— Нет.

— Я целиком на вашей стороне, — потряс прической рассевшийся со сцепленными за спиной руками Лондо, — но, ситуация весьма щекотлива, — притворно вздохнул он.

— Вы поможете нам?

— Мне придется обратиться в совет, чтобы получить соответствующие предписания. Совет в состоянии отменить решение командора Синклера. Однако… необходима санкция моих властей, а их наверняка встревожат возможные расходы.

— Расходы?

— На экспертизу, слушания в совете, канцелярскую переписку, наконец. К несчастью, мы тут зависим от бюджета. Мы не можем позволить себе тратить деньги на чужеземцев.

— То есть?

— Какой суммой вы располагаете? — улыбнулся Лондо как можно шире и дружелюбней. Примерно как акула при виде обеда.

— Я понимаю ваше разочарование, — чуть склонила голову Делен, — ощущение собственного бессилия весьма неприятно.

— Вы и представить себе не можете, мы не в состоянии ни спать, ни есть, не можем сосредоточиться для ежедневных медитаций. Мы думаем только об одном, но нас никто не слушает, всем все равно.

— Если бы вы знали, как это меня беспокоит…

— Так вы поможете?

— Мы, минбарцы, понимаем вас, как никто в галактике. Проблемы души весьма деликатны, они носят сугубо личный характер. Мы сами пострадали от действий пришельцев и с тех пор стараемся не вмешиваться в подобные дела.

— Выходит, принципы для вас важнее?

— Мы считали минбарцев самой умной расой.

— Мы просто хотим спасти сына!

— Доктор Франклин хочет того же. Кто из вас прав? С какими мерками подходить? Нет, в этом вопросе минбарцы не могут быть объективны.

Синклер вяло ковырялся вилкой в заказанном наугад блюде. Что это за бурда и как ее есть, он не представлял. Впрочем, его мало волновало содержимое тарелки. Мысли командора были заняты судьбой мальчика. Он понимал Стивена и всецело разделял его позицию, но он был долбаным командиром станции Вавилон-5 и был обязан учитывать интересы родителей. Принимать в расчет их веру и обычаи, какими бы они не были.

— Опасно есть непроверенные блюда, — отвлек командора от борьбы между долгом и совестью присевший за столик Гарибальди. — Как ты?

— Паршиво.

— Думаешь о мальчике?

— Да. Стивен требует моего вмешательства, родители просят о помощи послов, а те не хотят ввязываться в это дело. Их можно понять, они не хотят создавать себе лишних проблем. Даже Земля отпасовала мяч обратно.

— Ты говорил с сенатором?

— Угу, можно по пальцам пересчитать случаи, когда я к нему обращался.

— И?

— Сказал, под мою ответственность.

— Ответственность, может, и твоя, но тут бы любой спасовал.

— Мне от этого не легче, Майкл.

— Знать бы ответ…

— Тогда бы и вопрос не стоял.

— Но имеем ли мы право решать?

— Придется. Теперь я знаю, что чувствовал Понтий Пилат, — вздохнул Синклер, бросив ложку, бурда на тарелке и так-то была неаппетитной, а теперь и подавно не вызывала ничего, кроме омерзения.

— Ты куда, Джефф?

— Хочу поговорить с мальчиком. В конце концов, я должен выслушать и его мнение.

При виде ребенка, столь похожего на человека, бледного и измученного, опутанного проводами и со вставленными в ноздри трубочками, подающими насыщенную кислородом смесь, у Синклера сжимались кулаки. Командору понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки и не приказать Франклину немедленно провести эту чертову операцию. Стивен правильно понял желание гостя и покинул бокс.

— Привет, Шон, я командор Синклер. Приветствую тебя на Вавилоне. Как тебе моя станция? — улыбнулся, чуть прищурив глаза, Джеффри. Племяннице, помнится, всегда нравилось, когда он так делал.

— Я ее почти не видел, только больницу, — после укола мальчику стало чуть лучше, во всяком случае, он ответил сразу, не делая перерывов в словах.

Честно говоря, Синклер просто не знал, как начать запланированный разговор с ребенком. У него язык не поворачивался спросить в лоб. Но тут взгляд зацепился за предмет в кулаке мальчика.

