Находящийся ниже километрах в четырех Звонецкий порог представлял собой две гранитные скалы, пересекающие реку. Перепад высоты немногим более метра. Нас опять высадили на правый берег. Ниже порога в реку вдавался большой гранитный мыс. Лоцман сказал, что этот мыс опаснее порога. Я вспомнил, как лихо проскакивал мимо него в половодье несколько веков назад. Дальше было километров шесть-семь более спокойного участка. Здесь в Днепр впадала река Вороная, ниже которой русло расширялось километров до полутора, и было много маленьких островков и один побольше, Козловый, между которым и левым берегом была удобная, безветренная стоянка. Там и дожидались чайки своей очереди идти к самому опасному порогу, Ненасытному — скале-дуге, соединяющей гранитные острова у левого берега с высоким утесом правого. Частично скала была под водой, частично — над водой. Длина порога более километра, ширина с километр, падение высоты более пяти метров. В конце порога через реку идет гряда скал высотой полтора-два метра, ударяясь о которые, вода разворачивается и закручивается, образуя водоворот. Это место лоцмана называют пеклом. Именно там и погибает большая часть судов, преодолевающих днепровские пороги. Ниже Ненасытного находилось с десяток забор. После самого порога они казались детской забавой.

За тем, как чайки преодолевали Ненасытный, я наблюдал с левого берега. Часть высадившихся со мной казаков поднялись на холм по соседству, откуда следили за степью, чтобы татары не налетели на нас внезапно. По заверению лоцманов, татар в последние недели три здесь не было. Этот порог наша флотилия преодолевала до вечера. Как ни странно, обошлось без потерь.

Заночевали на большом острове Дубовом. Он действительно почти весь порос дубами, старыми, в несколько обхватов. В бытность мою путивльским князем, лоцман рассказывал мне, что раньше в центре острова было капище, где, судя по найденным костям, приносили в жертву не только животных, но и людей. Нынешние лоцмана тоже знали про капище, но показать, где оно было, никто не смог.

— Деды говорили, что монахи сбросили истуканов в реку, а место, где они стояли, окропили святой водой, поэтому никто и не может найти его, — рассказал старый лоцман, у которого глаза были с мутными зрачками, как у снулой рыбы.

Увидел я на дне, в иле, несколько дубовых стволов, явно пролежавших там немало лет. В этих краях мореный дуб используют редко. В основном в погребах делают стойки и полки. На всякий случай я разузнал у лоцмана, кто может подогнать мне на Базавлук мореные дубы. Появилась у меня мысль изготовить новое судно, а не заниматься ремонтом тартаны. Времени до следующей весны много, а заниматься дома больше нечем.

До следующего порога было, по моим прикидкам, более двенадцати километров и две заборы, довольно серьезные. Мы преодолели их без проблем. Порог назывался Волнигский. Состоял из четырех параллельных скал и имел общую длину метров восемьсот и падение высоты метра три. Русло в начале его сужалось метров до восьмисот, а в конце — до четырехсот пятидесяти. После порога русло опять расширилось и становилось глубже. Вода здесь бурлила, словно кипела.

Будиловский порог находился километрах в трех ниже. Два гранитных кряжа будто сдавливали русло с двух сторон, сужая его метров до двухсот. Длина порога была метров четыреста, падение высоты менее метра. Перед порогом из воды торчал большой плоский камень, похожий на стол неправильной овальной формы, а после него еще с десяток разного размера и формы. После порога река расширяется метров до шестисот. Нас высадили на левый берег ниже порога, и повара занялись приготовлением обеда. Плотно пообедав кулешом и покемарив с часик, двинулись дальше.

Километров пятнадцать мы плыли относительно спокойно, маневрируя между этими камнями, пока не добрались до Кухарского острова. Перед ним русло сужалось, а ниже — расширялось. Там, наискось от левого берега к правому шел порог Лишний — ряд скал, образуя в середине утесистый остров Кучугурский. Этот порог считался легким. Всего-то метров двести длиной и перепад высоты сантиметров двадцать-тридцать.

