Учитывая предыдущие сумасшедшие дни, отдых на природе в компании экскурсовода кубинца, знающего на английском всего два десятка слов, получился очень увлекательным. Помню, в Африке мы путешествовали пару дней на лошадях, поэтому опыт небольшой был. Но все равно в седле мы с Джимом держались как два мешка, в вот Ульяна ехала уверенно, легко поспевая за проводником. Единственное, на что она ворчала, так это то, что джинсы, которые она припасла в дорогу, будут пахнуть лошадьми. Взяла с меня обещание перед отлетом купить что-нибудь из одежды, если у нас останутся деньги. Это она так намекала, что я слишком легко их трачу. Из головы вылетело, что в Москве нас ждет зима. Еще одной хорошей новостью стало то, что Пабло, заводчик лошадей, обещал подвезти нас до аэропорта на своей машине всего за сотню долларов. Вещи у нас были с собой, поэтому на виллу возвращаться не стали, а сразу после прогулки отправились к нему в гости, чтобы уже к вечеру быть в аэропорту Сантьяго-де-Куба.

Возвращение в Москву затянулось на два дня. Мы сделали в общем счете пять пересадок, посетив Панаму и Амстердам, где девять часов ждали прямой рейс в Шереметьево. Джим всю дорогу выглядел задумчивым и произнес, не больше пары фраз. Он как-то резко ворвался в прошлую жизнь, чтобы свести с ней счеты. Стало ли ему от этого легче, не знаю, мне в его шкуру не влезть. Но одно точно, неприятный холод из его взгляда ушел. Ульяна же, напротив, говорила много и охотно. Соглашалась со мной, что нужно было ей остаться в Москве и обвиняла в этом почему-то меня. Вот уж странная у нее логика. Из них двоих я единственный, кто волновался за путешествие, беспокоясь, что в аэропорту Европы нас встретят не с самыми добрыми и дружелюбными намерениями. В итоге все обошлось. Внимания нам уделяли не больше, чем другим пассажирам и даже мастера́ в поле зрения ни разу не мелькнули.

В аэропорту Шереметьево Ульяну встретили прямо у выхода из самолета. Как сбежавшую принцессу, окружили, отвели в сторону. Одна женщина неодобрительно качала головой, что-то тихо выговаривая девушке. Ульяна же, как воспитанная барышня, стояла, потупив взор, лишь изредка вздыхала, показывая, что сожалеет о поступке. На нас с Джимом встречающие даже внимания не обратили. Мы немного постояли в сторонке, наблюдая за ними, затем пошли в сторону паспортного контроля.

— Кузьма! — Ульяна догнала нас. Улыбнулась, убирая с лица прядь волос. — Хотела сказать тебе спасибо за это Незабываемое путешествие. Это было… неплохо.

Она немного смутилась, опуская взгляд.

— Тебя сложно понять, — улыбнулся я. — То говоришь, что понравилось, то: «ужас-ужас».

— А понимать не нужно, — она тоже улыбнулась. — Иногда себя сама не понимаю. Но, знаешь, если бы все вернуть к тому моменту, когда села в кресло рядом с тобой, то я бы… поехала. И доставила бы еще больше проблем. Кстати, прости за это.

— Сам дурак, — отмахнулся я. — Поэтому и не сержусь.

— А та поездка на лошадях была лучшим, что случалось со мной за последние два года, — видя мой недоверчивый взгляд, она рассмеялась. — Честно-честно. Ты просто ничего не знаешь о том, в какой бездне и скуке… Не обращай внимания. Я ведь тоже совсем тебя не понимаю. Ты поступишь иногда так, что хочется врезать хорошенько, чтобы привести в чувства.

Она протянула руку, как бы прощаясь, а когда я пожал ее, подалась вперед и быстро чмокнула меня в щеку.

— Увидимся, — она еще раз улыбнулась и помчалась в обратном направлении, где ее ждала та самая строгая женщина.

— Она на тебя запала, — на русском, все с тем же невыносимым американским акцентом, сказал Джим. — Пользовайся момент.

— Иди в пень, — проворчал я и зашагал дальше по коридору. Он рассмеялся и поспешил следом.

Через паспортный контроль проходить не пришлось, у просторного зала нас встретил капитан Смирнов. Белобрысый мужчина из государственной безопасности стоял посреди коридора и улыбался от уха до уха. Я бы тоже улыбался, видя, как мне навстречу идет партизан в компании пляжного культуриста в футболке и шлепанцах. На Джима и без этого косились буквально все. Кто-то даже тайком на сотовый телефон снимал, чтобы выложить ролик с заголовком, как русские не боятся зимы и путешествуют налегке.

