Люди не могли и выращивать хлеб, и сопротивляться демоническим армиям Завоевателя. Именно поэтому они и пали».

Сэйзед медленно кивнул:

– И сколько у нас этого текста?

– Немного. Шесть или семь страниц. Только в этой части упоминается Бездна.

Сэйзед еще раз перечитал отрывок, потом поднял глаза на Тиндвил:

– Считаешь, леди Вин права: Бездной был этот туман?

– Да.

– Согласен, – подтвердил Сэйзед. – По крайней мере, то, что мы теперь зовем Бездной, является каким-то изменением в тумане.

– А как же твои былые аргументы?

– Доказали свою несостоятельность. – Сэйзед отложил лист. – На основании твоих слов и моих собственных исследований. Я не хотел, чтобы это оказалось правдой, Тиндвил.

Она удивленно подняла бровь:

– Ты снова пошел наперекор Синоду, чтобы искать нечто, во что не хочешь верить?

– Есть разница между тем, чего ты боишься и чего желаешь. Возвращение Бездны может уничтожить нас. Я не хотел, чтобы доказательства чего-то подобного существовали, но я не мог их игнорировать.

– Я не верю, что это нас уничтожит, Сэйзед. Признаю, ты сделал великое открытие. Записи Кваана говорят о многом. Конечно, если Бездна была туманом, мы здорово приблизились к пониманию сути Вознесения Вседержителя.

– А если туманы становятся сильнее? Если, убив Вседержителя, мы также уничтожили силу, которая удерживала туман в повиновении?

– У нас нет доказательств того, что туман приходит днем, – возразила Тиндвил. – И мы не можем всерьез утверждать, будто он убивает людей. Пока у нас есть лишь твои предположения.

Сэйзед отвернулся. Его пальцы коснулись слов, которые торопливо набросала Тиндвил, и размазали чернила.

– Что правда, то правда.

– Почему ты никогда не защищаешься, Сэйзед? – В полумраке комнаты Тиндвил тяжело вздохнула.

– А как мне защищаться сейчас?

– Уж как-нибудь. Ты извиняешься и просишь прощения, но твоя кажущаяся вина никак не влияет на твое поведения! Ты никогда не думал, что мог бы возглавить Синод? Они вышвырнули тебя, потому что ты отказался представить доводы в собственную защиту. Ты самый противоречивый бунтарь, которого я только знала.

Сэйзед не ответил, лишь исподволь поглядывал на Тиндвил. Она была обеспокоена – он видел это по ее глазам. Удивительной красоты глазам.

«Глупые мысли, – сказал себе Сэйзед, снова отворачиваясь. – Ты всегда знал. Прекрасно знал, что это не для тебя».

– Ты был прав по поводу Вседержителя, – продолжала Тиндвил. – Возможно, остальные послушали бы тебя, будь ты хоть немного более… настойчивым.

– Я далек от героев твоих жизнеописаний, – покачал головой Сэйзед. – Я ведь, строго говоря, даже не мужчина.

– Ты лучше, чем они. Меня раздражает, что я так и не смогла понять почему.

Они помолчали. Сэйзед встал, прошел к окну и открыл ставни, впустив свет. Потом погасил лампу.

– Я сегодня покину город, – сказала Тиндвил.

– Покинешь? Армии могут тебя не пропустить.

– Я не собираюсь проходить сквозь них – я хочу навестить их. Я передала знания молодому лорду Венчеру, теперь должна оказать такую же помощь его противникам.

– А-а, – протянул Сэйзед. – Ясно. Я должен был догадаться.

– Сомневаюсь, что они будут слушать так же, как он, – с ноткой признательности в голосе заметила Тиндвил. – Венчер – хороший человек.

– Хороший король, – уточнил Сэйзед.

Тиндвил не ответила. Она смотрела на стол, усеянный заметками, почерпнутыми из той или иной медной метапамяти, нацарапанными второпях, чтобы потом читать и перечитывать.

«Чем же была прошедшая ночь? Ночь исследований, обмена мыслями и открытиями?»

Эта женщина все еще оставалась красивой. Длинные прямые темно-рыжие с проседью волосы. Отметины тяжелых испытаний длиной в жизнь, которые, однако, ее не сломили. И глаза… проницательные глаза, в которых таились свойственные лишь хранителям знания и любовь к учению.

«Я не должен об этом думать, – снова одернул себя Сэйзед. – В этом нет никакого смысла. И никогда не было».