Следующий порог Вольный находился километрах в четырех от предыдущего. Он самый замысловатый. Гранитные скалы пересекают реку под разными направлениями. Длина километра полтора, перепад высоты метра два с половиной. На нем лоцманам и экипажам пришлось попотеть, постоянно меняя направление движения. Я наблюдал за ними с левого берега. Никто не утонул, ни одна чайка не разбилась. Видимо, прав был лоцман, сказавший, что Днепр взял свою долю. А дальше, километра через два, началось узкое гранитное ущелье. Казалось, что течения здесь нет, но непонятно почему чайки продолжали сплавляться. Казаки начали громко орать всякие неприличные слова, радуясь окончанию очередной проверки на прочность. Эхо, словно заблудившись, долго билось об отвесные гранитные скалы.

Распиленные стволы мореного дуба мне привезли в Кандыбовку в августе. Пилили их на Базавлуке. Я объяснил живущим там плотникам, которым помогали за небольшую плату скучавшие без дела казаки, что именно мне надо и в каком количестве, оставил залог на покупку бревен. Заказ мой выполнили почти правильно, сделав доски для обшивки корпуса всего лишь на сантиметр толще. Значит, корпус будет крепче и тяжелее. Вместе с заказом приплыли и шесть плотников для постройки нового судна. Я решил сделать двухмачтовую гафельную шхуну. Во-первых, для нее не нужен большой и опытный экипаж, который набратьв этих краях проблематично. На шхуне все работы с парусами выполняются с палубы и меньше снастей бегучего такелажа, чем у судна с прямыми парусами. Во-вторых, мне требовалось скоростное судно. В-третьих, с малой осадкой, чтобы не боялось мелководий. Именно шхуна обладала всеми этими качествами. У нее был недостаток — рыскливость при попутном ветре, который легко устранялся постановкой брифока. Кстати, с брифоком шхуна похожа на бригантину.

Стапель оборудовал на берегу реки. На этот раз сам был корабелом. Местные не умеют построить что-либо сложнее струга. Помогали мне соседи, которым я платил зарплату, несмотря на их возражения, что это судно нужно им не меньше, чем мне. Я не хотел ни с кем его делить. До наступления холодов корпус был готов. Борта были в три слоя из мореного дуба. Все три проконопачены и просмолены. Так немного уменьшится грузоподъемность, но я ведь не извозом собираюсь на ней зарабатывать. Для меня важнее живучесть судна. Можно не сомневаться, что в трюм не только вода не просочится, но и не каждое ядро пробьется. Корпус разделен водонепроницаемыми переборками на три отсека: носовой, трюм и кормовой. Затопление первого или последнего не приведут к гибели судна. На счет остальных вариантов у меня были сомнения.

За трудами узнали, что нападение казаков на окрестности Стамбула взбесило султана. Он выслал большую армию под командованием Скиндера-паши, которая должна была уничтожить всех казаков, а на их землях поселить мусульман. У командующего армией, видимо, не было уверенности в успехе похода. Пока казаки чесали репы, раздумывая, выступить навстречу туркам или подождать, когда сами придут, Скиндер-паша в середине сентября подписал мирный договор со Станиславом Жолкевским, гетманом коронным, командующим польской армией, который, как подозреваю, еще меньше был уверен в успехе, если случится сражение с турками. По этому договору польский король был обязан не допускать нападения казаков на турок и их вассалов крымских татар и вообще запрещать казакам выходить в Черное и Синее моря. Причем султана не интересовало, каким образом польский король добьется этого.

А вот казаков интересовало и даже очень. Они не привыкли корректировать свои планы под королевские. На весну намечались новые похода. Меня сразу несколько походных атаманов приглашали присоединиться к ним. Казаков не смутило даже то, что в Османской империи произошел дворцовый переворот, и престол занял Осман Второй, сын султана Ахмеда Первого. До нас дошли слухи, что сын, в отличие от спокойного и рассудительного дяди Мустафы Первого, резок и воинственен, что грозится вырезать всех казаков и заселить их земли мусульманами.