Некто отстранился, но затылок Юн Шэня по-прежнему удерживали. Его губы и щеки согревало чужое дыхание. Ресницы затрепетали, и едва он захотел приоткрыть глаза, ощутив, что ему наконец хватает сил, как рука с затылка опустилась на шею и сдавила несколько точек. Мигом тело начало слабеть, но теперь это была не болезненная слабость, а покой. Сон больше не цеплялся за него в попытках силой утащить в свои объятия, поэтому Юн Шэнь мерно погружался в него. Уже без страха.

— Спите спокойно, господин Хэ.

Короткая тихая фраза, точно шелест листьев на ветру, прозвучала над ухом необычайно четко, но Юн Шэнь не успел ее толком осознать, прежде чем провалился в желанное спокойное забытье. Он не увидел, как за бумажными окнами мрак ночи отступал, а на горизонте показалась алая полоса восходящего солнца, пожиравшая иссиня-черную тьму неба. Наступал рассвет.

Когда Юн Шэнь открыл глаза, было уже светло. Он уставился на знакомый светло-голубой полог. Легкая ткань покачивалась на слабом ветру, доносившемся из окна. Витал едва ощутимый аромат агаровых благовоний, мягкий, точно шелк. Трудно было определить, который час, но точно перевалило за час змеи[51], и время шло к полудню. Издалека доносились приглушенные разговоры и тихий шелест метел: каждое утро слуги сметали снег с дорожек и открытых террас.

Поместье Хэ.

Он сморгнул влагу с глаз. Потянувшись рукой и коснувшись щеки, Юн Шэнь понял, что плачет. Его обуяла какая-то меланхоличная тоска, горевшая в былом месте концентрации духовных сил. Истолковать это он никак не мог. Слезы сами собой бежали из глаз, и пусть он зажмурился, это не прекратилось, лишь ресницы слегка слипались от соленой влажности. Стоило одной слезинке коснуться губ, как Юн Шэнь почувствовал, как они горят. Невольно он облизал их и ощутил отголосок знакомой горечи, которая отчего-то заставила жар прокатиться по всему телу. Юн Шэнь вздрогнул. Странное чувство отступило.

Потребовалось несколько ударов сердца, прежде чем он окончательно пришел в себя и осознал, что происходит. Тело чувствовалось необычайно легким, еще ни разу за пребывание в нем он не ощущал подобного. Встрепенувшись, Юн Шэнь попытался подскочить на месте, но стоило ему приподняться, как плечо пронзило болью, точно вонзили кинжал, а следом начала неметь рука. Откинувшись назад на мягкие подушки, усеивавшие кровать, он шумно выдохнул. Что ж, возможно, легкость была обманчивой.

Образы и обрывки воспоминаний запестрили перед глазами, стоило лишь зажмуриться. Мысли пребывали в беспорядке. Вспомнив о странном сне и явственном ощущении падения и погружения в стылую глубину, Юн Шэнь почувствовал, что вновь сталкивается с бесконечной стеной в своем сознании, а лица и голоса людей, которых он увидел, стираются из памяти, как круги на воде. Попытки противостоять и зацепиться за них не вызвали ничего, кроме нарастающего головокружения.

Юн Шэнь протянул руку и тронул больное плечо. Пальцы столкнулись с мягкой, но чуть шершавой тканью повязки. Она была довольно объемной, в ней явно не только бинты... Компресс? Юн Шэнь надавил пальцем и не сдержал болезненного всхлипа. Боль снова пульсацией отдалась по всей руке и рассыпалась вспышкой света в темноте зажмуренных глаз.

Юн Шэнь смог уцепиться за один-единственный образ. Меч в темных, как беззвездный небосвод, ножнах.

И имя. «Лан Сюань».

Оно было ему незнакомо. Как бы Юн Шэню ни хотелось отрицать столь досадный факт, но постепенно приходило отчетливое понимание, что с его памятью, как и с сознанием, определенно что-то не так.

Особо сильный порыв ветра заставил полог кровати всколыхнуться, и за легкой тканью Юн Шэнь заметил мелькнувшую в другом конце комнаты тень. Кто-то еще был здесь. Раздались мягкие и тихие шаги, некто ступал осторожно и внимательно. Донесся шорох, кто-то закрыл окно, вернув раму на место. Теперь звуки улицы стихли, и в накатившей тишине шаги стали слышнее.

