— Падает, твою мать, падает, — будто сквозь вату услышал я голос судьи.

Наверняка Онуфрий Секира орал во всю глотку, но мне слышалась очень тихая и вроде бы спокойная речь.

Вслед за верхней частью упала и нижняя, а за ней — куски с обоих боков. Вместе с внешней каменной кладкой завалились глиняная забутовка и внутренняя кладка, но не полностью. Взрывом как бы срезало часть куртины под углом сверху вниз наружу, раскидав по склону холма обломки разной величины. Пролом был шириной метров пять, а остатки внутренней кладки, покрытые толстым слоем светло-коричневой пыли, возвышались всего метра на два, причем подняться к ним не составляло труда.

— Чего мы ждем?! — крикнул я, как мне показалось, очень громко и радостно кошевому атаману.

Он, скорее, не услышал, а понял по движению губ и выражению моего лица смысл сказанного мной. Дважды кивнув, Петр Сагайдачный повернулся к казакам и, в отличие от меня, отдал приказ более доходчиво — не словами, а жестом, махнув рукой в сторону пролома. Оглушенным казакам понадобилось несколько секунд, чтобы понять приказ и броситься выполнять его. Туркам понадобилось еще больше времени, чтобы понять, что крепость можно считать захваченной, и ломануться из башен вглубь ее, может быть, к схронам. Как бы мы ни обыскивали захваченный город или замок, почти всегда был кто-то, кто пересидел беду в укрытии и сохранил не только жизнь, но и немножко своего добра.

Очаков был разрушен до основания. Причем руками его уцелевших жителей. Что смогли, сожгли, остальное разобрали по камню. Кошевой атаман Петр Сагайдачный был уверен, что больше здесь не будет турецкой крепости, негде будет отдыхать и пополнять запасы турецким эскадрам. Я знал, что будет с точностью до наоборот, но не стал его расстраивать. Нагруженная под завязку барахлом, в основном дешевым, наша флотилия вернулась в Сечь. Там за три дня пересчитали и поделили добычу. Увидев свою долю, я счел этот поход благотворительным.

На Базавлуке и в его окрестностях собралось около тридцати тысяч казаков. Предыдущий год для многих был не самым удачным. Кое-кто зимой влез в долги. Казаки собирались в толпы разного размера и с громкими криками, чуть ли не переходящими в мордобой, решали, куда пойти за добычей. Как обычно, мнений было на одно больше, чем собравшихся.

К началу апреля наметились несколько групп. К тому времени я смотался домой, выгрузил добычу, отдохнул. Только вернулся в Сечь, как ко мне подошел новый кошевой атаман Василий Стрелковский — пожилой мужчина, полноватый, с аккуратно подстриженными усами, медленный в движениях и речах. Казаки сочли, что потери при захвате Очакова оказались несоизмеримы с добычей, и поменяли кошевого атамана. Злые языки утверждали, что это был лишь повод, что казакам не понравились борьба Петра Сагайдачного с пьянством и недисциплинированностью. Посему поехал он с небольшим отрядом в Киев на переговоры с представителем польского короля.

— Мы, три куреня, решили, как в прошлом году, к Стамбулу сходить, — сообщил он. — Ты нас туда проведешь.

Мое желание, как понимаю, ему не требовалось. Впрочем, я не возражал, потому что остальные варианты были еще хуже. Четыре куреня (более трех тысяч человек) отправлялись на Дон, чтобы вместе с тамошними казаками совершить морской поход на стругах. В тринадцатом веке стругами называли широкие плоскодонные гребные суда, с обшивкой из тонких, струганных досок, от которых и пошло название. Использовали струги на реках и озерах для перевозки больших партий грузов на короткие расстояние или по мелководью. То есть, в судостроительной табели о рангах они находились ниже ладьи, но выше лодки. Сейчас так называли вариант ладьи, длиной от пятнадцати до сорока метров и шириной от четырех до десяти. Имели струги до тридцати весел, съемную мачту с прямым парусом, румпельный руль, прерывистую палубу и надстройку на корме. Палуба и надстройка и были отличиями струга от ладьи. Если надстройка была однопалубная, то говорили, что с одним чердаком, если двухпалубная, то с двумя. Трехчердачных пока нет. Вооружены фальконетами, количество и размер которых зависел от водоизмещения струга и оснащенности экипажа. Благодаря килю и более высоким бортам, струги обладают лучшими мореходными качествами, чем чайки, но из-за меньшего соотношения длины к ширине уступают в скорости. Тартану по суше до Дона никто тянуть не собирался, значит, с этим отрядом мне не по пути. Еще два отряда, по три-четыре тысяч в каждом, отправлялись грабить ляхов и москалей, и один собирались навестить валахов, где все еще продолжалась гражданская война, и предложить свои услуги любому платежеспособному кандидату, а ежели таких не найдется, просто пограбить.

