Я наблюдал за действиями казаков, чтобы своевременно принять меры, если ситуация начнет развиваться в худшую сторону. Пока все шло прекрасно. Не ожидавшие нападения турки побежали из своего лагеря. Я видел, как падали шатры, подрубленные казаками. Им помогал отряд польских гусар, гонявших между шатрами обезумевших от страха турок. В сторону ставки Карла Ходкевича проскакал казак на трофейном черном жеребце. Как догадываюсь, с просьбой о помощи. Если сейчас ударят основные наши силы, то побежит вся турецкая армия. И бежать она будет до Стамбула.

К сожалению, гетман великий литовский и граф чего-то там оказался трусливым перестраховщиком, помощь не прислал. Казаки вернулись в свой лагерь ночью, нагруженные трофеями. Несмотря на богатую добычу, радости было мало.

— Клятый литвин! Вот посмотрите, из-за этого труса мы проиграем сражение! — высказал общее мнение Петр Сагайдачный.

На следующий день заключили перемирие, чтобы собрать и похоронить убитых. Турки хоронили своих прямо на поле боя, вырыв для этого несколько братских могил. Набивали телами могилы почти до верха, после чего насыпали сверху холм. На следующий год эти холмы будут покрыты селитрой: аммиак от гниения тел будет просачиваться через землю, вступать в реакцию с ракушечником и сухими растениями и превращаться в нитраты. Жертвы этой войны послужат другой.

Трупы собирали, в том числе, и рабы в ножных кандалах и под наблюдением надсмотрщиков-мусульман. Рабов не подпускали к позициям казаков, там трудились вольные из вспомогательных частей — православные жители Османской империи: болгары, сербы, валахи… В боях они пока не участвовали. Турки боятся, что эти части перейдут на нашу сторону. У меня были сомнения, что такое случится. Разве что мы окружим эти вспомогательные части, тогда они сдадутся в плен, но воевать против мусульман большинство из них не будет, как не хочет и против нас. Те, кто действительно готов сражаться с турками, уже перебежали в первые же ночи на нашу сторону. Сделать это не трудно, потому что ночная дозорная служба у турок желает лучшего. Силы, необходимые на поддержание дисциплины, они тратят на лесть и подхалимаж.

Поскольку мои орудия стоят на фланге, к нам рабы подходят ближе. Один из них, с выбритой наголо головой и без головного убора, в рваной длинной рубахе и без штанов, предпочитал трупы, которые лежали близко к нашей позиции. Следуя за очередным, он заметил, что надсмотрщики увлеклись разговором, не следят за ним, близко подошел ко рву, в который и спрыгнул.

— Товарищи, спасите! — крикнул он, перебегая по рву подальше от надсмотрщиков.

Само собой, мои артиллеристы спустились по валу, помогли беглецу выбраться из рва. Надсмотрщики увидели это, но прореагировали спокойно. Погибать из-за чужого раба у них не было желания. Просто перешли поближе ко рву, чтобы больше такое не повторилось.

— Кто такой? — спросил я беглеца, которого подвели ко мне.

— Казак я Данила Коваль из куреня Мусия Писаренко. С тобой ходил на османов, а на обратном пути в плен попал. Остальных пленных побили: кого из луков застрелили, кого слонами растоптали, а меня и еще пятерых не успели до темноты, а на следующее утро забыли про нас, а потом заковали в цепи и отправили работать в обозе, — рассказал он, быстро произнося слова и просительно глядя мне в глаза, словно боялся, что я не поверю и верну его туркам.

— Сейчас тебя раскуют, и пойдешь в свой курень. Он где-то там стоит, — показал я рукой. — Но сперва расскажи, какое настроение у турок?

— А какое у них может быть настроение?! — презрительно воскликнул Данила Коваль. — Дали вы им таких чертей, что воевать больше не хотят! Говорят, за эти дни погибло только янычар тысяч пять и всех остальных больше сорока. Никто не хочет в атаку идти, начали разбегаться по домам. По всем дорогам караулы из янычар выставили, ловят и наказывают беглецов. И еще слышал, что наши недавно напали на Царьград (так казаки, как и их предки, называли Стамбул), пограбили окрестности, а на обратном пути захватили двадцать кадирг. Из-за этого султан приказал отрубить голову какому-то паше.

