— Откуда мне знать, что ты без груза?! — уже спокойнее произнес турок, как понимаю, таможенник, которому за державу обидно. — Должен был остановиться, чтобы я проверил.

— Против течения трудно плыть. Если остановимся, потом долго ход будем набирать. Гребцы такие лодыри, сам знаешь, — объяснил я и предложил: — Проверь на ходу, а я за хлопоты отблагодарю.

Жадность сгубила таможенника. Это у них профессиональная болезнь во все времена и во всех странах. Лодка поравнялась с тартаной. Михаил Скиба поймал кончик, брошенный таможенником, закрепил его, после чего лодка поджалась к борту. У тартаны на бортах перед кормовой надстройкой сделаны трапы — приколочены деревянные скобы. Турку, видимо, не впервой было подниматься по ним. Перевалившись через планширь, он собрался подняться по трапу на корму, но тут ему в грудь уперся ствол мушкета, приклад которого держал под правой мышкой Матвей Смогулецкий, а левой рукой вытягивал кинжал у турка из-за пояса. Таможенник недоуменно уставился на казака, а потом перевел взгляд на меня.

— Ты попал в плен к казакам, — тихо просветил его я. — Скажи, чтобы и остальные поднялись на борт. И без шума, иначе все погибнете.

Таможенник прочистил горло, после чего немного истерично крикнул:

— Эй, поднимайтесь сюда, поможете мне!

Гребцы, наверное, догадались, что дело неладно. Подниматься на тартану они не захотели, попробовали отшвартоваться.

— Припугните их! — приказал я казакам.

Вид направленных на них четырех мушкетов отбил у гребцов и рулевого желание геройствовать. Они по одному подняли на борт. Их быстро обыскали, ничего не найдя.

— Вы черкасы, что ли?! — произнес на таком же суржике, на котором говорили казаки, один из гребцов — пожилой мужчина с впалыми щеками. — Мы тоже христиане. Меня татары семь годов назад в плен захватили, отдали ему, — кивнул он на таможенника, — в рабы. И он раб, — показал на коренастого брюнета с туповатым лицом. — валах. А остальные — вольные, греки, живут здесь.

Эти греки были больше похожи на славян. Наверное, потомки тех, что встречал здесь еще в шестом веке, которые тоже считали себя греками, чем смешили византийцев до икоты.

— Отплывем подальше от города, отпущу вас, — пообещал я. — Только сборщика подати заберем. За него выкуп дадут, — и спросил турка на его родном языке: — Заплатишь выкуп?

— А сколько? Я человек бедный, много не смогу… — сразу начал он торг, льстиво улыбаясь.

— Врет, богатый он! — опроверг раб. — Дом у него большой, четыре жены, лошадей табун и баранов отара.

— Придется твоим женам продать и табун, и отару, и много чего еще, чтобы ты вернулся домой живым, — напророчил я таможеннику, который перестал улыбаться.

Преодолев еще километров пять, мы встали на якорь за небольшим островом, поросшим ивами и камышом. Там и переночевали. «Греков» утром отвезли на их лодке на левый берег Днепра и отпустили. Бывшие рабы остались с нами, подменив двух казаков на веслах.

— Вот уж не думал, что так легко проскочим! — сказал Петро Подкова, перемещая поскрипывающий румпель.

— Так обычно и бывает. Там, где ждешь сложностей, всё проходит легко, и наоборот, — сказал я. — Турок вот думал, что сейчас быстренько возьмет у нас бакшиш и вернется к своим четырем женам, а получилось намного интереснее.

— Как они с четырьмя женами живут?! — удивился рулевой. — Мне на одну терпения не хватает!

— Говорят, что один черт, что одна, что четыре. Когда жен четыре, они три четверти своего яда друг на друга тратят, а по четверти тебе скидываются, — поделился я жизненным опытом.