Аслан-город мы прошли без приключений. Полсотни чаек во главе с тартаной показались туркам слишком большой силой. В Днепро-Бугском лимане турецкого флота не было. Разведка донесла, что турки сейчас готовится к новому раунду войны с Персией, их корабли перевозят войска к границе. Разведчиками служили купцы, торгующие с казаками. Нам купцы рассказывали, что делают турки и татары, а им — что делают казаки. Обе стороны знали о двурушничестве купцов, но относились к этому с пониманием.

После лимана сразу пошли на Босфор. Во время стоянки на Базавлуке было изготовлено по моим инструкциям еще три компаса, которые установили на чайки куренных атаманов. Ни один из этих атаманов не захотел путешествовать на тартане. Надеюсь, казаки запомнят, каким курсом надо идти на Босфор и обратно. Море было не очень спокойное. Только мы оторвались от берега, как задул северо-восточный ветер и поднял волну метра два высотой. Пришлось лечь в дрейф почти на сутки. По моему совету казаки изготовили варианты плавучих якорей, благодаря которым не так далеко продрейфовали и не так сильно промокли. Время от времени волны перехлестывали через низкие борта. Уверен, что многие на чайках позавидовали плывущим на тартане.

К берегу мы вышли севернее пролива. До Стамбула напрямую по суше было около сотни километров. Место безлюдное, поэтому порядком промокшие казаки сразу вытащили чайки на берег и сели совещаться. У них что-то типа самой продвинутой, по моему мнению, формы правления — аристократической республики. Только за аристократов у казаков не самые богатые, а самые опытные, смелые, умные и живущие строго по их понятиям — те, кому они доверяют. Эти люди в количестве около полусотни, десятка по полтора-два от каждого куреня, сели в круг и начали думу думать и разговоры разговаривать. Остальные стояли у них за спинами и помалкивали, запоминая, кто и что говорит, чтобы потом, если что-то не понравится, обсудить это со своим выборным. Я тоже попал в число «аристократов». Скорее всего, такая честь мне была оказана, как самому опытному мореплавателю.

— Поплывем дальше, товарищи, или здесь остановимся? — медленно и четко произнося слова, огласил первый и самый важный вопрос повестки совещания кошевой атаман Василий Стрелковский.

— А пусть нам Боярин расскажет, долго ли еще плыть и надо ли? — предложил бывший мой сотник Безухий.

Я догадался, что казаки порядком намерзлись в мокрой одежде на ветру, но признавать себя слабаками не решаются.

— Отсюда до пролива по такому морю не меньше дня ходу, — приврал я немного, чтобы помочь им принять правильное решение. — Только какой нам смысл туда идти?! Там мы будем в ловушке. Если нагрянет турецкий флот, мало кто сумеет уйти из пролива. В прошлый раз нам здорово повезло, что нас догнали возле Дуная. И рисковать особо-то не из-за чего. Меньше года прошло с тех пор, как мы там грабили. Не думаю, что тамошние турки успели жирком обрасти. А здесь они, может, не такие богатые, зато не пуганные. Да и возможностей для маневра у нас здесь больше, если турецкий флот придет.

— Дело говоришь, — поддержал меня Василий Стрелковский. — На суше мы посильнее поганых будем. Что скажите, товарищи?

Остальным «аристократам» тоже надоело грести и мерзнуть. Они быстро согласились грабить здесь. Поэтому следующими вопросами было разделение на три отряда, чтобы одновременно действовать в трех направлениях, и система оповещения и сигналов. Мне приказано было остаться командиром охраны нашего флота. Как самого опытного мореплавателя, меня берегли.