— Что это? — поинтересовался командор.

— Это яйцо глопита, — приподнял руку Шон, чуть улыбнувшись сухими, обветренными губами. — Мне дал его доктор Франклин.

— Яйцо глопита? — удивился Синклер, не совсем понимая, что за ерунда тут происходит.

— Вообще-то, на самом деле, — тут мальчику пришлось прерваться, он прикрыл глаза и часто, с хрипами и сипением, задышал, — это обычный вибросенсор, — закончил Шон, справившись с приступом. — Только, пожалуйста, не говорите доктору, он верит, что это яйцо.

— Шон, я должен задать тебе вопрос, — решился все же перейти к тому, ради чего он и пришел командор. — Знаю, ты думаешь об этом.

— Хочу ли я жить? Да, очень. Но я не хочу операции. Не хочу лишиться души.

— Тебе нечего бояться, — заговорил Синклер, уже понимая, видя по глазам, что его слова ничто, — когда-то мне делали операцию. Очень серьезную, и ничего.

— Но вы же не избранный. Вы не родились из яйца.

— Нет, — грустно улыбнулся Синклер, сжимая кулаки. — Расскажи мне об этом.

Франклин, словно тигр в клетке, метался по кабинету, ожидая, когда Синклер закончит разговор. Последний сделанный им укол был стимулятором, уже далеко не безвредным, но только так он мог дать мальчику еще немного времени.

— Хороший парень, — мотнул головой Синклер, проходя в обитель Франклина.

— Вы подпишете приказ? — набросился на него Стивен.

— А вы уверены, что правы?

— Да!

— Его родители тоже. Кого мне слушать? Вас, потому что у нас одни взгляды, или их?

— Они из-за своей веры обрекают ребенка на гибель. Да хранит нас господь от ложной веры.

— А почему она ложная? Может быть, любая религия истинная? Может, богу все равно, как мы молимся?

— А если бога нет?

— Такова ваша вера?

— Я верю в спасение жизни, по сравнению с этим все остальное не имеет смысла.

— Но жизнь не просто биение пульса, а система непреходящих ценностей. И вы хотите отнять их у мальчика.

— Об этом мы подумаем после операции.

— Вы абсолютно уверены, что без нее не обойтись?

— Да! Я твержу об этом уже больше суток!

«Вот и пришло время решать», — мелькнула мысль у начавшего расхаживать по кабинету Синклера. Быть старшим офицером, нести ответственность — его этому учили, у него за плечами опыт войны, он посылал людей на смерть и сам на нее шел, но сейчас ничто не могло помочь ему принять решение. Каким бы оно ни было, это был его крест. Он будет нести его до конца.

— Нет.

— Что?

— Я запрещаю операцию.

— Но вы же знаете, что я прав! Вы же со мной согласны!

— Сейчас я сам себе не хозяин. Как командир станции, я обязан руководствоваться интересами и традициями ее обитателей.

— Но вы же разрешили спасти Коша!

— Нельзя исключение делать правилом! Так можно зайти очень далеко. Мы обязаны уважать веру родителей ребенка, иначе мы сделаем бессмысленным само существование станции.

— Вы приговариваете мальчика к смерти!

— Здесь я бессилен, я решил встать на сторону родителей, потому что больше это сделать некому.

— Доктор Майя.

— Да? А, это вы.

— Мы хотим видеть нашего сына.

— Проходите.

— Моти, доти, — просипел мальчик, — мне страшно.

— Не бойся, мы с тобой, — обняла ребенка мать.

— Мы рядом, — сжал руку сына отец, встав рядом с койкой.

— Так же, как и тогда, когда ты только появился на свет.

— Когда яйцо треснуло, ты был таким крошечным, в руках помещался, — поднял ладони перед глазами сына отец, плечом вытирая слезу в уголке глаза.

Все трое улыбнулись, это было счастливое воспоминание, лучшее в жизни.

— Я так гордился тобой, день твоего рождения стал для меня всем, — продолжил он. Но сегодня я еще больше горжусь тобой. Ведь ты идешь навстречу судьбе как истинное дитя нашей веры, — голос отца дрожал, он сжал руку сына сильней, он верил, искренне верил в то, что говорил.