Вышли утром, после молебна на площади возле церкви. Поп окропил водой, называемой почему-то святой, отважное воинство и их суда. Поскольку воинов и чаек было много, процедура растянулась часа на два. По Днепру тартана шла примерно в середине эскадры. Не знаю, как пригрозили татарам, или они сами решили зазря головы не класть, но при проходе мимо башни на острове Тавань в нас ни разу не выстрелили, хотя все орудия были готовы к стрельбе, а пушкари поглядывали на нас из бойниц. О дальнейшем нашем продвижении сообщали сигнальные костры, которые дымили на обоих берегах Днепра. В результате селения, которые попадались нам по пути, были пусты, и возле острова Березань не оказалось ни одной турецкой галеры. Мы беспрепятственно вышли в Черное море.
Кошевой атаман Петр Сагайдачный вместе с есаулом, писарем и своей гвардией разместился в трюмах тартаны. Судья и подписарь остались в Сечи на хозяйстве. Все бойцы на нашем судне имели самопалы или ручницы — так казаки называли любое ручное огнестрельное оружие от пистолета до гаковницы — тяжелого мушкета с гаком, которым зацеплялись за крепостную стену или борт судна, чтобы уменьшить отдачу. Аркебузы, мушкеты, гаковницы и фальконеты калибра до трех фунтов еще называли пищалями. Пистолеты были тяжелые, с кремневым или фитильным замком и со слабо загнутой рукояткой, которая заканчивалась «яблоком», чтобы использовать их, как булаву. Колесцовый замок здесь был известен, но встречался очень редко. К самопалу прилагались пороховница, обычно в виде деревянного рога изобилия, обтянутого кожей; натруска с пороховой пылью для подсыпания на полочку, иногда деревянная, иногда костяная, чаще в виде коня; кожаный мешочек с пулями. У некоторых были металлические или кожаные, покрытые сверху воском, ладивницы — коробки со спаянными в обоймы металлическими трубочками, в которые вставляли ладунки — готовые бумажные патроны. Как ни странно, несмотря на более высокую скорострельность и удобство, ладункам предпочтение отдавали не многие. Для каждого выстрела количество пороха и пуля подбирались индивидуально. Иногда пуль загоняли в ствол по две, что, по моему мнению, на точность не сильно влияло. Все это хозяйство крепилось к узкому ремню, который застегивался поверх широкого матерчатого, «лыцарского», обозначавшего принадлежность к касте воинов, за который засовывали только пистолеты. На второй такой же узкий пояс цепляли саблю, нож, баклагу деревянную. Через плечо вешали торбу кожаную. В ней хранили всякие нужные мелочи, среди которых обязательно была деревянная ложка. У кого не было огнестрельного оружия, тот стрелял из лука или, видел всего два, арбалета. Иногда вместо сабли был топор с более длинным топорищем или клевец. Почти все имели короткие пики, очень похожие на те, что были на вооружении у половцев. Кстати, судя по употреблению большого количества половецких слов, многие запорожцы — потомки половцев, переживших нашествие монголо-татар. У богатых воинов тело защищали металлические — твердые — доспехи: кирасы, бригантины, кольчуги, наручи и поножи. У бедноты были мягкие — кожаные куртки или ватные халаты, чаще татарские. Зато металлические шлемы были почти у всех, правда, разного качества и формы. Кто не смог разжиться шлемом, тот носил шапку из сукна или овчины, иногда с нашитыми металлическими бляшками или кусками кольчуги. На ногах сапоги или лапти с онучами. Правда, лапотники чаще ходили босиком. Среди таких бытовала поговорка, что отправляются в поход за сапогами, а остальные отправлялись за зипунами. У многих имелась опанча — плащ из толстого сукна, пропитанного олифой, чтобы не промокало, и с меховым — чаще овечьим — воротником, или овечий тулуп, как у татар. Кстати, среди казаков я видел несколько тюрков, возможно, татар. Казаки принимали в свои ряды бойцов любой национальности, лишь бы те соглашались подчиняться их уставу и по торжественным случаям креститься справа налево, изображая православных.
Казачья походная артиллерия состояла из бронзовых и чугунных фальконетов и мортир малого калибра. Самый большой фальконет был калибром три фунта. Мортиры, напоминавшие криво поставленные высокие горшки, были большего калибра, пара — шестифунтовки. Более тяжелые орудия оставили в Сечи. На чайках и так много груза. Унификацию пока не провели, поэтому для каждого орудия были свои ядра, по большей части чугунные, но попадались и каменные.