Интересно, кто это был? Может быть, донские казаки, а может, это запоздавшая и приукрашенная новость о нашем последнем нападении. Впрочем, на Базавлуке осталась пара тысяч казаков, чтобы отбить нападение крымских татар, если тем вдруг вздумается пошалить. Они могли отправиться на чайках за зипунами, пользуясь тем, что турки и татары сейчас воюют с нами.

— Вчера вечером к поганым подмога пришла. Говорят, много, тысяч сто, — продолжил сбежавший казак. — Целый отряд на верблюдах ехал, как на конях, а сами все с лицами черными, как сажа!

Негры пока что казакам в диковинку.

— Раскуйте его, накормите-напоите и пусть идет в свой курень, — приказал я своим артиллеристам.

Через час из блиндажа доносилась песня про казака Байду. На этот раз висящий на крюку атаман убивал из лука султана Османа Второго и его жену и дочь. Вчера в турецком лагере казаки захватили несколько больших бочек белого вина, скорее всего, привезенных для вспомогательных отрядов христиан или, что скорее, судя по ядреной кислоте этой жидкости, его использовали вместо уксуса артиллеристы. Вино у казаков пока что не в почете, поэтому большую его часть обменяли у маркитантов на водку, которую разбодяжили с оставшимся. Пьянка началась ночью и продолжилась утром. Если бы турки напали на казаков сегодня, то ответ получили бы с запозданием, но более агрессивный. Мои артиллеристы сходили в гости к тем, кто захватил вино, и вернулись с двумя полными бурдюками, литров на пять каждый. Поскольку перемирие, да и маловато это, если разделить на всех бойцов моего полукуреня, я не стал пускать пузыри. Угостили и меня. Сразу вспомнил курсантские годы, когда запивали водку дешевым кислым алиготе.

Гетман Малой Руси на перемирие делать скидку не стал. Застав кошевого атамана Якова Бородавку пьяным в доску, приказал арестовать его. И только его. Никого из собутыльников кошевого атамана не тронул. Наверное, потому, что тогда бы почти все курени остались без командиров.

А ночью, чтобы казаки встряхнулись после пьянки, гетман Малой Руси с тысячей человек напал на лагерь крымских татар, которые порядком досаждали нападениями на наши обозы, подвозившие в лагерь провиант и боеприпасы из Речи Посполитой. Лошади, которых татары ночью держат рядом с собой, чтобы в любой момент кинуться в бой или удрать, не дали казакам приблизиться незаметно. Шороху казаки наделали, перебили тысячи две врагов, но и сами потеряли пару сотен убитыми и около сотни попало в плен. Утром их пытались обменять, но татары передали пленных султану. В награду им были присланы два десятка пушек с артиллеристами.

На следующий день турки продолжали хоронить своих убитых, а казаки готовиться к новым боям. Ночью татары попытались нанести ответный визит, пробравшись вдоль реки, но были встречены дружным залпом из пушек полукуреня Федьки Головешки и ручниц.

Утро седьмого сентября началось с турецкой артподготовки. Стреляли по нам полторы сотни пушек, часть которых использовала раскаленные на кострах ядра. При попадании в обоз они вызывали пожары. Затем в атаку пошла одна конница, турецкая и татарская. Она, конечно, намного быстрее добиралась до казацких позиций, зато преодоление рва у конницы получалось хуже, чем у пехоты. Впрочем, всадники не рвались перепрыгивать ров и взбираться на вал. Они кружились перед казацкими позициями, стреляя из луков. Смена тактики дала результат — потери среди казаков были больше, чем в предыдущие дни. У меня тоже погиб расчет крайнего правого фальконета.

Запала и стрел у вражеских всадников хватило до обеда. Затем они откатились за позиции своих пушек. Преследовать их казаки не сочли разумным. Турецкие пушки постреляли немного и тоже успокоились. Казаки ждали, что конница вновь пойдет в атаку, готовились ее отразить. На эту мысль их наводила атака турецкой пехоты на правый фланг всей нашей армии, на позиции поляков. Бой там шел жаркий.