— Тебе пока туда нельзя, — качает головой. — Хочешь остаться со мной?

— Конечно!

— Хорошо, — меня снова, как большим мягким пледом, окутывает теплом маминой улыбки. — Я хочу тебе еще кое-что показать. Пойдем.

Спустившись по лестнице, оказываемся в длинном бледно-голубом коридоре.

— Сердце не задето, пробито левое легкое. Шансов мало, но они есть.

Поворачиваюсь на голос и вижу мужчину в белом халате. Он стоит ко мне спиной.

— Сколько?

— Это Артем? — перевожу взгляд на маму. Кивает.

Подхожу к нему, плавно рассекая воздушное пространство, словно туман.

— Артем? — встаю рядом, беря его пальцы — отдергивает руку, слегка потирая в месте прикосновения. Взгляд все так же устало сконцентрирован на собеседнике. — Эй! — машу ладонью прямо перед лицом. Никакой реакции.

— Он тебя не видит, — напоминает мама. — И не слышит.

— Процентов десять, не больше. Будет чудо, если она хотя бы придет в себя. Мы делаем все, что можем.

— Можно к ней пройти?

— Проходите.

Артем скрывается за дверями палаты. Следую за ним, без труда просачиваясь сквозь стену, даже не почувствовав ее.

— Аня… Анечка… Не уходи, пожалуйста, — прижимает пальцы безжизненного тела ко лбу. — Прости меня. Это я виноват. Я сейчас должен лежать здесь вместо тебя. Прости…

— Ты ни в чем не виноват, — провожу рукой по его волосам, забывая, что меня не слышно. И не видно.

Артем немного оборачивается, неопределенно бросая куда-то взгляд и вновь смотрит на меня, точнее, мое тело.

Его глаза немного раскраснелись, веки припухли. Плачет?..

— Знаешь, а я ведь для тебя сюрприз приготовил, — грустно улыбается.

— Какой? Мам, какой сюрприз? — обращаюсь к ней, «не получив ответа».

— Он нашел то, чего нет здесь. Тебе понравится. Пока не могу тебе сказать, что именно. Доченька, — обнимает меня, успокаивая нарастающее волнение, — я хочу, чтоб это было только твое решение. Знай: ко мне ты всегда успеешь, а туда, — кивает на почти безжизненное тело, — не сможешь вернуться.

— Не умирай… пожалуйста… Я никогда себе этого не прощу.

— Хочу обратно. К нему.

— Я знала, что будет именно так. Иди, — легонько толкает меня, и я падаю, словно в огромный пылесос…

Как же тесно! Будто меня заперли в невероятно узком саркофаге. Я уже слышу шепот Артема, чувствую, как он сжимает мою руку и как бьется сердце.

Слегка пошевеливаю пальцами. Даже самое крохотное движение дается с огромным трудом.

Медленно открываю глаза. Пытаюсь выдавить из себя хоть что-то — связки как будто одеревенели. Не получается даже застонать. Артем снова переводит взгляд на мое лицо, чуть ли не вскрикивая:

— Очнулась!

Нажимает на какую-то кнопку и вновь садится.

— Очнулась. Девочка моя, Анечка, прости, прости меня! — говорит сбивчиво дрожащим голосом.

В палату заходит медсестра и сдержанно ойкает. Тут же набегает толпа врачей. Вокруг столько суеты, как будто я умерла, а не пришла в себя! Или это просто в моем заторможенном состоянии все в глазах мерехтит…

К Артему подходит кто-то из медперсонала, и он, немного колеблясь, покидает палату.

Очухавшись, замечаю, что мне установили капельницу.

Убедившись в том, что я более-менее пришла в себя, врач объясняет кучу запретов: разговаривать поменьше, во время еды категорически молчать, не смеяться, не плакать, не чихать, не кашлять… Одни «нельзя». В шутку уточняю:

— Дышать-то, хоть, можно?

— Можно, но неглубоко. Старайтесь при дыхании задействовать мышцы брюшного пресса.

Ох ты ж! Сказать: «Дыши животом» — это для слабаков! Мышцами брюшного пресса! И смешно, и плакать хочется. Ах, да, мне ж нельзя, совсем забыла.

Всегда веселило, когда кто-нибудь говорил «таблетированный препарат» вместо «таблеток», «картофель» вместо «картошки», «билатеральная симметрия» вместо «двусторонней», «инъекции» вместо «уколов» и т. д. и т. п. Любят же люди жизнь себе усложнять. Или не себе.

