Наверху было тихо и пусто. Дующий с моря ветер казался здесь теплее и суше. Дозорный ход был шириной метра полтора. На нем два-три умелых бойца могли бы задержать до прихода помощи целый отряд врагов. Десятки лет на этот город никто не нападал, вот городская стража и потеряла бдительность. Они привыкли, что получают деньги за то, что ночуют не дома и не в мягких постелях. Первого стражника мы нашли на верхней площадке башни. Спал на циновке, укрывшись шерстяным плащом и тихо похрапывая. Если бы не храп, не обнаружили бы его. Михаил Скиба сноровисто перерезал ему глотку. Большинство людей просят у судьбы быструю смерть. Просьба этого турка была выполнена. Нет бы попросить не глупую смерть или хотя бы естественную без мучений. В башне больше никого не было. Дверь, ведущая с нижнего яруса в город, была открыта. Мы закрыли ее и подперли изнутри лавкой с шатающимися ножками. Наверное, стражник спал на этой лавке холодными ночами.

В следующих трех башнях никого не было. Зато на верхней площадке надвратной спали сразу четверо стражников. Еще пять человек храпели в караульном помещении ярусом ниже. Там горел светильник — глиняная плошка в виде широкой лодки, подвешенный к балке, что поддерживала потолочные перекрытия. Помещение было наполнено горклым запахом подгоревшего растительного масла, но не букового, оливкового. Подсолнечник пока не добрался сюда. Выгодный все же обмен сделали европейцы: всю свою мразь отправили в Америку, а оттуда привезли много полезных растений и индюков, которых сейчас называют испанскими курами, и пару вредных исключений — табак и колорадских жуков. Все пятеро стражников умерли в полусонном состоянии. Никто не успел поднять тревогу.

Еще двое сидели на лавке возле ворот. Прислонив к стене короткие пики, они тихо обсуждали, сколько калыма взять за дочерей? Столько лет их кормили-поили и одевали-обували — и вот приблизился долгожданный момент продажи. Самое забавное — вырученные деньги должны были пойти на покупку жен для сыновей. Так что получится обмен, а не продажа. Стражники так были увлечены разговором, что заметили нас, только когда мы оказались рядом.

— Вы что здесь делаете?! — удивленно, но не испуганно успел спросить один из них.

Ответили ему ножом в шею. Он попытался закричать, но из горла вырывались только булькающие звуки и кровь.

В следующих двух башнях никого не было, поэтому мы пошли в обратную сторону, к тому месту, где поднялись на стены, и дальше. Там тоже две следующие башни были пусты, с закрытыми дверьми. Дальше я решил не ходить. Мы опять пришли в начальную точку. Луна еще не взошла, но Петро Подкова по моей команде зажег свой факел, опустил его огнем вниз, чтобы виден был только тем, кто за пределами городских стен, и, когда пламя разгорелось, начал махать из стороны в сторону.

Чайки подошли к берегу у северной стены минут через двадцать после того, как взошла луна. Наверное, начали движение сразу, как увидели наш сигнал. Михаил Скиба зажег второй факел и подсветил казакам тросы с мусингами, по которым мы поднялись на стены. Казаки привезли с собой несколько лестниц, но все оказались слишком коротки. Две самые длинные поставили возле тросов. Казаки поднимались до конца лестницы, а дальше — по тросу. Петро Подкова повел первую сотню к зачищенной надвратной припортовой башне. Михаил Скиба со второй сотней отправился другую сторону, чтобы захватить городские ворота, ведущие вглубь материка, и не дать синопцам сбежать с ценным имуществом, теперь уже принадлежащим казакам. Я подождал, когда на городскую стену поднимутся остальные, и повел их вслед за Подковой.

В южную бухту чайки вошли в предрассветных сумерках. Двигались быстро и тихо. Приткнувшись вторым бортом к стоявшим у причала разнообразным судам, первым делом быстро перебили на них экипажи, а потом молча побежали к открывающимся воротам. Ни рва, ни подъемного моста здесь не было. Казаки ворвались в просыпающийся город и, разделившись на группы по восемь-десять человек, рассыпались по улицам. С добрым утром, Синоп!

