От этих мыслей меня отвлекает голос джуры, сидящего в «вороньем гнезде»:

— Лодка плывет сюда!

Слово «баркас» тоже пока не прижилось у казаков.

— Так понимаю, отдых закончился, пора за дело приниматься, — говорю я.

Казаки и сами это поняли, засуетились. Кто-то уже достает доспехи, хотя до боя еще несколько часов, в железе за это время испечешься и запаришься одновременно.

Девять турецких трехмачтовых парусников шли со стороны Босфора, подгоняемые попутным юго-восточным ветром. Я бы отнес их все к галеонам, разве что кормовые надстройки стали пониже, не на пять-семь палуб, как раньше, а на три-четыре, и форкастель стал ниже и лишился тяжелых погонных пушек, которые заменили фальконеты. Под бушпритом парус блинд, на фок-мачте паруса в два яруса, а на грот-мачте — в три. На бизань-мачте латинский парус. На переднем галеоне, самом крупном, тонн шестьсот, ахтеркастель имел сзади два балкона, к разным краям которых примыкало по «ракушке» с гальюном. Впрочем, гальюном пока называют свес, на котором устанавливают носовую фигуру, а по бокам от нее устраивают отхожие места. То есть, гальюны в будущем получат свое название по месту прописки. На всех турецких парусниках носовых фигур не было. Зато на вооружении были тяжелые пушки калибром до сорока восьми фунтов и в количестве от двадцати шести на самом малом, водоизмещением тонн на четыреста, до тридцати шести на переднем. Завидев нас, идущих к ним в полветра, галеоны начали медленно поворачивать влево и открывать пушечные порты. Готовятся встретить нас бортовым залпам.

Я объяснил казакам особенности нападения на высокобортные суда с мощным пушечным вооружением. Стараться не попадать под бортовой залп, а если уж случилось, то носом или кормой, но ни в коем случае не бортом. Чайки сидят низко, попасть в них, если повернуты носом или кормой, проблематично. Как можно быстрее приблизиться к жертве вплотную, попасть в мертвую зону пушек, начать обстрел комендоров через пушечные порты. Наша сила в меткой стрельбе из ручниц и абордаже.

Казачья флотилия разбивается на три пары, каждая из которых следует к своей цели, к одному из судов первой тройки, как к самым большим и, как мы надеемся, самым ценным. Шхуна летит под всеми парусами, довольно резво, а чайки — на веслах и медленнее. С расстояния около мили я приказываю комендорам погонных пушек стрелять в турецкого флагмана по очереди и без остановки. Если даже попадем, ущерб вряд ли нанесем. Надежда на то, что эти беззубые укусы выведут турецкого капитана из себя. После второго выстрела мой замысел удается — флагман разряжает в нас все восемнадцать пушек правого борта. Дистанция между судами более четырех кабельтовых (примерно семьсот пятьдесят метров), поэтому в цели попадают всего два ядра: одно срывает фор-стаксель и дырявит фок, а второе рикошетит о скулу и попадет в чайку, которая шла за нами и левее. По крайней мере, мне так показалось, хотя возможно, что в чайку попало другое ядро. Оно проламывает доски обшивки правого борта в носовой части чайки, после чего та начинает стремительно набирать воду и погружаться. Мы не кидаемся спасать ее экипаж. Благодаря фашинам она утонет не сразу. Первым делом добыча. Вслед за флагманом стреляют еще три турецких корабля, в зону поражения которых попала наша флотилия. На наше счастье больше ни одна чайка не пострадала.

На флагмане не успели перезарядить пушки правого борта, а левым повернуться не смогли. Главный недостаток галеонов — плохая маневренность — погубил флагмана. Еще на подходе мы согнали с марсов и палуб стрелков из огнестрельного оружия и луков. Кстати, лучников было почти столько же, сколько мушкетеров и аркебузиров вместе взятых. Галеон был метра на два выше. Пригодились деревянные трапы с крючьями и упорами. Подтянувшись с помощью «кошек» к борту галеона и расстреляв комендоров через пушечные порты, казаки а пролезли через эти порты или по трапам поднялись на него. Двое нападающих были убиты сразу. Еще семеро полегли и десятка два были ранены, пока турки не решили сдаться. Подозреваю, что сопротивлялись турки так упорно потому, что капитан погиб в самом начале абордажа, некому было отдать приказ о сдаче.

