Она взглянула на Юн Шэня с сочувствием, но ему слабо верилось в ее искренность. Кажется, Хэ Цимин прежде была как раз таки в числе тех, кто собирался отправить Хэ Циюя в Юэлань при первой же возможности. И что же теперь? Неужели прониклась родственными чувствами или на нее так повлияли слова Хэ Цисинь? В это Юн Шэню тоже слабо верилось. Насколько он знал, Хэ Цимин сбежала из дома, и целых десять лет о ней не было и вести, лишь пару лет назад она вышла на связь. Так о каких узах семьи могла идти речь? Едва ли она испытывала нечто подобное. И тем не менее неожиданное спасение пришло именно от нее.

И мантия тоже.

— Твоя сестра права, тебе следует быть терпеливее, — вступила в разговор Цянь Аньхуа, ее тон был строгим, значительно отличавшимся от прежнего. Теперь в нем звенел металл. — Мы дождемся возвращения вашего отца, до тех пор никаких поспешных решений не будет.

— Нет причин переживать, мы не собираемся вершить произвол, — вклинился Си Ин. — Мы храним всё произошедшее в строжайшей тайне, о ходе дела известно лишь Юэлань, его величеству, ну и теперь, получается, вам. Мы не обвиняем вашего внука ни в каких преступлениях — могу заверить вас, что он в полной безопасности.

Да, именно поэтому утром к покоям Хэ Циюя были приставлены заклинатели, без которых он не мог бы ступить и шагу. Полная безопасность. Юн Шэнь скользнул взглядом по молодым лицам учеников Юэлань и споткнулся о Цао Сяошэ, по довольному выражению которого можно было с уверенностью сказать, что тот наслаждается разворачивающимся зрелищем. И вправду скользкий змей.

— Позвольте этому скромному также вступиться, — неожиданно подал голос Цао Сяошэ с такой серьезностью, будто это не он мгновение назад развлекался, наблюдая напряженный разговор. — Мы с четвертым господином Хэ обсуждали его намерение поучаствовать в расследовании. Я не вижу никаких причин, почему мы не можем позволить ему это сделать.

— Все верно, я действительно готов оказать посильную помощь в расследовании, чтобы очистить свое имя от подозрений, — процедил сквозь зубы Юн Шэнь.

Хэ Цимин была шокирована таким выпадом, поэтому растерянно уставилась перед собой, не решаясь произнести ни слова. Нехорошо, Юн Шэнь рассчитывал, что она его поддержит, раз ранее так расчувствовалась и выказала неравнодушие к судьбе Хэ Циюя.

Цянь Аньхуа переводила напряженный взгляд с Юн Шэня на заклинателей, ожидая ответа другой стороны.

— Что ж, необычно, но у нас и правда нет причин отказывать столь самоотверженному желанию, — протянул Си Ин. — Это будет приемлемо.

Вышло проще, чем Юн Шэнь думал. Ему казалось, что придется потратить много времени на уговоры, доказательства собственной полезности в этом клятом расследовании, но глава Юэлань с поразительной легкостью согласился и так. С одной стороны, это было на руку, а с другой... Заставляло задуматься о причинах, способствовавших такому быстрому положительному ответу.

Си Ин глядел на Юн Шэня чуть насмешливо, лукаво, словно на забавного зверька, который по глупости угодил в капкан. Такой взгляд явно не предвещал ничего хорошего, и Юн Шэню было не по себе.

— Справедливость, какой бы она ни была, да? — метнув колкий взгляд в сторону бессмертного мастера, спросил Хэ Циянь.

Си Ин ответил кивком, так и не взглянув в его сторону.

Остаток приема прошел напряженно. К вину не притронулся никто. Даже пришедшие развлечь гостей музыкой наложницы генерала Хэ не смогли разрядить накалившуюся обстановку. Звонкая мелодия пипы, оживавшей под ловкими и нежными женскими руками, пусть и была искусно сыграна, но не вызывала ничего, кроме заунывной тоски.

Только Цао Сяошэ гнетущая атмосфера нисколько не трогала, и он, казалось, наслаждался приемом, осыпая комплиментами наложниц и их музыкальные умения и ведя с великой госпожой Цянь светский разговор, пусть каждая из его попыток получить от нее ответ и оборачивалась провалом.