В порту под погрузкой-выгрузкой стояли два тяжелых галеаса, шестидесяти четырехвесельный и пятидесятишестивесельный, ранее принадлежавшие одному хозяину, генуэзцу-ренегату, два тартаны побольше моей и восемь одномачтовых судов разной длины, но не более пятнадцати метров, как палубных, так и беспалубных. Это не считая лодок, в основном рыболовецких. Тартана ошвартована лагом к шестидесятичетырехвесельному галеасу, в который грузят киноварь в бочках. Этот минерал добывают где-то неподалеку от Синопа. Казаки сперва не хотели ее брать, но я объяснил, что ее используют, как краситель, и из нее извлекают ртуть, которой лечат сифилис. Последнее их впечатлило больше. Болезнь уже добралась и до этих краев. Среди казаков я видел пару человек с «проваленными» носами, то есть на последней стадии болезни. Никто их не чурался, потому что не знали, что сифилис передается не только половым путем. Впрочем, я тоже не шибко верю в другие пути. Грузят киноварь бывшие рабы-христиане, гребцы с галер. Среди них казак, пробывший в рабстве девятнадцать лет. Такова судьба разбойничья: мед пьешь или кандалы трешь. Обычно на галере дольше двух лет никто не выдерживает, а этот хоть и ходил сейчас с трудом, враскорячку, но грузы таскал не хуже остальных. Работают споро. Чем быстрее погрузят, тем быстрее сядут на весла и погребут на север, на волю.

Трюм тартаны уже забит всяким барахлом, награбленным в городе. Пять рулонов дорогой шелковой материи и кожаный мешочек с золотыми и серебряными украшениями и золотыми монетами — моя личная добыча — лежат в каюте. И то, и другое нашел в доме в западной, «греческой» части Синопа. Жил там богатый купец — усатый грузный грек лет пятидесяти — с молодой красивой женой, которую до моего прихода группа товарищей пропустила сквозь строй. Муж был опечален этим фактом больше, чем жена. И зря. Детей у него с женой нет, а теперь жизнь в этом плане может измениться к лучшему. Заодно казаки прихватили все ценное, что сумели найти. То, что грек — единоверец, их нимало не смущало. Поскольку они выросли в деревенских срубах или вовсе мазанках, искать не умели. Дом отличался от того, какой я имел в Херсоне, только окнами большего размера и с более прозрачными стеклами, поэтому я сразу обнаружил тайник. Он был в спальне, в стене за барельефом в форме креста. Есть взяться за правую лапу креста и потянуть на себя, откроется ниша, в которой и были сложены драгоценности и золотые монеты разных стран, почти сотня. Серебряные монеты, лежавшие, как догадываюсь, почти на виду, стали добычей казаков. На меня больше разозлилась жена.

— Тебе нельзя злиться. Это может повлиять на будущего ребенка, — сказал я шутливо.

Она отнеслась к моим словам с полной серьезностью. Наверняка уверена, что не беременела раньше по вине мужа. Кстати, к военным байстрюкам все, насколько я знаю, народы относятся хорошо. Особенно ранее бездетные пары. Считается, что это бог исполнил их молитвы через наказание. Богу всегда приписывают мстительную щедрость.

Грабеж Синопа продолжались четверо суток. На пятое утро с попутным юго-юго-западным ветром караван из чаек, галеасов, тартан и прочих более мелких плавсредств, нагруженных трофеями и освобожденными из рабства христианами убыл в сторону полуострова Крым. Погода нам благоволила. Ветер был не сильный, поэтому гребцы не скучали. На моей тартане сидели на веслах освобожденные из рабства. Кошевой атаман и его свита расположились на полубаке и крышках трюма. Во взглядах, которые они бросали на меня, больше не было ничего неприятного. Своим все еще не считают меня, но я уже и не чужой, тем более, что очень нужный специалист, другого такого у них нет. По их словам, восемь лет назад они захватили и ограбили Варну, но добычи там взяли меньше, чем в Синопе.

Видимо, в благодарность за такую богатую добычу, Синоп подожжен в нескольких местах. Самый сильный пожар на судоверфи, как говорят, самой большой в Османской империи. Горят недостроенные суда и запасы древесины, парусов, канатов, смолы… Второй по величине прощальный костер в районе арсенала. Из него выгребли все оружие и часть боеприпасов. Пороха там хранилось так много, что на него не хватило места на судах, хотя считался если не самой ценной добычей, то и не бросовой. Остальной взорвали. Обломки арсенала разлетелись по всему городу, от них занялись другие строения. Над Синопом повисли клубы темного дыма. Представляю, как кашляя из-за дыма, нас проклинают местные жители: и мусульмане, и иудеи, и православные христиане.