Сэйзед поднял правую руку, показывая медное кольцо:

– Я должен запомнить все, что вижу. И рассказать другим хранителям, как только представится возможность. Здесь можно многому научиться, по-моему.

– Инквизиторы не стоят твоих стараний, – отвернувшись, бросил Марш.

– Дело не в этом, – разглядывая квадратную колонну, возразил Сэйзед. – Сведения обо всех религиях имеют одинаковую ценность, ничего не должно быть потеряно.

Некоторое время он разглядывал колонну, потом закрыл глаза, сформировал в уме ее образ и тоже перенес в медную метапамять. Визуальные воспоминания, впрочем, были менее полезны, чем слова, произнесенные вслух. Визуализации быстро блекли и искажались, если их изымали из медной метапамяти. Кроме того, их невозможно передать другим хранителям.

Марш не ответил – просто пошел вглубь здания. Сэйзед двигался чуть медленнее, проговаривая вслух, занося сказанное в медную метапамять. Стоило переправить туда произнесенное, и он с трудом вспоминал детали виденного только что. Однако потом эти воспоминания можно будет извлечь и осознать их с четкостью и ясностью.

– Комната с высоким потолком. Есть несколько колонн, также покрытых сталью. Они массивные и квадратные. Я чувствую, что строителям не было дела до утонченности. Они игнорировали мелкие детали, предпочитая широкие линии и геометрические формы…

– Мы идем по главному залу – архитектурный стиль не меняется. По-прежнему лишь длинные широкие коридоры со строгими линиями и блестящими поверхностями. Пол состоит из стальных квадратов со стороной в несколько футов. Они… холодные на ощупь…

– Странно не видеть ни картин, ни гобеленов, ни витражных окон, ни каменных скульптур – вообще никаких украшений. Нет также ни шпилей, ни арок, столь привычных в архитектуре Лютадели. Только квадраты и прямоугольники. Линии… множество линий. И ничего мягкого – ни ковров, ни пледов. Нет окон. Похоже, это место для тех, кто видит мир совсем не так, как обычные люди…

– Марш идет прямо по коридору, не замечая его убранства. Пойду за ним – вернусь позже, чтобы записать побольше. Он как будто следует за чем-то… чем-то, чего я не чувствую. Может быть, это…

Сэйзед повернул за угол и смолк. Марш стоял у входа в большую комнату. Свет лампы неровно замигал, потому что рука Сэйзеда затряслась.

Марш нашел слуг.

Они были мертвы достаточно долго, поэтому запах Сэйзед ощутил, только когда подошел совсем близко. Возможно, именно запах и уловил рожденный туманом: чувства человека, воспламенившего олово, необычайно остры.

Инквизиторы поработали с усердием. Глазам вошедших предстали последствия бойни. У дальней стены высилась гора трупов. Поскольку выход отсюда был только один, слуги, видимо, отступали и жались к этой стене, умирая под безжалостными ударами мечей или топоров.

Сэйзед отвернулся.

Марш, однако, продолжал спокойно стоять в дверном проеме и разглядывать.

– Тут плохо пахнет, – наконец сказал он.

– Только сейчас заметил? – спросил Сэйзед.

Марш повернулся, пытаясь поймать его взгляд:

– Здесь нельзя задерживаться. В конце коридора, – он оглянулся, – лестница. Я пойду наверх – поищу комнаты инквизиторов. То, что мне нужно, может находиться только там. Ты или подожди, или спускайся, но за мной не ходи.

– Почему?

– Я должен быть один. Не могу объяснить. Нет, меня не волнует, что ты увидишь очередные зверства инквизиторов. Просто я… не хочу, чтобы ты был рядом, когда это произойдет.

Сэйзед опустил лампу, и ужасающая картина погрузилась во тьму.

– Как скажешь.

Проскользнув мимо Сэйзеда, Марш исчез в темноте коридора. Террисиец остался в одиночестве. Стараясь об этом не думать, он повернулся к главному вестибюлю: сначала следовало описать массовое убийство для медной метапамяти и только потом вернуться к подробным рассказам об архитектуре и искусстве. Если, конечно, узоры на стенных панелях можно назвать искусством.

Голос Сэйзеда тихим эхом отражался от стен, лампа отбрасывала слабые пятна света на стальные поверхности, однако взгляд террисийца то и дело возвращался к задней части вестибюля. Там был темный омут – лестница, ведущая вниз.