На двух других турецких судах казаки все еще сражались. К бортам галеонов прилипло по две чайки. Обстреляв комендоров на гондеке, несколько казаков пролезли внутрь через пушечные порты, устроив там чистку. Остальные карабкались наверх по судовым трапам, которые были на бортах примерно напротив фок-мачты. Опыт подсказывал мне, что сопротивляться турки будут недолго, поэтому нам можно не спешить на помощь. Остальные турецкие суда тоже не захотели помогать своим, поняв, что не спасут и сами окажутся в плену. Они вернулись на прежний курс и с попутным ветром пошли дальше. Только замыкающий галеон разрядил пушки левого борта в сторону бывшего флагмана. Одно тридцатидвухфунтовое ядро угодило в шхуну, застряв в борту выше ватерлинии, а второе пробило борт бывшего флагмана и застряло в грузе.

Оставив на призе половину команды и капитана Николаса Хоогенбозема, я повел шхуну на помощь поврежденной чайке. Она еще была на плаву. Казаки бултыхались в воде, придерживаясь за связки камыша. Сказать, что нам обрадовались — ничего не сказать. Поднявшись по штормтрапу на борт шхуны, первым делом обещали покрошить, как капусту, всех турецких комендоров, а потом спрашивали, богатую ли добычу мы захватили?

— Конечно! Больше, чем в предыдущий раз! — заверял я, хотя понятия не имел, какой груз везли на галеоне.

По-любому он больше флейта, следовательно, и добычи на нем больше и сам он стоит дороже. Казаки тоже приходили к такому выводу и переставали злиться на турецких комендоров.

Флаги на двух атакованных турецких судах спустили почти одновременно. Я отправил на одно капитаном Каспара Гигенгака, а на второе — Петра Подкову. Бывший рулевой, конечно, не тянул пока на капитана галеона. Правильнее было бы оставить его на шхуне, а самому взять под командование приз, но мне не хотелось покидать свое более быстроходное судно. Тем более, что на нем находилась наша казна, которую я по понятиям двадцать первого века называл общаком.

Мне показалось, что три галеона с грузом — это немного чересчур для гезлёвских купцов. На весь груз — холодное и огнестрельное оружие, доспехи, стрелы для луков, ядра, свинец для пуль, порох и съестные припасы, в основном муку и пшено, — вряд ли найдут покупателей на Крымском полуострове, придется часть везти в турецкие порты. Да и три таких больших судна им ни к чему. Покупателей на них можно найти только в портах южного побережья Черного моря, если не в Стамбуле. Жадность таки победила татар. Иначе, какие они купцы?! Только на этот раз передача груза и денег длилась две недели. В сумме получилось больше, чем в предыдущий раз, но в пересчете на одно судно выгоднее было захватывать флейты. Кладовая шхуны была теперь до отказа забита мешками с золотыми и серебряными монетами и слитками. Так много монет в этой части ханства прежде, наверное, не оказывалось. И казаков или молодых мужчин не нашлось в достаточном количестве, чтобы выменять пленных турок. Взяли за них молодых женщин, которых я расположил в трюме, приказав им без разрешения не появляться на главной палубе. Приказ этот соблюдался, пока я не уходил в каюту. Что я делал как можно чаще, потому что на всех наших судах людей теперь было слишком много.

— Еще придете? — поинтересовался на прощанье Егия Навапян.

— Конечно, — заверил я. — Или у тебя денег больше нет?

— Деньги найдем. Не будет хватать, займем в Бахчисарае, Мангупе, Каффе, — ответил купец. — Только придется быстро продавать и терять часть прибыли.

— С такой прибыли можно и потерять немного, — сказал я.

— Вот потому ты и не купец, что так рассуждаешь! — укоризненно, родительским тоном произнес Егия Навапян.

Можно подумать, что купец — это предел мечтаний каждого человека и моих в том числе. Есть такое у хороших профессионалов — считать свое дело самым лучшим. Я вот тоже уверен, что умный человек может быть только капитаном, а дурак — кем угодно, даже купцом или султаном.