— Ах, это же нюй-шу[63]! — с неуместным весельем подметил он и провел пальцем по вытянутым символам, точно они были нацарапаны когтем, а не выведены кистью. — Как давно мне не встречалось такое письмо...

Юн Шэнь вгляделся в символы. Они и правда отличались от привычных иероглифов и даже не были похожи на скорописные цаошу[64]. Вытянутые, местами тонкие, местами утолщенные линии, точки... Даже если Юн Шэнь старался, то не мог прочесть ни одного. А вот Цао Сяошэ, похоже, таких проблем не испытывал. Его взгляд быстро бегал по строкам.

— Женская тайнопись. Не так уж много мужчин ее знают, — пояснил Цао Сяошэ, заметив чужое замешательство.

«Но тебе-то все известно», — недовольно подумал Юн Шэнь и одним движением захлопнул тетрадь. Свои мысли он так и не озвучил: не время было для очередной перепалки с этим плутом. Юн Шэнь вдруг ощутил, как разболелась голова. Тетрадь он спрятал назад в скрытый карман.

— На кону стояла жизнь моей госпожи. Меня не волновало ничего больше.

Слова слабо сорвались с ее губ, сказанные почти шепотом. Ху Иньлин говорила сама с собой. Ее взгляд затуманился. На мгновение она замолчала, а потом вдруг всхлипнула.

— Госпожа... — тихо протянула она. Речь ее сменилась сбивчивым бормотанием, где повторялось все одно: — Госпожа погибала... Госпожа погибала...

Ху Иньлин была не в себе.

Мысли в голове Юн Шэня вились назойливым мерзким роем мух, никак не желавших оставить в покое. Трепетание мириад маленьких крыльев чудилось будто наяву. Оно было хаотичным и сумбурным, спутывало все больше, сбивало.

Чего-то не хватало. Точнее, кого-то.

Кто подложил Хэ Циюю в тайник украденную шкатулку с пером Луани и записи с техникой обмена энергиями? Кто воспользовался именем Хэ Циюя и от его лица регулярно оставлял большие суммы в Павильоне ароматов? Кто был связан с таинственным Благодетелем?

Все сказанное демоницей по большому счету было бессмысленным без одной детали.

— Так кто такой Благодетель? — спросил Юн Шэнь, вторя крутящемуся в голове вопросу.

Ху Иньлин не отвечала, словно не услышала. В этот раз она и правда не обращала на Юн Шэня внимания. Погруженная в свои мысли, она только и могла, что бессвязно бормотать. Ее ропот одновременно казался Юн Шэню и тихим, как шелест листьев на ветру, и болезненно громким, как грохочущий среди тяжелых грозовых туч гром.

Он схватился за голову и сжал зубы до боли, шумно выдохнув. Голова и правда разболелась слишком сильно. В Юн Шэне мигом поднялось острое возмущение. Он ведь так близок! Не для этого все затевалось!

— Ху Иньлин! — громко позвал он, надеясь, что от оклика та придет в чувство.

Демоница мотнула головой из стороны в сторону и лишь болезненно всхлипнула, прерывая поток бессмыслицы всего на миг, чтобы после тихо заскулить. Нет, она не приходила в себя. Что же... что же он мог сделать, чтобы получить ответ на такой важный вопрос?

Взгляд Юн Шэня метнулся к свисающим чуть поодаль цепям. Если дернуть, но не так сильно, чтобы не переломать ей ненароком шею... Может, немного боли поможет добиться цели?

— Не глупите, господин Хэ, — раздалось совсем близко.

Наваждение спало, и Юн Шэнь вздрогнул, когда почувствовал чужое теплое дыхание у уха. Он моргнул. По спине пробежали мурашки, и стало несколько неуютно. Он ощутил, как чужая рука легла ему на плечо, а затем скользнула на шею. Пальцы Цао Сяошэ показались обжигающе горячими, а собственная кожа, напротив, словно бы замерзла, точно льдистая корка на озере.

Цао Сяошэ потянул Юн Шэня ближе к себе, медленно отводя от клетки Ху Иньлин. Касание было неприятным, так и хотелось от него отмахнуться, сбросить, но все тело сковало напряжением. Юн Шэнь одеревенело следовал за ним и чем больше шагов назад делал, тем легче становилось дышать. Как будто он выплывал из болотной топи, давившей со всех сторон.