Описывая во всех подробностях очередное настенное украшение, террисиец уже знал, что рано или поздно обнаружит себя идущим по направлению к этой тьме. Его извечное любопытство – необходимость понять неизведанное. Именно оно и сделало его хранителем и привело в компанию Кельсера. Поиск истины бесконечен, но и игнорировать его невозможно. Сопровождаемый лишь собственным шепотом, Сэйзед наконец подошел к лестнице.

– Лестница сродни тем, что я видел в вестибюле. С широкими ступенями. Такие обычно ведут в храм или во дворец. Эти же ведут вниз, во тьму. Высокие, высеченные из камня и закованные в сталь. Предназначенные для решительной поступи…

Я иду и размышляю, что же за секреты инквизиция сочла достойными того, чтобы спрятать под землей, в подвале крепости. Все здание – тайна. Что же происходило здесь, в этих обширных коридорах и пустых комнатах?..

Лестница привела в еще один большой квадратный зал. Заметил, что здесь нет дверей. Все комнаты открыты – можно заглянуть в любую. Продолжаю идти вперед, осматривая подземные помещения: они скудно обставлены и напоминают пещеры. Ни библиотек, ни комнат отдыха. В нескольких имеются металлические блоки, похожие на алтари…

В конце главного коридора нечто… непонятное. Может, камера пыток? Столы – металлические столы – вделаны в пол. Они покрыты кровью, но тел нет. Хлопья крови крошатся в пыль под ногами. Похоже, множество людей умерло в этой комнате. Не вижу пыточных инструментов, кроме…

Штыри. Точно как у инквизиторов в глазах. Массивные, тяжелые штуковины, которые забивают в землю большим молотом. Некоторые покрыты кровью… вряд ли я смогу поднять такой. А есть поменьше… стальные… да, они неотличимы от тех, что в глазах Марша. Но есть и сделанные из других металлов.

Сэйзед положил штырь обратно на стол, металл звякнул по металлу. Невольно вздрогнув, террисиец снова оглядел помещение. Возможно, тут делали новых инквизиторов? Он вдруг с ужасом подумал, что твари – когда-то их было всего несколько десятков – уединились в Обители на много месяцев, чтобы пополнить свои ряды.

Нет, не сходилось. Инквизиторы жили скрытной, замкнутой компанией, и подходил им далеко не каждый. Где бы они могли найти, да еще в достаточном количестве, подходящих людей? Ведь не сделали же они инквизиторами слуг – их просто убили.

Сэйзед всегда подозревал, что человек, которого превращали в инквизитора, должен быть алломантом. Пример Марша только подкреплял это предположение: до трансформации тот был охотником – алломантом, который жег бронзу. Сэйзед снова посмотрел на кровь, на штыри и понял, что совсем не хочет знать, как делали новых инквизиторов. Он уже собирался уйти, когда лампа высветила что-то в дальней части помещения.

Еще один дверной проем. Стараясь не думать о том, что под ногами крошится высохшая кровь, Сэйзед двинулся вперед.

Эта комната совсем не походила на другие помещения Обители. Высеченная прямо в скале очень маленькая лестница уводила вниз. Заинтригованный, террисиец спустился по истертым каменным ступеням. Впервые за все время, проведенное в здании, он чувствовал тесноту: пришлось даже наклониться, чтобы попасть в крохотную каморку. Только здесь он выпрямился, поднял лампу и увидел…

Стену. Сэйзед почти в нее уткнулся; свет лампы отразился от металлической пластины добрых пяти футов шириной и почти столько же высотой. На стальной поверхности просматривались какие-то письмена. Опустив мешок, террисиец подошел ближе, держа лампу так, чтобы рассмотреть слова.

Текст был на терриссийском.

Определенно старый диалект, но Сэйзед понял его и без своей медной метапамяти. Лампа в руке невольно задрожала.

«Я чеканю эти слова на стали, ибо тому, что не врезано в металл, нельзя доверять.

Я начал сомневаться, остались ли в мире, кроме меня, здравомыслящие люди. Неужели они не видят? Они так долго ждали героя, о котором говорилось в террисийских пророчествах, что решили, будто все истории и легенды относятся именно к этому человеку.