Остров Базавлук, на котором сейчас располагалась Запорожская Сечь, находился у правого, высокого берега, напротив впадения в Днепр рек Чертомлык, Скарбная и Подпольная. Днепр в этом месте был шириной километра два, если не больше. У обоих берегов было много маленьких островов, поросших камышом, из-за чего трудно было определить, где начинается материк. Многие островки были низкие, почти вровень с водой, не поймешь, где камыш растет на мелководье, а где на суше. Протоки между островами были узкие и в большинстве мелкие. Если бы не подсказки казаков, я бы не смог провести тартану к Базавлуку, посадил бы на мель. Этот остров по форме напоминал прямоугольный треугольник с катетами длиной километра два и прямым углом вверху и возвышался над водой в некоторых местах метров на пятнадцать-двадцать, благодаря чему его не весь затапливало во время весеннего половодья. Лагерь казаков находился на самом высоком месте, на гипотенузе, омываемой рекой Чертомлык. Обнесен земляным валом высотой метра три, с дубовым частоколом и надвратной и пятью угловыми, широкими и невысокими, метра на четыре выше вала, деревянными башнями, на которых стояло по несколько орудий разного калибра. Выше частокола и башен была только квадратная деревянная колокольня с четырьмя — на каждую сторону — бойницами ярусом ниже колокола, в которых стояло по шестифунтовому фальконету. Вход в паланку, как называли свое поселение казаки, был один, с западной стороны, метрах в семидесяти от берега реки Чертомлык.

На берегу напротив ворот была деревянная пристань длинной метров сто, возле которой стоял под разгрузкой шестнадцативесельный и одномачтовый парусно-гребной беспалубный бот грузоподъемностью тонн пятнадцать. Хозяином его был армянин Егия Навапян из Гезлёва. Приходил он сюда уже несколько лет и не реже раза в месяц, поэтому его знали все казаки, и он их, причем помнил имя каждого и никогда не путал. Он был основным поставщиком соли и вина, ему продавали трофеи, заказывали нужные товары, договаривались о выкупе или обмене пленных. Судя по всему, имел Егия Навапян неплохо, но почему-то не обзаводился судном большего водоизмещения.

— С ним и договоримся о выкупе турка, — предложил Петро Подкова. — Он может сразу заплатить, но меньше. Мы порешили, что ждать не будем

На переходе мы договорились, что я получу треть суммы, а остальное поделят между собой казаки. Требовать половину не стал, потому что, чем ближе к Сечи, тем самоувереннее, если не сказать наглее, становились они. Вот и с выкупом порешали без меня. Зато о судьбе женщин и детей заморачиваться не стали. Поняв, что продать в рабство я не позволю, сразу потеряли к ним интерес.

— Пусть идут, куда хотят! — высказал общее мнение Матвей Смогулецкий, к которому вернулся весь его гонор и, как мне показалось, немного добавилось от других казаков.

Он вместе с тремя казаками отправился к армянскому купцу на переговоры. Поскольку пану не пристало торговаться, договорились на треть суммы, которую можно было бы получить за турецкого таможенника. Я не стал качать права. Нам этот турок легко достался — легко и ушел. Переговорщики вернулись на тартану с Егией Навапяном — носатым коротышкой с широкими и густыми черными усами, одетым под турка. Купец нес большой потертый кожаный кошель, наполненный золотыми венгерскими флоринами и серебряными польскими флоринами и германскими талерами, имевшими одну стоимость.

Я поздоровался с купцом на его родном языке.

— Откуда ты знаешь наш язык?! — удивился он.

От однокурсника по институту. Только вот Егия Навапян наверняка понятия не имеет, что такое институт.

— Знаю всего несколько слов. Торговал с армянскими купцами, — ответил я на турецком языке.

— Приятно встретить образованного человека! — искренне произнес армянин.

Вообще-то в Армении образованным человеком считается тот, кто одного покупателя сумел обжулить дважды. Посему следил за его руками внимательно. К моему удивлению, казаки предпочли серебряные монеты. Скорее всего, их реже подделывают. Я взял пополам теми и другими, потому что мне на ближайшее время вся сумма не пригодится, а золотые занимают меньше места

— Судно это не хочешь продать? — поинтересовался Егия Навапян.

— Не сейчас, — ответил я.

— Как надумаешь, дай знать, — сказал он.

— Для себя возьмешь? — спросил я.