В комнате стоял полумрак и горький запах лекарственных трав, смешавшийся с глубоким бальзамическим ароматом агаровых благовоний. Окна и двери были плотно закрыты. Любые щели, через которые мог бы проникнуть сквозняк, забили тряпками, оттого стояла духота и невероятная жара. Воздух так и полнился влагой. Выставленные посреди комнаты жаровни раскалились до предела.

Несколько свечей, пускай и ярких, едва ли справлялись с освещением — вокруг подступала ночная тьма. От плясавшего на крохотном фитиле света пламени две фигуры укрывал тонкий и нежный полог из невесомой ткани.

На постели в бреду метался некогда бессмертный господин — ныне Хэ Циюй, — дыхание его было частым и поверхностным. Единственный слой тонкого шелка нательных одеяний лип к его телу от пота лихорадки. Щеки с нездоровым румянцем выделялись ярким пятном на мертвенно-бледном лице.

Эту картину видел перед глазами Цао Сяошэ. Вот уже который раз он пытался напоить бессмертного господина снадобьем, поднося пиалу с горячей жидкостью ко рту, но тот не прекращал бессознательно отворачиваться, стоило разгоряченному краю глиняной посудины коснуться его кожи. Если и получалось поднести ее к губам, то отвар лился мимо. Цао Сяошэ в очередной раз провел по чужому подбородку мягким тканевым платком.

Он прекрасно понимал, почему так происходит. Отвар и правда горек. Это противоядие, должно быть, самое мерзкое из всех. К тому же его надлежало подавать исключительно в горячем виде. Такое трудно выпить даже в беспамятстве. Не счесть, сколько снадобья Цао Сяошэ уже перевел понапрасну.

— Как же сложно... — пробормотал он, наполняя очередную пиалу. — Как мне с вами быть, м?

Господин бессмертный так и не ответил, только вновь дернулся в попытке повернуться, но был остановлен Цао Сяошэ — тот ухватил его за плечо, притянув на прежнее место. Он с сомнением взглянул на пиалу. Если он потратит и эту чашу отвара, то на приготовление нового уйдет время, плюс для этого снадобья необходимы особенные травы, запас которых невелик. Кроме того, Лан Ду не тот яд, который привык выжидать, а затем губить жертву в медленных мучениях. Напротив, быстрое беспамятство и молниеносная смерть — именно так можно описать эту отраву. В случае же с «господином Хэ» времени прошло довольно-таки много. Но случилось очередное чудо: даже надышавшись гари, заразившись изрядным количеством демонической ци, тело Хэ Циюя выдержало яд. Цао Сяошэ не знал подробностей, но ему было интересно, как так вышло и не связано ли это с небольшой, но чрезвычайно важной особенностью его подопечного?

Ход мысли прервал очередной натужный кашель «господина Хэ» и то, как он резко повернулся на бок. Цао Сяошэ терпеливо вернул его на место, вновь уложив ровно.

Почти всю ночь Цао Сяошэ потратил на попытки вывести Лан Ду. Не без помощи лекаря Суна, а точнее, с прямым его содействием ему это удалось. Почти. По правде говоря, он едва не утопил несчастного и многострадального бессмертного господина в бадье с лечебными травами, когда пытался искупать и очистить рану на плече. Тем не менее результат оказался в некоторой степени действенным, несмотря на то что рука, куда пришелся удар отравленным оружием, — Цао Сяошэ не знал, каким именно, но по форме входного отверстия догадывался, что это мог быть стилет, — по-прежнему оставалась пораженной. Место удара отекло, посинело, яд расходился черными полосами и витками. Вместе с венами, видневшимися на бледной, прозрачной коже, это отдаленно напоминало узоры облачного камня.

Из-за того, что отравление «господин Хэ» перенес на ногах, яд успел углубиться во внутренние органы, и, чтобы вывести его, необходимо было ввести тело в лихорадку, использовав для этого другой, не менее опасный яд. Крайне рискованный способ лечения, но за неимением другого выбирать не приходилось — в лучшем случае два яда должны нейтрализовать друг друга, а в худшем... Что ж, Цао Сяошэ старался не думать об этом. Оставалось только ждать.