Цянь Аньхуа в целом после всего услышанного не произносила ничего, кроме односложных ответов на простые вопросы, — всем прочим она пренебрегала. Как только очередная мелодия, на этот раз флейты сяо, прервалась, великая госпожа Хэ наконец подала голос и призвала всех расходиться по покоям, еще раз принеся извинения за то, что почетным гостям довелось стать свидетелями семейных разбирательств. Юн Шэнь был рад, что этот невыносимый прием закончился. Последнюю половину шичэня[33] все его мысли были заняты тем, как бы отсюда поскорее сбежать. Еще будучи бессмертным, он терпеть не мог долгие приемы и собрания, а переносить их в смертном теле было в тысячу крат тяжелее. Но, к его несчастью, непохоже, что призыв разойтись по покоям касался членов семьи Хэ, вернее одного конкретного.

Его просили остаться.

Перед тем как покинуть приемную залу, Хэ Цимин почему-то настойчиво, но вместе с тем незаметно дергала рукав мантии Юн Шэня, многозначительно глядя на него и не говоря ни слова. Поначалу Юн Шэнь не понял, что ей нужно, но ради интереса запустил руку в скрытый карман рукава и ощутил, как пальцы проехались по шершавой поверхности свернутой бумаги. Записка? Она была там все это время или Хэ Цимин умудрилась незаметно подложить ее? Посмотреть, что же это, Юн Шэнь не успел: приемная успела быстро опустеть, и теперь он преклонял колени перед Цянь Аньхуа, чей вид можно было описать как, мягко говоря, свирепый.

Великая госпожа Цянь медленно поднялась со своего места и с грацией, подобной той, с которой тигры обходят свои владения, подошла к Юн Шэню. Она молча замерла над ним, чтобы после неожиданно поднять руку и наотмашь дать пощечину. Затем еще одну.

От силы ударов он пошатнулся и чуть было не упал, но вовремя выставил руку и облокотился на нее, неловко завалившись вбок. Другую он прижимал к саднящей щеке: кажется, хучжи, которые носила великая госпожа Цянь, оцарапали нежную кожу лица. В ушах зазвенело. У Цянь Аньхуа был довольно тяжелый удар.

Прежде Юн Шэнь никогда не получал пощечин. Тело продолжало преподносить ему все новые и новые сюрпризы. Он сжал кулаки, сдерживая накатившую злость от собственного бессилия.

— Я решила не наказывать тебя за произошедшее с тем Цзи. Цисинь слезно уговаривала меня... Теперь же понимаю, что это было ошибкой и мне следовало поступить, как я считала нужным. Тебе многое прощалось, но для больного в тебе слишком много прыти, и ты продолжаешь создавать много проблем, однако это было последней каплей. Раз уж болен, то и веди себя соответствующе. Мы мало тебе дали? Такова твоя благодарность за все, что мы для тебя делаем? Ты в точности как твоя мать, та тоже... — Она устало вздохнула, так и не закончив фразу, и отвернулась, следуя назад к своему месту. — Отныне тебе запрещено покидать стены поместья.

Мать Хэ Циюя? Что она имела в виду?

Похоже, у этой семьи много тайн.

— Но расследование...

— Это вздор! — взвизгнула Цянь Аньхуа, ее старческое лицо исказила гримаса злости. — Ни в чем ты участвовать не будешь! Какой толк прославленным заклинателям от калеки? Да они просто издеваются, не иначе! Сиди тихо, пока это дело не уляжется. Это все, что я прошу.

Конец фразы уже лишился былого негодования и был произнесен гораздо тише: в голосе великой госпожи Цянь чувствовалась непомерная усталость. Ее по горло утомили выходки избалованного больного внука. Юн Шэнь не мог в полной мере понять, но догадывался, как это, должно быть, тяжело. На душе в один момент стало гадко, щека продолжала неприятно саднить.

Он не стал размениваться на просьбы и мольбы о прощении — больше не мог. Вместо этого он, не дожидаясь разрешения, поднялся и вышел прочь из залы. Стоило оказаться за дверью, как Юн Шэня сразу же окатил порыв ледяного ветра. Это немного, но привело его в чувство.

Эти люди были ему никем.

Он не был молодым господином Хэ, чтобы считаться с тем, что они ему велят и говорят.

Пора прекращать этот театр. Ему нельзя терять еще больше времени.