Юн Шэнь прекрасно помнил, как покинул поместье Хэ и что этому предшествовало, но из его памяти совершенно выпал момент, как он сюда вернулся. Он не знал, кто мог здесь быть. Может, кто-то из слуг? Вряд ли Су Эр: его шаги Юн Шэнь успел запомнить, и они всегда были довольно громкими, Су не обладал легкой поступью. Другие слуги... Не самая дружелюбная компания, вряд ли бы они стали сидеть в покоях ненавистного им господина.

Юн Шэнь напрягся всем телом, впившись взглядом в силуэт за тонкой тканью полога через полуприкрытые глаза. Все же он решил прикинуться спящим. Если это был неприятель, то так его бдительность можно было усыпить и получить преимущество.

С тихим шелестом полог слегка приподнялся, а за ним показалось уже знакомое лицо. Цао Сяошэ. Он оглядел замершего и притворяющегося спящим Юн Шэня и вздохнул. Неужели сработало? В другой руке у него был небольшой поднос.

Юн Шэнь совершенно точно не мог верить этому человеку, и, как бы тот ни убеждал его в своей надежности и честности, Юн Шэнь ни за что не станет снова доверять этому подлецу. Чем больше он думал об этом, тем больше злился — это была злость на нелепую ситуацию, из которой он не видел выхода, на собственную слабость и на Цао Сяошэ, который определенно знал больше, чем удосуживался говорить, при этом уверяя, что готов помочь.

Цао Сяошэ наклонился и приблизился, высвобождая здоровую руку Юн Шэня из-под одеял. Он взялся за его запястье, считая пульс. Удовлетворившись результатом, Цао Сяошэ опустил поднос на кровать. Юн Шэнь старался не шевелиться, продолжая создавать иллюзию, что спит, но в то же время пытался рассмотреть происходящее. Поле его зрения было сильно ограничено, но поднос и его содержимое разглядеть все же удалось. На нем лежали кожаный футляр с тонкими серебряными иглами, небольшая керамическая шкатулка и широкая плошка, полная прозрачной, но плотной жидкости — точно не воды. Юн Шэнь видел, как Цао Сяошэ взял футляр и достал одну из игл. В следующий момент он ощутил, как его запястья вновь коснулись. Первым порывом было вырваться, но ему удалось благоразумно остановить себя.

Зачем это все?

Цао Сяошэ сжал безымянный палец Юн Шэня и уколол его острым концом иглы — тот был настолько тонок, что Юн Шэнь почти не почувствовал. Показалась крошечная капля крови, тут же подхваченная, — на остром серебряном кончике она горела, точно крошечный драгоценный рубин. Цао Сяошэ отпустил чужую руку, а иглу погрузил в плошку и ею же размешал, позже убрав на поднос. Он замер на несколько мгновений, все еще держа плошку в руках, а после отошел ближе к окну. Юн Шэнь не преминул воспользоваться моментом и, стоило Цао Сяошэ отвернуться, дотянулся до футляра с иглами и незаметно достал одну, крепко сжав ее в руке. Он повернулся, пряча ладонь с иглой среди одеял.

Если ему не хотят рассказывать напрямую, Юн Шэнь решил, что принудит к правде.

Когда Цао Сяошэ вернулся, вид его был хмурым — привычная, точно приклеенная, улыбка исчезла без следа. Вот Юн Шэнь и увидел его без извечной маски легкой беззаботности. Он впервые чувствовал, что вот-вот выйдет из себя. Такой оглушающий порыв, грозивший вылиться наружу, сначала испугал, но страх быстро заглушила злоба, заставлявшая кровь бурлить и перекрывавшая все здравые мысли. Он до боли сжал тонкую иглу в руках, пока не почувствовал, как собственные ногти впиваются в ладонь.

Надо выждать совсем немного.

Цао Сяошэ отставил плошку и склонился над ним, залезая на кровать, чтобы оказаться ближе. Он замер в крайне неустойчивом положении — опершись на одно колено, пока вторая нога свисала вниз. Откинув в сторону одеяла, он потянулся к отвороту нательного одеяния, и от ощущения легкого прикосновения к голой коже Юн Шэнь едва не задрожал от злости. Не успел Цао Сяошэ оголить чужое плечо, как Юн Шэнь ловко ударил его по ноге, заставив потерять равновесие, и, когда тот начал заваливаться назад, быстро насел сверху, прижимая одну его руку к его же груди. Пусть больная рука плохо слушалась, но даже так у него получилось крепко схватить Цао Сяошэ. От резких движений поднос упал на пол с грохотом и звоном — наверняка там что-то успело разбиться. Реакция Цао Сяошэ оказалась довольно быстрой, и обездвижить себя полностью он не позволил, сжав в ответ ту руку Юн Шэня, которая подставила спрятанную ранее иглу к его горлу.