный на лесных ягодах и травах.

— Звать меня Савелий Пафнутьевич, — представился дед, — я тут за станцией, почитай, более полувека приглядываю, еще при царе Александре Александровиче станционным смотрителем начинал, вот времена были…

— Сейчас-то лучше или как? — безо всякой задней мысли поинтересовался я.

— При советской власти? Сначала хуже было, первые-то годы, а потом наладилось. Если бы не война…

Я не стал развивать тему, зато отдал должное чаю и бутербродам. Обстановка в доме была скромная, и явно было заметно, что живет здесь одинокий мужчина — при женщинах сразу появляется неуловимый уют: коврик, да занавесочка, еще что-нибудь этакое… а у мужчины все просто, без затей.

В углу у двери к стене прислонилась двустволка, там же рядом на крюке, вбитом в дерево, висел патронташ. От волков, да прочих диких зверей. Значит, не врал дед, водились они тут. Хорошо, что я поостерегся идти в одиночку через лес и остался до утра. Еще не хватало пойти на ужин волчарам.