Наша флотилия растянулась на пару миль. Ветер дует встречный, к тому же в этих водах и течение в сторону будущей Одессы, так что идем на веслах, делая не больше трех-четырех узлов. Я сделал лаг, с помощью которого иногда меряю скорость. Не столько для дела, сколько от скуки, потому что идем вдоль берега. Или чтобы почувствовать себя в роли колдуна, за коего меня начинают принимать казаки. От мыса Тарханкут мы пошли напрямую, по компасу, и вышли неподалеку от руин Херсонеса. Раньше казаки добирались сюда только вдоль берега Евпаторийского залива.
В двадцать первом веке сейчас бы здесь был бархатный сезон — самое лучшее время года в этих краях. Курортники с детворой уже уехали, благодаря чему шума и суеты на улицах городов и пляжах стало на порядок меньше, погода все еще теплая, можно загорать и купаться, а магазины и рынки забиты свежими фруктами и овощами — бери-не-хочу! В семнадцатом веке курортов нет. В деревнях вдоль берега моря по большей части живут перемешанные потомки народов, которые заносило на эту благодатную землю до татар. Кочевники предпочитают степную часть Крымского полуострова. На склонах гор, спускающихся к морю, все еще стоят каменные сторожевые башни. Рядом с ними горят сигнальные костры, испускающие густые клубы белого дыма. Наверное, сухой хворост, подпалив, полили водой. Население прибережных деревень уходит в горы, унося ценные вещи и угоняя скот. Вереницы людей тянутся по полям, виноградникам, садам. Большинство убегающих — христиане, но ничего хорошего от единоверцев-казаков не ждут, потому что казаки признают своим только того, у когда нечего или очень трудно отнять.
— Эх, догнать бы их! — мечтательно произносит есаул Игнат Вырвиглаз.
— Зачем нам эта мелочь?! — пренебрежительно произносит Петр Сагайдачный. — Мы возьмем добычу получше.
— Да скучно плыть, — говорит в оправдание есаул.
— Ничего, скоро разомнемся! — уверен кошевой атаман.
Мы приближаемся к мысу Сарыч — самой южной точке Крымского полуострова. От него до турецкого мыса чуть больше ста сорока миль. Это самое узкое место Черного моря. Говорят, в хорошую погоду с гор виден турецкий берег. Я несколько раз поднимался на гору Ай-Петри, но с погодой мне постоянно не везло, хотя, как и большинство штурманов, склонен к дальнозоркости. Мы заночуем у мыса, чтобы рано утром отплыть строго на юг, к турецкому берегу.
— Дай бог, чтобы такая погода продержалась еще два дня! — перекрестившись, высказывает общее пожелание Игнат Вырвиглаз.
Кошевой атаман и все казаки, которые слышали его слова, но не гребут веслами, тоже перекрестились.
Денек сегодня, действительно, чудесный. На небе почти нет облаков, солнце припекает, но не сильно, ветерок метров пять в секунду, волны высотой ниже полуметра. А была бы и похуже погода, на тартане нам было бы не так грустно, как в чайках. Пассажиры тартаны, видимо, никак не поверят в это.
Примерно часа за три до вечерних сумерек поворачиваем к берегу. Чайки выскакивают носами на мелководье, где с них спрыгивают в воду казаки и начинают вытягивать дальше, чтобы прибоем не снесло в море. Справившись с этим, сбиваются в несколько отрядов и отправляются на промысел. Я ставлю тартану на якорь. К борту подтягивают шлюпку, которую тащили на коротком буксире. На ней кошевой атаман и его свита переправляются на берег. Там им привычнее ночевать. Да и стараются быть чаще среди казаков. Мол, мы — часть товарищества, первые среди равных. Повышают рейтинг. Должности ведь все выборные. Потерять их — раз плюнуть. Что-то не понравится товариществу — и станешь рядовым казаком.
Во время перехода мне все время казалось, что всё это уже было в моей жизни. Не сразу вспомнил, где и когда. Каталонская компания — вот что напоминали мне казаки. Такие же отмороженные, жадные и беспощадные бандиты, живущие по понятиям. Подчиняются только тем, кого сами выбрали, и выполняют только те приказы, которые понравились большинству. Если у меня раньше и были мысли сблизиться с казаками, то теперь, вспомнив, сколько проблем у меня было с каталонцами, решил не делать это. Награблю вместе с ними на хороший корабль и полный трюм груза — и расстанусь. Мне, как капитану, положили три доли из добычи. Столько получает куренной атаман. Плюс, как хозяин тартаны, получу десятую долю того, что привезу на ней в Сечь. Не много, конечно, но других предложений пока нет.
