Направление следующего похода определил ветер, задувший с запад. Идти к Констанце или Варне пришлось бы против ветра, поэтому направились в полветра на юг. Я собирался провести свою флотилию к Синопу и на подходах к этому порту поискать удачу. Она сама нашла нас возле мыса Сарыч, от которого я собирался повернуть в открытое море. Две военные кадирги, переделанные в торговые суда, шли против ветра на веслах. Увидев нас, повернули к берегу. Оба купца не решились сражаться с казаками. Загнав галеры носами на мелководье, экипажи, прихватив самое ценное, по трапам сбежали на сушу и быстро полезли вверх по склонам, поросшим кустами и деревьями. Груз на обеих был ценный: благовония, специи, квасцы, стеклянная посуда высокого качества, дорогое оружие и доспехи, сбруя и седла. Особенно много было сбруи, украшенной золотом и серебром. Именно эти часть добычи больше всего понравилась казакам.

— Сбрую и седла продавать в Гезлеве не будем, — высказал мне сотник Безухий мнение большинства товарищей.

— Предлагаю вообще ничего не продавать в Гезлёве, а вернуться домой и поделить эту добычу, — сказал я. — У нас и получим за нее больше.

— Товариществу хотелось бы еще немного добычи захватить, — сообщил сотник.

— Кому мало, вернутся и еще возьмут, а мне на этот год достаточно. Тем более, что туркам должны уже надоесть наши нападения. Как бы не прислали военный флот по наши души, — привел я еще одни аргумент в пользу своего предложения.

— Тоже верно, — согласился со мной сотник Безухий. — Надо бы с товарищами обсудить.

Собрались на корме трофейной кадирги. Вместо круга сели неправильной трапецией. Как догадываюсь, сотник подумал и решил, что можно из-за жадности потерять уже захваченное, довольно большую добычу, и провел разъяснительную беседу со своими подчиненными. По крайней мере, из его сотни только пара человек высказалась за продолжение похода. Люди Панаса Цибули сперва тоже хотели награбить еще больше, но, выслушав мои аргументы, часть из них решила, что пора и честь знать. Я заметил, что казаки очень нестойки в своих намерениях, их легко переубедить. Правда, иногда какая-нибудь идейка, часто совершенно ничтожная, как западет к ним голову, так будут упорствовать, пока эту голову не отрубишь.

— Вот ушедшие с Сагайдачным позавидуют нам! — привел последний и самый весомый аргумент сотник Безухий, который теперь мое предложение считал своим.

— Ох, позавидуют! — дружно и радостно произнесли все казаки, даже те, кто совсем недавно был против возвращения на Базавлук.

Нам не просто позавидовали. Многие казаки, которые под командованием Сагайдачного маневрировали по Правобережью Днепра, изображая готовность напасть на земли польской шляхты, вернулись домой в конце октября, проклиная своего гетмана. Он так и не осмелился начать войну с польским королем, обманувшим его и запорожских казаков. Вместо уступок, поляки всё войско, освободившиеся после заключение мира с Московией, собрали под командованием гетмана Жолневского в Поднепровье, чтобы раз и навсегда разобраться с казаками. И разобрались, причем без боя, если не считать несколько стычек между дозорами. Не знаю, что пообещали лично гетману Сагайдачному, но реестровых казаков он слил, подписав с поляками договор на берегу реки Роставицы. Реестровых казаков теперь должно было быть не более трех тысяч. Остальные, в первую очередь зачисленные в реестр за последние пять лет, должны были вернуться к сохе. Может быть, он таким способом увеличивал количество запорожских казаков, потому что выкинутые из реестра не захотели опять вертеть волам хвосты. Человек, взявший в руки оружие и научившийся с его помощью добывать на пропитание, к тяжелому мирному труду не вернется. Отобрать легче, чем изготовить или вырастить.

