За столь короткий срок пребывания в теле смертного господина Хэ Циюя Юн Шэнь успел познать множество чувств, которые доселе были ему незнакомы или же давно забыты, однако ни одно из них он не мог назвать приятным. Растерянность, беспомощность, слабость... Проблемы нездорового тела хоть и уходили на второй план благодаря снадобьям старика Суна, но разум самого Юн Шэня... Чем больше видений перед ним представало, чем больше странных снов он видел, тем больше ему казалось, что рассудок его подводит. Все это выглядело странно близким и вместе с тем бесконечно далеким, давно утраченным, точно песок, пропускаемый сквозь пальцы.

Могло ли это быть воздействием демонической энергии? Могла ли она навредить его бессмертной душе? Ведь именно после нее начались все эти странности.

Он терялся в догадках об истинной причине происходящего. Его обуревало раздражение от собственного бессилия. Сейчас, думая о том, что ему придется участвовать в некоем заклинательском расследовании, он не знал, плакать ему или смеяться. Совершенно новые для него ощущения. В этом не было никакого смысла! Нападение, интриги — мелочные и не стоящие внимания дрязги! То, что было по-настоящему важно, сейчас в Обители. И возможно, под угрозой. Но никто из заклинателей и виду не подает! Неужели им... им все равно?

Юн Шэня затрясло от желания вскочить и закричать, указывая в небо. Закричать и сказать, что никакой он не Хэ Циюй, он — бессмертный с пика Шугуан, могущественный повелитель Небесных печатей, Бессмертный небожитель. Ему хотелось вновь ощутить силу в своих руках, легкость в поступи. Его преследовали бесполезные и странные видения или воспоминания настолько далекого прошлого, что ему было уже все равно, что происходило в те времена. Ему хотелось узнать, что предшествовало тому злосчастному дню, когда он попал в это тело, но память будто отказывалась подчиняться, нечто внутри его сознания отчаянно боролось и не давало узнать правду. Как бы он ни пытался выстроить цепь событий в своей голове, ничего не выходило.

Ласточка мотнула головой и легко взлетела над столом, чтобы в следующее же мгновение спикировать на расстеленную бумагу. Еще миг — и она обратилась большой черной кляксой. Постепенно пятно побледнело, а на листе проступила вязь тонких изящных иероглифов. В этих линиях не было ничего лишнего. Говорят, почерк, словно зеркало, хорошо отражает характер человека. Отправителя послания явно можно было назвать чувствительной личностью.

— Господину Хэ, должно быть, прежде не приходилось видеть подобные чудеса, — вновь заговорил Цао Сяошэ. — Это маленькое заклинание живых чернил, с помощью него можно обмениваться сообщениями.

Юн Шэнь знал об этом заклятии, но сам таких посланий прежде не получал и не отправлял по одной простой причине: ему некому было писать и никто не желал писать ему. Оттого захотелось понаблюдать, как воочию выглядит такой обмен сообщениями. Послание было повернуто в сторону Цао Сяошэ, поэтому Юн Шэнь со своего места с трудом мог распознать текст, но интересовало его не столько содержание, сколько...

— Сяо Янь? — спросил он севшим голосом.

— Ах это... Мы так их называем. Обычно у чернильных духов нет имен — они им ни к чему, им и форму-то разную можно придавать в зависимости от случая. Но если вы когда-нибудь еще встретите чернильную ласточку, то можете быть уверены, что это наверняка послание от главы Юэлань. Только он так часто использует именно ласточек, — пояснил Цао Сяошэ, мельком глянув на свое плечо. Он цыкнул и принялся тереть то место, где остались черные пятна, попутно бормоча себе под нос: — И только у его чернильных духов крайне зловредный нрав.

Последняя фраза заставила Юн Шэня криво ухмыльнуться. В том, что у духов, принадлежавших Си Ину, дурной нрав, он и не сомневался. Все в своего хозяина.

Цао Сяошэ пробежался глазами по тексту послания.

— Хорошие новости! Глава уже прибыл из Запретного города и желает встретиться с вами!

Неприятное чувство свернулось в плотный клубок под ребрами Юн Шэня. Он не слишком желал этой встречи, пусть даже она и была необходима.

