Глава 2. Идея «документального повествования». Россия на пути к революции
События русской истории ХX века, на фоне которых разворачивается действие и которые в значительной степени определяют ключевые повороты в судьбах героев и во всем романном сюжете, равно как и события жизни самого Пастернака, его современников-сверстников, а также вымышленных героев его романа становятся в «Докторе Живаго» предметом не только изображения, но и осмысления.
Начало века (1903–1914)
Уже на первых страницах (в 4-й главе первой части) романа вводится обозначение строго определенного исторического времени — лето 1903 года — время «усилившегося цензурного нажима», крестьянских волнений: «…шалит народ в уезде… В Паньковской волости купца зарезали, у земского сожгли конный завод» [Пастернак: IV, 9]. Дядя главного героя, Николай Николаевич Веденяпин, обсуждает с Иваном Ивановичем Воскобойниковым, который готовит к изданию рукопись его книги, студенческие беспорядки в Москве и Петербурге. В этих волнениях, как воображает еще один персонаж первой части, будущий друг Юрия Живаго и воспитанник Воскобойникова Ника Дудоров, участвует его мать:
Из грузинских княжон Эристовых <…> взбалмошная и еще молодая красавица, вечно чем-нибудь увлекающаяся — бунтами, бунтарями, крайними теориями, знаменитыми артистами, бедными неудачниками [Там же: 20].
Она, полагает сын, «преспокойно стреляет себе в Петербурге вместе со студентами в полицию»[45]. Отец Ники — «террорист Дементий Дудоров», отбывает каторгу «по высочайшему помилованию взамен повешения», а сам Ника мечтает бросить гимназию и «удрать подымать восстание к отцу в Сибирь» [Там же].
Поместье Дуплянка, куда к Воскобойникову приезжает с дядей главный герой, принадлежит миллионеру, «шелкопрядильному фабриканту», «большому покровителю искусств» Кологривову, «человеку передовых взглядов, <…> сочувствовавшему революции» [Там же: 11]. Здесь Пастернак вводит характерную для эпохи фигуру, напоминающую знаменитого московского фабриканта Савву Морозова, описанного в очерках Максима Горького, — богача, финансово поддерживающего революционное движение:
Лаврентий Михайлович Кологривов был крупный предприниматель-практик новейшей складки, талантливый и умный.
Он ненавидел отживающий строй двойной ненавистью: баснословного, способного откупить государственную казну богача и сказочно далеко шагнувшего выходца из простого народа. Он прятал у себя нелегальных, нанимал обвиняемым на политических процессах защитников и, как уверяли в шутку, субсидируя революцию, сам свергал себя как собственника[46] и устраивал забастовки на своей собственной фабрике. Лаврентий Михайлович был меткий стрелок и страстный охотник и зимой в девятьсот пятом году ездил по воскресеньям в Серебряный бор и на Лосиный остров обучать стрельбе дружинников [Пастернак: IV, 73–74][47].
Вторая часть романа «Девочка из другого круга» открывается словами, точно фиксирующими исторический контекст:
Война с Японией еще не кончилась. Неожиданно ее заслонили другие события. По России прокатывались волны революции, одна другой выше и невиданней [Там же: 23].
Самое начало революционных событий 1905 года вводится в роман «ретроспективно». Н. Н. Веденяпин осенью 1905-го в Москве смотрит из окна на бегущих демонстрантов и вспоминает «…прошлогоднюю петербургскую зиму, Гапона, Горького, посещение Витте» [Пастернак: IV, 41]. Здесь Пастернак прибегает к одному из регулярно используемых им в романе приемов обозначения исторических обстоятельств и событий. В коротком, через запятую, перечне знаковых имен и памятных ситуаций современники Пастернака[48] не могли не увидеть предельно конспективного, но однозначно прочитываемого обозначения переломного события истории ХX века — Кровавого воскресенья 9 января 1905 года. В тот день в Петербурге 150 тысяч мужчин, женщин и детей с иконами и хоругвями отправились к Зимнему дворцу с пением псалмов и гимна «Боже, Царя храни»; они несли царю петицию рабочих забастовавших петербургских заводов, собравшую за три дня больше 150 тысяч подписей. Шествие было организовано главой Собрания русских фабрично-заводских рабочих города Санкт-Петербурга священником Георгием Гапоном. На подходах к дворцу идущие были встречены стрельбой. От пуль и в давке погибло несколько сот человек, тысячи были ранены. Как пишет Н. Верт, расстрел мирной демонстрации «разбил вдребезги традиционное представление о царе — защитнике и покровителе» [Верт: 35] и вызвал массовые выступления по всей стране[49]. Накануне шествия большая делегация общественных деятелей, в частности М. Горький, отправилась к председателю Комитета министров графу С. Ю. Витте, пытаясь предотвратить катастрофу, однако тот сказал им, что не может никак повлиять на ситуацию.
В том же эпизоде романа, в разговоре Веденяпина с толстовцем Нилом Феоктистовичем Выволочновым, также конспективно обозначена в репликах толстовца, упрекающего собеседника в увлечении декадентством, их совместная деятельность в 1890-х годах: «земство», «по выборам работали», «за сельские школы ратовали и учительские семинарии», «по народному здравию подвизались и общественному призрению» [Пастернак: IV, 43]. Весь обозначенный круг вопросов и занятий связан с общественной деятельностью после голода 1891 года, когда для ликвидации последствий голода в средней полосе России правительство обратилось за помощью к земским деятелям. Выборы в земские учреждения, повсеместное создание сельских школ и учительских семинарий во второй половине 1890-х (результатом чего стало резкое увеличение грамотности сельского населения), а также организация медицинской и страховой помощи рабочим сформировали в России общественное движение, ставшее в последующие годы основой для создания как либеральных, так и радикальных политических партий [Верт: 21–23].
В результате развития либерального движения возникает множество легальных общественных объединений в столицах и крупных городах, на собраниях которых с начала 1900-х либеральные деятели общаются друг с другом, произносят развернутые речи, раскрывающие их политические взгляды [Там же: 22]. Очевидно, что на подобных собраниях в Петербурге и Москве и выступает Веденяпин:
Из этой кутерьмы он удрал сюда, в тишь да гладь первопрестольной, писать задуманную им книгу. Куда там! Он попал из огня да в полымя. Каждый день лекции и доклады, не дадут опомниться. То на Высших женских, то в Религиозно-философском, то на Красный Крест[50], то в фонд стачечного комитета [Пастернак: IV, 41][51].
В романе «Доктор Живаго», в соответствии с сюжетом, изображаются, естественно, московские события:
— «волнения на железных дорогах московского узла». В романе описана забастовка Московско-Брестской железной дороги — она началась 9 октября 1905 года («стоит моя дорога от Москвы до самой Варшавы», — говорит железнодорожный механик Тиверзин), однако в романе Пастернака чуть иная последовательность дней. Тиверзин, вернувшись домой, слышит от матери о Манифесте 17 октября:
Государь, понимаешь, манифест подписал, чтобы все перевернуть по-новому, никого не обижать, мужикам землю и всех сравнять с дворянами. Подписанный указ, ты что думаешь, только обнародовать. Из синода новое прошение прислали, вставить в ектинью, или там какое-то моление заздравное… [Пастернак: IV, 36];
— упоминается, что Московско-Казанская уже бастует — там забастовка началась уже 7 октября [Всероссийская политическая: 117];