— Особой разницы я не заметила, — недовольно ответила я.

— Ой ли? — насмешливо приподнял он бровь, пристально на меня глядя. Я не выдержала и покраснела.

— Штаден, зачем ты меня все время дразнишь? У меня и так нервы натянуты до предела. Вот сорвусь, и придется тебе потом отцу объяснять, что у нас брак только фиктивный.

— А что тебя так беспокоит?

— Как это что? — взвилась я. — Я сплю в одной кровати с абсолютно посторонним мужчиной, да мне еще и целоваться с ним приходится!

— Ну, положим, я отнюдь не посторонний, — нахально улыбнулся он мне. — Я — твой муж. Тем более, что ты сама захотела выйти за меня замуж. Тебя же инора Клодель не заставляла, нет?

— Штаден, — поморщилась я, — я же думала, что тебя повесят, а вот ты, ты же знал, что тебе ничего не грозит! Так на кой черт ты согласился на мне жениться?

— Хочешь, сказку расскажу, — промурлыкал он мне на ухо вместо ответа.

— Нет, — вздрогнула я. — От твоих сказок мне не по себе становится.

— Так ты же только одну слышала. Может, другие тебе больше понравятся?

— Если ты их отрабатывал на своих любовницах, то однозначно — нет.

— Не поверишь, Штерн, ты единственная, кому я сказку рассказывал. Для остальных слова были без надобности.

— Да, я заметила, когда эта твоя Ингрид ко мне в краске пришла, что у нее очень ограниченный словарный запас, — фыркнула я. — Кстати, а как так получилось, что она окрасилась, а ты — нет? Я уж было решила, что ты ей прикрывался, но у тебя объем все-таки больше.

— А меня просто в комнате в этот момент не было, — усмехнулся он. — И, кстати, я ее вообще к себе не звал.

— Да-да-да, они к тебе сами приходят, раздеваются и в кроватку залезают!

— Представь себе! — рассмеялся он. — Уламывать никого не приходилось. А ты что, ревнуешь, что ли?

Я открыла было рот, чтобы ему ответить, но потом подумала, что в конце концов, его личная жизнь — это его личная жизнь. Если бы еще он в мою не лез, так я бы в его сторону и не смотрела. Да… Вот как мне Олафа теперь вернуть, спрашивается? Или у него с Фогель это серьезно? Нет уж, Олафа я ей не отдам. Нужно что-то делать, а я здесь торчу непонятно зачем…

— Так когда мы уезжаем? — спросила я.

— Завтра после обеда.

— А давай сегодня поедем? — с надеждой предложила я. — А то я как представлю, что здесь ночевать придется, так мне сразу дурно становится.

— Ты только отцу не говори, что тебе дурно становится, — ехидно сказал Штаден, — а то он уже интересовался по поводу перспектив на внуков. Не надо давать людям ложную надежду.

Утром воскресенья я опять проснулась на Штадене. Да что же это такое? Неужели я ночью настолько замерзаю? Стараясь не совершать резких движений, я попыталась отползти в сторону, но «муж» держал меня крепко, не позволяя сдвинуться даже на ноготь.

— Эрна, еще совсем рано, — сонно сказал он. — Можешь спокойно спать.

— Штаден, пусти меня, — прошептала я, упираясь в него обеими руками.

— Чтобы ты доломала мою полку? — поинтересовался он, приоткрывая один глаз. — Не волнуйся, ты совсем не тяжелая.

Да, конечно, я беспокоюсь исключительно о том, чтобы не раздавить Штадена!

— Мне неудобно на тебе лежать, — постаралась я объяснить ситуацию.

— Всю ночь было удобно, — недовольно сказал он. — Ведь если бы было неудобно, ты бы на меня не залезала. А теперь что случилось?

— Неудобно — в смысле, неприлично, — пояснила я. — Давай, ты меня отпустишь все-таки.

— Штерн, — заявил он мне, — ты такая уютная. Не представляю, как я раньше без тебя спал.

— Так же, как и дальше без меня будешь, — возмутилась я. — Штаден, отпусти меня немедленно! Нашел себе игрушку!

— Слушай, нужно с этим что-то делать, что ты ко мне все время по фамилии обращаешься? У меня же имя есть. Отец такого не поймет.

— А то, что ты ко мне тоже по фамилии обращаешься, это нормально? — пропыхтела я, пытаясь все-таки сдвинуться с него.