Юн Шэнь и Цао Сяошэ уже были готовы покинуть беседку, как к ним подоспела служанка. Она пришла с посланием от Цянь Аньхуа — великая госпожа Цянь созвала всех гостей поместья в южный павильон, чтобы поприветствовать.

В памяти Юн Шэня была еще свежа первая встреча с Цянь Аньхуа, и не сказать, что он был рад этой новости. Его настроение, и так скверное, стало еще хуже. Эта женщина показалась ему опасной и наверняка, как и прочее население поместья, не питала нежных чувств к своему внуку, что бы ни говорила. Юн Шэнь не был наивен и прекрасно понимал, что зачастую то, что на языке, мало совпадает с тем, что на уме, — оттого и в сладкие речи не особо верил.

В сопровождении служанки они быстро добрались до нужного павильона и остановились у внушительных широких дверей приемной из темно-красного дерева, лакированных и украшенных резьбой. В центре орнамента был изображен лотос, окрашенный золотом, — герб рода Хэ. Над дверью красовалась широкая табличка с выбитым на ней девизом: «Нести долг перед государством»[31]. Письмена также были окрашены золотом. Должно быть, эту табличку даровал император. Семья Хэ имела поистине ужасающее влияние.

Оставалось лишь гадать, какой фарс поджидает за этими дверьми. Невольно Юн Шэню вспомнились те редкие моменты, когда он все же появлялся на собраниях в Обители Бессмертных. Собственно, главная причина, почему такие моменты были редки, крылась в том, что он не переносил лицемерия, а теперь, получается, вновь придется погрузиться в вязкое болото притворства и сладких улыбок, что прячут за спиной ножи. Поистине ужасно.

Приемная зала оказалась действительно огромной, наверняка это было самое большое помещение во всем поместье. Обстановка была сдержанной, но в то же время хорошо отражала состояние семьи Хэ. Шкафы, отделанные слоновой костью и украшенные резьбой, покрывал красный лак, что на контрасте с темным деревом придавало бордовый оттенок. Наверняка вся мебель выполнена на заказ в единственном экземпляре. На стенах висели картины на шелке, на некоторых были изображены северные пейзажи, а другие демонстрировали классический мотив трех друзей, стойких в зимнюю стужу, — сосну, бамбук и сливу мэй. В центре зала располагались несколько вытянутых столов, расписанных цветами. Почетное место было обращено ко входу в залу, как и полагалось.

Юн Шэнь поприветствовал бабушку глубоким поклоном и обвел взглядом приемную. Людей собралось не так много — уже хорошо. Цао Сяошэ тоже почтительно поклонился и быстро был сопровожден служкой к полагающемуся месту.

Цянь Аньхуа, облаченная в изысканные многослойные одежды из плотной парчи, призванные подчеркнуть ее высокий статус, восседала на почетном месте. На ее руках нельзя было не заметить серебряные хучжи[32], украшенные сверкающими самоцветами. Бледно-голубой цвет, цвет семьи Хэ, как и серебристый орнамент лотосов, украшавший рукава и воротник ее платья, вовсе не играл ей на руку. Лицо великой госпожи стало бледнее, чем было на самом деле, и в ее почтенном возрасте это выглядело не слишком здорово. Сухая, тронутая временем старческая кожа и вовсе напоминала бумагу древнего свитка.

По левую руку, как второй по старшинству из всей присутствовавшей семьи, сидел Хэ Циянь. Он прикрывал нижнюю половину лица простым белым веером, пока обсуждал что-то с одним из заклинателей, имени которого Юн Шэнь не знал. Гости размещались за отдельными столами по обе стороны от почетного места. Среди них был хмурый Сюэ Чжу, который уже залечил, видимо не без помощи духовной энергии, ссадину от удара по лицу, а рядом с ним — несколько других учеников Юэлань. Во главе заклинателей сидел Си Ин. Его возвышенный вид подчеркивало невозмутимое выражение на изящном, точно выточенном из нефрита лице, словно вся мирская суета проходила мимо. Небожитель с прекрасных картин, не иначе. Юн Шэнь ощутил укол неприятного чувства, скрутившегося под ребрами. Ему бы тоже хотелось, чтобы вся мирская суета проходила мимо, а не непосредственно через него.