Едва Юн Шэнь смог облегченно выдохнуть, как сразу же повернулся к Цао Сяошэ. Несмотря на помятый вид, тот уже вернул на лицо типичную, ничего не выражавшую полуулыбку.

— Вы пустой сосуд, но не думайте, что темная ци не будет влиять на вас. После вашего отравления Лан Ду, да и всего, что случилось, все равно не стоит находиться так близко к... — он кивнул на Ху Иньлин и словно бы нехотя убрал руки с чужой шеи, — подобному. Вы уже не неуязвимы, как прежде.

Юн Шэнь потер переносицу и зажмурился от того, как боль пульсировала в его голове. Это не отрезвляло, а лишь больше выбивало из колеи.

— Благодетель, — пробормотал Юн Шэнь себе под нос и еще раз вздохнул. — Она явно знает, кто это, она его видела. Нельзя уходить отсюда, пока не узнаем о нем.

— Боюсь, больше она ничего не сможет сказать, — протянул Цао Сяошэ.

Юн Шэнь взглянул на Ху Иньлин. Та и правда впала в беспамятство, безвольно повиснув на цепях, замерла подобно статуе, и лишь ее губы едва заметно беззвучно шевелились, повторяя одни и те же фразы.

Юн Шэнь проследил за движением и считал их.

«Госпожа, я так виновата».

«Простите меня».

«Я так виновата».

— Ее душа была повреждена, а весть о том, что ее дорогая госпожа растерзана, разбила ее окончательно. Сейчас она только и может, что бередить воспоминания, винить себя и сожалеть.

— Какая глупая преданность.

— Это любовь.

— Бессмысленная слабость, — хмыкнул Юн Шэнь. Он был крайне недоволен: ему не удалось выяснить самое важное из первых уст, что привело ее к такому жалкому концу. Да и демоны неспособны на такие сложные чувства.

Кстати, о ее конце.

Юн Шэнь не был уверен, что в этом теле сможет вызвать Небесные печати по собственному желанию. Хотя он смог это сделать в иллюзии и после, вот только неосознанно. В моменты, когда он желал защититься, когда его жизнь была в опасности... оба раза Небесная печать спасала его от неминуемой гибели. Могло ли случиться так, что и здесь у него получилось бы призвать их, когда Ху Иньлин ударила хвостами? А впрочем, Цао Сяошэ умудрился в очередной раз все испортить, подставившись под удар.

С другой стороны, убить такого сильного демона можно и бессмертным оружием. Юн Шэнь опустил взгляд на Цюаньи в руке. Этим мечом удалось прикончить ту хули-цзин, которая напала на них с Сюэ Чжу в Павильоне ароматов...

Пока Юн Шэнь предавался размышлениям, как и чем лучше казнить Ху Иньлин, чтобы после не вызвать нежелательных вопросов, Цао Сяошэ вдруг вновь заговорил:

— А вы способны?

— Что? — недоуменно откликнулся Юн Шэнь. Сначала он подумал, что пропустил что-то из маловажной болтовни Цао Сяошэ мимо ушей, но стоило ему обернуться, как он сразу уловил странно тяжелый взор.

— Вы. — Цао Сяошэ сделал акцент и пояснил вопрос: — Способны на сложные чувства вроде любви?

Юн Шэнь молчал. Встретившись с чужим цепким взглядом, он так и норовил утонуть в его пучине. Цао Сяошэ терпеливо ожидал ответа, как и Юн Шэнь — что тот вновь сведет все к какой-нибудь очередной шутке или посторонней теме.

Но этого не случилось.

— Слабости, как и сожаления, мне незнакомы, — Юн Шэнь отвернулся к Ху Иньлин. — Хватит об этом. Подумай, как будет лучше ее прикончить.

— Вы все-таки хотите ее убить?

Юн Шэнь смотрел на сломленную Ху Иньлин. А ведь вначале она предстала едва ли не хозяйкой положения, однако им было невдомек, что за фасадом непокорности скрывалась прогнившая насквозь из-за чувства вины основа, которую стоило едва тронуть, как она рухнула.

— Я не бросаю слов на ветер, да и, кроме того, она права. Заклинатели не дадут ей умереть. Такой материал слишком ценен, — вздохнул Юн Шэнь. — И пусть за свою долгую жизнь она сотворила столько зла, что не искупить и сотней лет пыток, издевательств и экспериментов над ее телом... За поступки ей положено отвечать не здесь, а на суде перед царем Яньло[65].