— А рисовать? Музыку слушать?

— Это можно, — с серьезным видом отвечает врач.

Хоть что-то!

С каждым часом становится лучше. Тогда кто-то выкачивал силы и энергию, а сейчас с такой же скоростью возвращает обратно. Более-менее получается дышать самостоятельно. Артем сидит рядом, сжимая руку.

— Так что за сюрприз?

— Откуда ты знаешь? — удивляется.

— Слышала.

— Ты же была без сознания, — говорит недоверчиво.

— Сердце не задето, пробито левое легкое, — начинаю цитировать, наблюдая, как вытягивается лицо и округляются его глаза. — Шансов мало, но они есть.

— Сколько?

— Процентов десять, не больше. Будет чудо, если она хотя бы придет в себя. Мы делаем все, что можем.

— Можно к ней пройти?

— Проходите.

Не знаю, как я это запомнила…

— Слово в слово… Но… как?!

Немного пожимаю плечом, насколько получается.

— Я была здесь, — не знаю, как я это запомнила… — Просто меня никто не видел. Кстати, ты а потом обернулся. Что ты тогда почувствовал?

— Щекотно стало, — выглядит он все еще, как гром пораженный. В прямом смысле. — Думал — сквозняк, но окно оказалось закрыто.

— Это я гладила тебя по голове, — немного смущаюсь. — И еще, когда ты разговаривал с врачом, то немного почесал руку, помнишь? Это тоже я тебя коснулась. Хватит смотреть на меня, как на привидение! — заметив его ошарашенный, испуганный взгляд. Обидно как-то. Почему он мне не верит?

— А ты б поверила?

Хороший вопрос…

— Извини, — стушевывается. — Просто это так… неожиданно. Ладно в палате, тут еще можно хоть как-то… но то, о чем мы говорили в коридоре — это вообще…

— За гранью фантастики?

— Да не то слово!

— Так все-таки, что за сюрприз? — спрашиваю снова.

— Выздоравливай — покажу, — уголки губ ползут вверх.

— Эй, так не честно!

— Тебе лучше не волноваться сейчас.

— Зачем мне?.. Та-а-ак, с этого момента поподробней.

— Не-не-не. Потерпи чуть-чуть, — практически умоляет в ответ на мой поникший взгляд.

Ясно, дальнейшие баталии бесполезны.

— Ладно.

Оно и лучше, наверное. Мало ли, что там? Артем мне точно зла не хочет.

Артем

Я что-то слышал про жизнь после смерти, и, честно говоря, не сильно верил. Прозвучавшие только что слова перевернули мировоззрение, как песочные часы.

Анюта прикрывает глаза и уже через пару минут тихонько посапывает.

Возвращаюсь через несколько часов, уладив срочные дела. Остальные подождут.

Врач убеждает не беспокоить больную и, проглотив мой взгляд, тут же поправляется на «выздоравливающую». Но я-то прекрасно знаю, что Ане сейчас нужна поддержка. Даже если она пока еще спит — буду рядом: самому так будет спокойнее. Дома места не найду.

В итоге доктор сдается и в очередной раз напоминает «правила общения»:

— Постарайтесь не говорить ничего, что может вызвать у нее бурные эмоции. От неосторожных резких вдохов в результате плача или смеха, швы могут разойтись. Плевра еще не срослась достаточно хорошо. Спокойно разговаривать бо… выздоравливающей можно и даже нужно — это послужит тренировкой.

В очередной раз согласно киваю и захожу в палату.

Ставлю Анютины вещи около койки и присаживаюсь рядом.

— Я тебе обязан жизнью, маленькая моя… — шепчу, прижимая тоненькие пальчики к губам.

Прикрываю глаза, проваливаясь в приятную дрему. Не проходит и минуты, как кто-то врывается в палату. Именно врывается, выбивая дверь так, что она аж с петель слетает. Ко мне грациозной походкой приближается Зверь…

— Я ведь сказал — станешь моей, — злобно улыбаясь, сжимает мою руку с несвойственной ему осторожностью и даже нежностью.

— Нет! — кричу на глубоком вдохе. Боль мгновенно отдается жгучей пульсацией везде, где только можно, заставляя зажмуриться и изо всей силы закусить губу.