— Привет, — хмуро поздоровался я, пожимая протянутую руку.

— Никогда… — он еле сдерживал смех, — такого не видел. Я повидал много всего, но вы меня поразили.

— Триста рублей займи, на такси, — проворчал я. — И смейся на здоровье.

— Глеб Романович хотел поговорить с вами, как только вернетесь. А потом я вас по домам развезу. У меня машина здесь, на стоянке. Да, Кузьма Федорович, служебный паспорт сдай.

— Генерал сильно сердится? — я протянул ему документ.

— Сейчас уже — нет, — он проверил паспорт, открыв его на главной странице и убрал во внутренний карман.

Следом за ним мы направились к служебному выходу, затем долго шли к стоянке. Навстречу попадались пассажиры и работники аэропорта, провожавшие нас удивленными взглядами. Погода на улице не радовала. Прилетели мы поздно вечером, и температура опустилась градусов до пятнадцати мороза. Собственно, об этом нас предупреждал еще командир воздушного судна, во время посадки. Зато снега на дорогах было не много, и мы почти не стояли в вечных столичных пробках.

Капитан Смирнов сжалился над нами и сначала заехал в дом семьи Матчиных, где мы успели переодеться. Пользуясь случаем, я позвонил Тасе, обрадовал, что приехал и предупредил, о небольшой задержке. Вот, услышал ее голос и настроение сразу поднялось.

К зданию госбезопасности мы приехали часам к десяти вечера. Что для Москвы кажется удивительным, так это просторная площадь, пустая от автомобилей. На стоянке перед зданием всего две машины. Во многих окнах горит свет, где-то даже мелькают силуэты людей. На входе в здание навстречу попался незнакомый мне угрюмый мастер в форме. Из-за верхней одежды не смог разглядеть его звание. Он поздоровался с капитаном Смирновым, бросил на нас хмурый взгляд и молча прошел мимо, хотя узнал, в этом я был уверен.

Генерал Осташкин занимал просторный и очень уютный кабинет. Рядом с рабочим столом два флага: первые — Российской Империи, второй — принадлежал самому ведомству. Также и на стене за столом два портрета, Императору Николаю, деду нынешнего наследника и незнакомому мне мужчине в военной форме прошлого века с орденами.

— Доброго вечера, — поздоровался я, проходя в помещение. Джим вошел следом, с интересом разглядывая обстановку.

— Проходи Кузьма Федорович, — генерал показал на стулья у совещательного стола. — Мистер Рагер, как я знаю, неплохо говорит на русском языке.

— Говорит, — подтвердил я.

Когда мы расселись, в кабинет заглянул секретарь. На большом подносе он принес чай в граненых стаканах с металлическими подстаканниками и тульские пряники. Генерал встал из-за рабочего стола, прошел к нам, чтобы сесть напротив. Взял стакан с чаем, отломил половину пряника. Джим тоже не стеснялся и с удовольствием уплетал угощение.

— Ты бы, Кузьма Федорович, яснее выражался, когда говорил, что тебе приспичило в Америку, — сказал генерал.

— А что Кузьма? — я пожал плечами. — Я Петру Сергеевичу всю правду сказал, что нужно близкому человеку помочь. Тогда еще не знал, что случилось и как-то не думал, что все так произойдет.

Я пригубил чай, оказавшийся не сладким. Пришлось откусить от пряника. Генерал молчал, ожидая, пока сам все расскажу. Смотрел только с укоризной, отчего я чувствовал себя виноватым, что уже удивительно. Обычно только у мамы так получается на меня влиять.

— Видите ли, у Джима вендетта к одному военному, который ставит опыты над детьми. Он убил близких ему людей. И нужно было ему голову оторвать, пока он новые эксперименты не начал проводить. А что, все так плохо?

— На вашем месте, я бы больше в СГА не возвращался, — сказал он после небольшой паузы. — И никому не рассказывал, где вы были и что делали. Нашим людям пришлось очень постараться, чтобы следов вашего пребывания в Чикаго осталось как можно меньше. Поэтому мне нужно знать все, что с вами произошло за эти дни. И то, как вы оказались на Кубе. Перед тем как начнешь рассказывать, сразу предупрежу, что ты очень огорчил князя Воронцова. Он человек обидчивый и злопамятный. Постарайся какое-то время с ним не пересекаться.