Будет нехорошо, если его подопечный не сможет пережить эту ночь. Цао Сяошэ очень не хотелось столкнуться с вероятными последствиями.

Пока что он не имел понятия, как же влить в тело Хэ Циюя нужный отвар, хотя... Одна мысль все же была. Он взвесил в руке пиалу и покосился на чайничек: там оставалось совсем немного, но даже такого количества должно хватить.

— Надеюсь, вы простите этого скромного за такую наглость, но вы сами отказываетесь лечиться как следует, — словно в оправдание своим дальнейшим действиям сказал он, вовсе не испытывая угрызений совести.

Юн Шэнь сквозь пелену лихорадочного состояния мало что понимал. Он находился между сном и явью, его сознание мотало из стороны в сторону. Едва он пытался открыть глаза, как на него вновь накатывала сонная нега, утягивая во тьму цепкими лапами. Он словно наяву чувствовал, как раз за разом над ним смыкались потоки холодных вод, как они его уносили, не давали сделать и вдоха, не позволяли пошевелиться. Это пугало и заставляло дрожать, он желал вырваться. Юн Шэнь ненавидел бессилие.

Там, где бы он ни находился, было тепло, но он никак не мог согреться. В те моменты, когда ему почти удавалось вырваться из плена навязчивого сна, он пытался подвинуться ближе к ускользающему теплу, но его быстро сменял пожирающий изнутри холод, напускаемый видением хладных вихрей, которые заставляли промокшее тело продрогнуть еще больше. Почему промокшее? Ему казалось, что он сам источает холод и остужает все вокруг. Подобно тому как тающий снег, сжатый в руках, расползается струями ледяной воды, так и он в своей слабости ощущал, как силы покидают его, а он не более чем талая снеговая кашица, которая вот-вот исчезнет, смешавшись с неукротимым течением горных вод, но...

Неожиданно он почувствовал, как его губы обдало жаром. Как этот жар попал в рот и спускается по горлу. Это было сродни глотку раскаленного металла. Невыносимо. Он попытался отодвинуться, но не вышло: его крепко удерживали на месте. Тогда он попробовал открыть глаза, но веки были такими тяжелыми и непослушными, что удавалось лишь сильнее зажмуриться. Жар спускался ниже, и внутренний холод на удивление отступал. Кто-то, Юн Шэнь не понимал кто, с силой льнул к нему, поэтому первым желанием было отстраниться. Он никогда не любил чужих касаний, а особенно настолько близких... Неприемлемо. Но стоило этому поглощающему жару отстраниться, как Юн Шэнь почувствовал опустошение. Он глубоко вздохнул и сразу же закашлялся, ощутив, как с уголков рта стекает горячая жидкость, которую он не смог проглотить. Отвратительная на вкус. Во рту жгло, язык онемел, и оставалась лишь землистая горечь. С трудом он сглотнул вязкую слюну в попытках сбить послевкусие. По его подбородку прошлись чем-то мягким. Ткань?

Ощущение наполняющего тело тепла надолго не задержалось, холод вновь его окутывал, и Юн Шэнь крупно задрожал, а когда ощутил приблизившийся жар, обдавший так сильно, словно он находился над жаровней или открытым пламенем, то даже этого показалось недостаточно. Повинуясь сиюминутному порыву, он подался вперед и снова почувствовал давление на губах — их с силой раскрыли. Юн Шэнь потянулся рукой к теплу. Ослабшие пальцы коснулись чужого плеча и несильно сжали. Минуло мгновение, и вновь рот Юн Шэня заполнился неприятной обжигающей жидкостью. Это точно был какой-то отвар.

Юн Шэнь дернулся, пальцы сжали нежную и гладкую ткань чужого одеяния. Терпеть подобное было невероятно сложно. Пусть вместе с этим тело и наливалось таким необходимым живым теплом, его все равно начинало тошнить, а от невозможности сделать вдох становилось хуже. На пробу он мотнул головой, но его тут же надежно зажали на месте — он ощутил, как рука, некогда удерживающая его за подбородок, быстро скользнула к затылку, прижимая сильнее. Тогда Юн Шэнь сжал зубы, но, ощутив, как прикусывает что-то мягкое, сразу же разжал их. Это не помешало железной солености вмиг примешаться к пряности и горькости отвара. Кровь?..