— Ну, я хотя бы над собой работаю, — объявил он. — Иногда я вспоминаю и обращаюсь по имени. Да не дергайся ты, лежи тихо. А то после твоего пребывания в этой комнате не останется целой мебели.

— Да отпусти ты меня, в конце концов!

— Хорошо, согласовываем сегодняшние поцелуи, и я тебя отпускаю, — покладисто согласился «муж».

— Вчерашних для твоего отца вполне хватит, — заявила я.

— Их было слишком мало.

— Да мы с тобой вчера трижды целовались! — не выдержала я.

— Вот я и говорю, мало, — невозмутимо продолжил Штаден, — Отец может и не поверить. Так, первый перед завтраком в столовой. Я тебя целую, как только слышу шаги отца, с тебя требуется только обнять меня за шею и не выдираться…

В общем, ко времени нашего отъезда из поместья, считать поцелуи было уже бессмысленно, я, как сбилась примерно на восьмом, так и прекратила заниматься этим неблагодарным делом. Честно говоря, штаденовские поцелуи вообще не способствовали любой интеллектуальной деятельности — после них голова моя плыла абсолютно, и мне требовалось все больше сил, чтобы держать себя в руках, а не повиснуть на «муже» с предложением продолжить показательное представление для его отца. И я была ужасно рада, когда наконец мы уехали.

При входе на территорию общежития я развернулась спиной к Штадену и пошла к себе.

— А поцеловать любимого мужа на прощанье? — ехидно он поинтересовался за моей спиной.

Можно подумать, не нацеловался он! Я никак не выразила свое отношение к его предложению, даже оборачиваться не стала, не то что отвечать. Но у меня было такое чувство, что все время, пока я шла к нам в общежитие, Штаден смотрел на меня, буквально дырку просверлил взглядом между лопатками.

В комнате кроме Греты присутствовали еще ее Марк, наша всенародно любимая Фогель и плохо понимающий Ведель. Грета виновато на меня посмотрела. На столе стояли ее любимые пирожные — понятно, почему она не нашла в себе сил выставить Веделя.

— Ой, какое у тебя платье! — буквально пропела Лиза. — Это тебе Штаден купил, да? Вы к его родителям ездили, да? А вы с ним женаты, да?

— Фогель, — не выдержала я, — занималась бы ты лучше своей личной жизнью, тогда бы у тебя не оставалось времени лезть в чужую.

— Да я и занимаюсь, — надулась она. — Просто Олаф уехал к родителям на выходные.

Вот, спрашивается, где ее совесть? Ведь специально же меня дразнит! Я возмущенно на нее посмотрела, но Фогель только сладко улыбалась.

— Может, он уже тоже вернулся, — вмешалась Грета. — А ты здесь с нами скучаешь.

— Да у вас тут так интересно, — она выразительно поводила глазами с меня на Веделя.

— «Интересно» тоже можешь с собой забрать, никто возражать не будет, — ответила я. — Дитер, я бы хотела попросить вас больше ко мне не приходить. Мне это абсолютно не нравится. И вашему другу, кстати, тоже.

— Эрна, я понимаю, вы сейчас после поездки несколько выведены из равновесия, — начал Ведель, вставая, — Я подойду завтра.

Кажется, он вообще не осознал, что я ему сказала, но хотя бы ушел. А вот Фогель, до нее совершенно не доходило, что ее здесь видеть не рады. Она сидела, пила чай с веделевскими пирожными и философствовала на тему своей большой и чистой любви. Демонстративное зевание и игнорирование ее вопросов не приводили ни к каким заметным результатам — Фогель успешно функционировала и в форме монолога, собеседник ей для счастья совершенно не требовался. Мне хотелось вылить ей на голову чай из ее же чашки и пристукнуть чем-нибудь тяжелым сверху.

Первым не выдержал Марк и, попрощавшись, с рекордной для него скоростью вылетел за дверь, после чего Грета, пристально посмотрев на Фогель, зевнула и сказала:

— Ой, Лиза, я так спать хочу. Может, ты все-таки к себе пойдешь?

Фогель надулась и ушла, а с подруги тут же слетел всякий сон и она бодро повернулась ко мне с весьма заинтересованным лицом.

— Ну, — нетерпеливо сказала Грета, — давай, рассказывай, как все прошло.