– Тогда тебе пора, – сказал он, поворачиваясь.

– И опять ты не хочешь спорить, – горько улыбнулась Тиндвил.

– Зачем? Ты мудрая и решительная женщина. Ты должна руководствоваться собственной совестью.

– Иногда люди кажутся решительными, потому что им не дали возможности выбрать другую дорогу.

Сэйзед повернулся. В комнате было тихо, звуки доносились только откуда-то снизу, со двора. Тиндвил сидела наполовину в лучах света, яркость ее одеяния постепенно становилась все более насыщенной по мере того, как тени уползали прочь. Всем своим видом женщина будто намекала на что-то… на что-то такое, что он и не надеялся когда-либо услышать.

– Я в растерянности, – медленно опускаясь на свое место, признался Сэйзед. – Как же твой долг хранителя?

– Это важно. Но… существуют редкие исключения. Документ, который ты обнаружил… что ж, возможно, он заслуживает дальнейшего изучения до того, как я уеду.

Сэйзед пытался понять ее взгляд.

«Как называется то, что я сейчас ощущаю? – думал он. – Смущение? Потрясение? Страх?»

– Я не могу быть тем, кто тебе нужен, Тиндвил, – наконец решился Сэйзед. – Я не мужчина.

Она равнодушно махнула рукой:

– Хватит с меня мужчин и деторождения. Я выполнила свой долг перед народом Терриса. И по крайней мере некоторое время мне бы хотелось находиться подальше от них. Ничего не могу с собой поделать, но в глубине души я презираю их за то, что со мной сделали.

Сэйзед хотел возразить, но Тиндвил выставила вперед руку:

– Знаю. Я взяла на себя это бремя и рада, что смогла его вынести. Но… все эти годы я встречалась с хранителями лишь от случая к случаю, и меня раздражало, что их планы словно сводились к одному – удержаться в статусе покоренного народа. Лишь однажды видела я человека, который подталкивал Синод к активным действиям. Пока они обдумывали, как бы спрятаться получше, он предлагал атаковать. Пока они выбирали лучшие способы одурачивания мастеров разведения, он, единственный, хотел приблизить падение Последней империи. Когда я наконец воссоединилась со своим народом, то обнаружила, что этот человек по-прежнему сражается. Один. Осужденный за сотрудничество с ворами и бунтовщиками, он тихо принял свое наказание. – Тиндвил улыбнулась. – Этот человек проявлял упорство, чтобы спасти всех нас, – добавила она и взяла Сэйзеда за руку.

Он сидел, точно громом пораженный.

– Мужчины, о которых я читала, Сэйзед, не думали о том, как лучше спрятаться. Они боролись и шли до конца. Порой совершали безрассудные поступки, и люди называли их глупцами. Но когда жребий был брошен, именно они оказывались теми, кто изменил все.

Солнечный свет ворвался в комнату, и Тиндвил присела, продолжая держать в своей руке руку Сэйзеда. Она казалась… взволнованной. Видел ли он когда-нибудь ее такой? Тиндвил была сильной, самой сильной из всех женщин, которых он знал. То, что он видел в ее глазах, никак не могло быть тревогой.

– Дай мне повод, Сэйзед.

– Я бы… очень хотел, чтобы ты осталась, – собравшись с силами, произнес террисиец. Одна его рука была зажата в ладонях Тиндвил, другая лежала на столе, пальцы слегка дрожали.

Женщина вопросительно приподняла бровь.

– Останься, – попросил Сэйзед. – Прошу тебя.

– Отлично, ты меня убедил, – улыбнулась Тиндвил. – А теперь давай вернемся к нашим исследованиям.

Эленд шел по городской стене, освещенной утренним светом; меч на бедре при каждом шаге ударялся о каменное ограждение.

– Ты почти похож на короля.

Эленд повернулся: Хэм как раз преодолел последние несколько ступенек, ведущих на галерею. Воздух был свеж, в тени на камне все еще лежала изморозь. Того гляди, наступит зима, а Хэм без плаща – в своей обычной жилетке, брюках и сандалиях.

«Хотел бы я знать, чувствует ли он вообще холод, – подумал Эленд. – Пьютер. До чего же удивительный талант».

– Ты говоришь, я почти похож на короля. – Эленд повернулся, и уже вместе они двинулись вдоль стены. – Думаю, чудеса с моим обликом сотворила одежда Тиндвил.