Гетману Сагайдачному нужен был удачный поход, чтобы вернуть расположение казаков. В морской отправляться в ноябре было поздно, поэтому пошли посуху на Перекоп, чтобы пограбить крымских татар. С ним пошли три неполных куреня, около пяти тысяч человек. Среди них не было ни одного, кто ходил летом со мной. В пересчете на душу мы взяли больше, чем захватывали во время самых удачных походов под командованием Сагайдачного. И его сухопутный поход оказался не то, чтобы неудачным, но добычи взяли мало, а людей потеряли много. Ни один город или крепость захватить не сумели. Вглубь Крымского полуострова пройти им не дал большой отряд татар, который в бой не вступал, но тормошил день и ночь, не давая распылять силы. Грабить приходилось только в узкой полосе, причем жители деревень успевали убежать и увести все ценное. Такое впечатление, что татарами командовал Бертран дю Геклен. В итоге, потеряв людей в бессмысленных стычках и от обморожения, Петр Сагайдачный вернулся восвояси.

Впрочем, в Запорожской Сечи его уже не ждали. Казаки вновь избрали кошевым атаманом Якова Бородавку. Мне показалось, что главной причиной такого выбора была патологичная ненависть нового атамана к польской шляхте. Яков Бородавка (точнее, его писарь, тоже новый, а безграмотный атаман только печать приложил) выписал голландским капитанам подорожную, с которой они отправились восвояси с последним купеческим караваном, благо деньги на дорогу у них были, потому что получили свою долю от захвата судов под Констанцой и у Сарыча. Представляю, что они будут рассказывать о службе у казаков.

Петр Сагайдачный собрался было захватить Базавлук и свергнуть Якова Бородавку, но казаки, ходившие с ним в поход, отказались принимать участие в междоусобице:

— Раз товарищество решило, так и будет. Приезжай в паланку с миром. Докажешь, что ты лучше, выберем тебя.

После чего большая часть казаков разъехалась, кто куда. Меньшая часть порубила казачьи чайки, которые стояли у острова Хортица, ожидая весеннего половодья, а на самом острове силами пленников начали возводить острог, грозясь перекрыть торговлю по Днепру. Заодно Петр Сагайдачный отправил посольство во главе с Петром Одинцом к московскому царю с предложением перейти к нему на службу. Впрочем, злые языки утверждали, что посольство ехало за другим. Говорят, что гетмана проклял старец одного из монастырей, разграбленных его войском во время похода в Московию, поэтому Петру Сагайдачному и не везет с тех пор. Петр Одинец должен был вымолить прощение. Правда, не понятно, у кого, потому что старец был тут же зарублен. Может быть, у иерусалимского патриарха Феофана, который в это время находился в Москве.

Перед самым ледоходом на Хортицу прибыла делегация с Базавлука. Петру Сагайдачному просто и доходчиво объяснили, что с ним сделают, если будет мешать судоходству на Днепре. За это время бывший гетман поостыл. К тому же, у него появился повод не уронить лицо — патриарх иерусалимский Феофан возвращался домой через земли Речи Посполитой, и Петр Сагайдачный поехал его встречать на границу с Московией. За ним последовала лишь малая часть оставшихся с ним зимой. Остальные решили перебраться в паланку, где шла подготовка к новому морскому походу. У свергнутого правителя щи и свита жидковаты.

Я принимал самое активное участие в подготовке к следующему походу. Казаки оценили преимущества шхуны, и среди них появились те, кто, как они думали, способен управлять ею. Мне предложили за плату изготовить еще два дуба, чем я и занимался с осени и почти до конца весны. Я бы сделал шхуны и бесплатно, потому что сидеть дома не было желания. Пока я шлялся по морям, Оксана родила близнецов, двух мальчиков, которых я назвал Сергеем и Семеном. Четыре пацана в одной избе — это слишком для человека, привыкшего только к штормам и ураганам. К тому же, из-за того, что детей стало четверо, у меня появилось нехорошее предчувствие. На всякий случай я проинструктировал жену, что ей делать, если я не вернусь. Пусть перебирается в Киев, который превратился в небольшой провинциальный город. Не хочу, чтобы мои дети выросли казаками, то есть, рогулями, как шляхта называет крестьян. В будущем те, кто не сбежит на Кубань или в Сибирь, станут крепостными. Пусть лучше мои дети получат хорошее образование и найдут себе место в городе. Горожане всегда живут за счет крестьян. Кроме смутных времен, которые случаются не часто.